Водопад завораживал. В паршивом настроении Каролину Мейбри всегда тянуло к реке. Желание забыться приводило ее к каменистым стремнинам, бурлившим в самом центре города. Спокойная в верховьях, изобиловавших безмятежными омутами, здесь Спокан ярилась и пенилась, безумствуя в водопаде.

Удивительно, как река притягивала. Бывало, Каролина спешила по делам, или утром бегала трусцой, или катила на велике, но вдруг оказывалась на пешеходном мосту, разделявшем водопад и плотину на Монро-стрит. И тогда, завороженная водяным каскадом в сердце города, постигала размах потока, проникаясь верой в иное предназначение реки, нежели транспортная артерия или источник энергии. Водный поток очищал город, унося прочь его мусор, пороки, самоубийства. Река промывала длинную серую рану цивилизации. Со временем Каролина стала приносить сюда собственные хронические хвори – внезапную одинокость, регулярное отчаяние и затворничество. Стремнина полностью не исцеляла, однако зазубренные тревоги тонули в белых барашках вкруг валунов, торчавших из воды, словно переломанные кости сквозь кожу

Каролина постояла на мосту и, глянув на часы, покатила коляску в парк, где народ возлежал на подстилках, метал фрисби и пинал хэки-сэк

[1]

. Парк на берегу речного рукава, плотиной отделенного от стремнины, был хорош для уток, влюбленных парочек и для тихого созерцания. Здесь река, серая и спокойная, текла, точно расплавленный металл. В гулком рокоте водопада Каролине было уютнее, чем в парковой тиши. Стряхнув задумчивость, она выкатила коляску на тропу. Потом заняла позицию и стала ждать.

В свои тридцать шесть Каролина Мейбри выглядела на десять лет моложе, но чувствовала себя на десять лет старше. Круглые зеленые глаза и короткие каштановые волосы смягчали ее облик атлетической дылды. Поставив коляску на въезде широкого моста, она привалилась к столбу и перевязала шнурки новых кроссовок. Подняла голову, установила визуальный контакт с бомжем в новых кроссовках, весь день слонявшимся на другом берегу. Потом, действуя по протоколу, потянулась, сделала наклон, оправила синтетический спортивный костюм, проверила младенца в коляске, надела темные очки и оглядела парк.

Впечатление странное, но привычное, будто рассматриваешь настенную карту, где флажками отмечены основные фигуранты. Промелькнуло и дежавю (Каролина всегда считала его сродни безумию), придававшее смысл всякой бессмысленной мелочи. Оглядывая парк, Каролина внушала себе, что

Прибрежный парк, раскинувшийся по берегам реки, охватывал сотню акров вокруг Споканских водопадов, включая холмистый остров посреди каменистого протока. Для выставки «Экспо-74» бывшую сортировочную станцию преобразовали в парк, которому было не суждено стать сердцем города, как горькому пьянице не судьба завязать. Остался просто парк с дорожками и пешеходными мостиками, бельведерами и аттракционами, подъемником, часовой башней и старомодной каруселью. Когда в этом оазисе покоя, весьма популярном у горожан, наркодилер стал сбывать свой товар, детективы из особого отдела решили, что после однодневной слежки легко арестуют злодея.

Но операцию изгадили, и парк стал головной болью. Холмистый, утопавший в зелени массив предлагал дюжину лазеек, через которые его можно было спокойно покинуть, и потому преступников искали малыми силами и не слишком рьяно. Через час сержант Дэрил Лейн дал отбой, но сам, все в том же тесном деловом костюме, еще около часа бродил по парку. Каролина боялась посмотреть ему в глаза. Первыми отбыли патрульные, затем прикомандированные в помощь сыщики из других отделов. Остались сержант Лейн в пропотелом костюме и бомж Геррати. А еще Каролина. Она сидела на ступенях карусели и смотрела на стариков, кормивших уток. Волоча ноги, подошли Лейн и Геррати.

– Ты не виновата. – Тон сержанта подразумевал обратное. Лейн невидяще уставился мимо Каролины, потом встряхнул головой. – Мы сваливаем. Я не стал вызывать собак.

Он и Геррати попятились, словно боясь заразиться.

– Слушай, не бери в голову, – помолчав, добавил сержант. – Ну и хрен с ним, что целый день промаялись.

– Что означает «благодать»? – Дюпри сощурился на солнце.

Спайви задумался.

– Приятность?

Дюпри закатил глаза и протянул стаканчик волонтеру который разносил кофе полицейским, искавшим тело Кевина Хэтча.

– Вслушайся: благо-дать. Дать благо. Хорошо, а «благополучие»?

Каролина вернулась в участок. Отключив телефон, поискала в картотеке человека в хаки. Пролистала страницы с фото белых сорокалетних мужчин и уставилась в окно. Время утратило счет. Каролина пошла в душевую и долго стояла под струями, набирая воду в пригоршню. Потом переоделась в сухое и направилась в офис особого отдела. Сержант Лейн, стоявший возле ее кабинки, поспешно поставил на стол фотографию племянницы.

– Тело нашли? – спросила Каролина.

– Пока нет. – Грузный Лейн, все еще выряженный бизнесменом, устало опустился на стул. Помешкав, Каролина села напротив. – Но звонил Дюпри. Нашли труп девушки. Пролежал пару недель.

– Господи, ну и денек!

– Завтра берешь выходной?

В результате наблюдений Алан Дюпри сделал вывод: в жизни города периодически наступает черная полоса, словно все подонки благополучно отбыли поднадзорный срок и разом взялись за дело, отчего любая поножовщина заканчивается чьей-нибудь смертью, а всякая бытовая свара превращается в несуразное бедствие. Некоторые коллеги утешались тем, что всему виной полнолуние, жара и государственные субсидии. Полицейские аналитики изучали графики преступлений, словно синоптическую карту. Начальство видело корень зла в недостатке финансирования. Патрульные становились истово верующими. Сыщики превращались в циников.

Но Алан Дюпри вдоволь повидал эти скверные периоды и считал их вполне органичными и самодостаточными для бесконечного воспроизводства. Напрашивалась параллель со спортом, где после полосы удач шла серия ошибок и промахов. Такой этап. Спад. Период, когда причина становится следствием, оно превращается в причину, та опять в следствие, а невезенье порождает еще большее невезенье. И так до тех пор, пока все само собой не иссякнет, пока не стихнет злобный ветер. Со стороны эти пики и спады выглядели статистическим графиком: в этом месяце четыре убийства, в следующем ни одного – в среднем стандартные два душегубства в месяц. Но вот попробуйте втолковать бейсболисту, или баскетболисту, или игроку в кости, что никакой полосы нет. Убедите, что незримой силы, действующей против (или за) него, не существует, что один промах не влечет за собой другой и одно убийство не порождает новое, а существуют лишь среднестатистические величины.

Мысль эта озарила Дюпри в одиннадцать вечера, когда они со Спайви собрались на третье убийство за день. Для небольшого Спокана, где в плохой год случались двадцать убийств, три трупа за сутки были чем-то невероятным – ну как если б худосочный шорт-стоп в одной игре сорвал три хоум-рана. Правда, шлюху, найденную на берегу, убили не меньше двух недель назад.

Дюпри не терпелось поведать напарнику свою теорию полос. Раньше он всегда просвещал Каролину. Ему нравилось делиться обширными криминалистическими теориями познания. И пусть другие сыщики дразнили его «стоик-параноик», он считал важным не только обучить, но и просветить сосунков вроде Спайви.

– Есть вопросы? – спросил Дюпри.