Страх ворвался в его жизнь в субботу.

В идеальном мире, твердо знал Чарли, нет места страху. Настоящий, липкий страх не должен, не смеет обнажать здесь свое непристойное нутро! Страх – это для тех, кто пресмыкается где-то внизу, у подножия мира спокойствия и привилегий. Он также знал, что его мир был вполне идеален. Во всяком случае до сих пор.

Жизнь не подготовила Чарли к субботе.

В это солнечное июньское утро с вознесшихся на сотню этажей над Уолл-стрит двух башен Всемирного торгового центра было хорошо видно, как взлетают самолеты с двух аэропортов – Ла-Гардия и Кеннеди. Еще одна изящная вершина тридцатью этажами выше – Ричланд-Тауэр. Наслаждаться видом оттуда мог только один человек – Чарли Ричардс. Сегодня ему казалось, что он может проникнуть взглядом... везде!..

Как удалось страху пробраться сюда, на вершину мироздания? Чарли пришлось немало потрудиться, чтобы единолично занять эту цитадель. Его поддерживала семья – семья, не признававшая препятствий на пути к власти. Но не только семье он был обязан той идеальной жизнью, которую вел сейчас. Главным образом это его собственная заслуга, награда за беспримерно тяжелую работу, считал Чарли. Скромный, академического склада человек, он достиг высочайшего успеха, каким Америка жалует самых пробивных своих сынов.

Это был не лимузин, а обычное, хорошо потрепанное нью-йоркское такси. Банни Ричардс остановила его у секции внутренних рейсов аэропорта Ла-Гардиа, куда прибывали самолеты из Бостона.

Никки Рефлет нес обе сумки – и ее, и свою. Банни и Никки познакомились в прошлом году и стали любовниками, но пока держали это в тайне. До сегодняшнего дня. Где-нибудь по дороге между Ла-Гардиа и Ричланд-Тауэр им обоим придется переодеться.

Хотя Никки был очень высоким для евразийца, больше шести футов, Банни, унаследовавшая рост отца и элегантно удлиненное телосложение матери. Мисси, не дотягивала до него всего лишь на дюйм. Самой высокой в ее семье была ее сестра, Уинфилд, перемахнувшая за шесть футов.

– Водитель, – с французским акцентом произнес Никки, – поверните к себе зеркало обзора, нам нужна приватность.

Никки получил образование в Англии, поэтому его речь, кроме французских согласных, была насыщена еще и английскими гласными.

– Срать на мир! – отрезал Винс Риччи.

Его «роллс» медленно продвигался вперед в длинной очереди лимузинов, регулируемой охраной. Хотя замуж выходила собственная племянница Винса, он всегда был против того, чтобы семья выставлялась напоказ, да еще таким глупым образом. Но кузен Чарли, со своим белокурым, голубоглазым обаянием, всегда умел умаслить Чио Итало и сделать все по-своему.

– Я хочу крикнуть в лицо всему миру – мы такие же люди, как все, Винс!

– Срать на мир, – повторил Винс. – Не хочу, чтобы вокруг наших крутились копы, а крысы из ФБР щелкали гостей на видео. Мне по душе спокойная жизнь, Чарли. Надеюсь, тебе тоже.

Винс, ростом всего на дюйм меньше, чем Чарли, олицетворял собой противоположный тип сицилийской красоты: смуглый, оливковый цвет кожи, черные как ночь волосы и глаза – еще чернее, чистый, резкий абрис арабских скул – острых, как лезвие кинжала.

Несомненно, происшествие потрясло Чио Итало.

Хрупкий и болезненный физически на протяжении всей своей жизни, сейчас, в свои семьдесят, он начал терять и остроту ума.

– Господи, Чарли, Господи, – почти беззвучно шептал он, – куда катится этот мир?

– К все более высоким технологиям убийства, – мрачно отрезал Чарли.

– Нас окружают варвары, – прошептал Итало. – Мир катится в пропасть. Наступает хаос.

Его сердце учащенно билось без всяких на то оснований, если не считать свойственной Сингапуру повышенной влажности. Но он был уже не внизу, на улице; в номере на верхнем этаже отеля, окутанный охлажденным воздухом из кондиционера, он чувствовал себя точь-в-точь, как кузен Чарли на вершине Ричланд-Тауэр.

Кевин посмотрел вниз и подумал: сейчас, ночью, когда смотришь вниз сквозь прозрачный ночной воздух, чисто промытые туманом архитектурные джунгли Сингапура со все еще освещенными окнами офисов напоминают Манхэттен или любое другое место на земле, где добывание денег – единственный смысл существования.

Больше всего на свете Кевина Риччи беспокоили новые идеи Чарли. Хотя до сих пор работа его была связана только с поручениями Чио Итало, он страстно мечтал в будущем вытеснить из семейного бизнеса высокого белокурого приятного Эль Профессоре. Кевин завидовал не только широте его взглядов – стилю жизни, умению одеваться, способности сохранять руки чистыми, в какое бы дерьмо не приходилось лезть... проклятие, даже полной невозмутимости, с которой он оставил свою дешевку-жену, – первый Риччи, решившийся на развод! Абсолютный анти-Риччи. Несбыточная мечта, недостижимый идеал. Братец Керри, правая рука Эль Профессоре, возможно, сумеет с годами уподобиться своему" наставнику. Но не старина Кев. Кев – подмастерье. Кев – пинцет, которым пользуется Чио Итало, чтобы поковыряться в грязи, в чем-нибудь опасном, заразном.

Ему приказано не терять времени зря. Просто добыть немного информации – ничего серьезного, несколько любопытных фактов. По возможности никому не причинять вреда. И – не терять времени зря!

Но Кевин, застывший над этой ослепительной, влажной пустотой, стоял и грезил, будто внизу – вид на Уолл-стрит из окон Ричланд-Тауэр, вид, которым когда-нибудь он сумеет завладеть. Он почувствовал, как от этой мысли кровь зашумела у него в ушах.