За окнами падал и падал дождь. Лужи разлились через всю площадь, и впору было приказывать подать паланкин, чтобы пересечь выложенное гранитом пространство между Торговым советом и Дворцом Правосудия. Серая большая туча стелилась над речными островами так низко, что казалось – вот шпиль обелиска пропорет ей сытый живот и на площадь не каплями, как сейчас, а потоком прольется все, чем туча пообедала ночью над океаном. Весна – самое скверное время года в Столице. Во много раз нуднее и грязнее осени. Впрочем, за заботами время летит быстрее, чем за бездельем. За делом и осень проходит, и весна проходит, а так уж повелось, что императору в Тарген Тау Тарсис бездельничать некогда.

Не разглядев в тучах никакого просвета, государь отвернулся от плачущего десятый день неба и продолжил свое занятие. Правитель Таргена, тронное имя которого было Аджаннар, а родовое Джел, диктовал секретарю письмо к новоиспеченному наместнику большой саврской провинции Ияш. Два месяца назад в Ияше случились неприятности: несколько убийств – в том числе высших имперских чиновников – и мятеж, потребовавший вступления в провинцию отборных частей Правого Крыла Северной армии.

Причиной мятежа и убийств послужил саврский полководец Лой, взятый на службу прежним наместником Ияша. Лой получил приказ приструнить на границе кой-какие разбойничьи банды, которые просачивались в савр-Шаддат через горы из княжества Внутренней Области, но саврский вояка заявил, что не позволит саврам вообще, и своим людям в частности, проливать кровь ради паршивого величия прогнившей империи. Наместник велел казнить Лоя за неповиновение. Лой посчитал этот приказ несправедливым. Торжество справедливости он восстановил единственным известным ему, веками проверенным способом: убил наместника. Затем со своим войском он занял столицу провинции, город Ияш за рекой Ияш, и объявил себя князем.

В последующие три дня, пока в Ияш не подоспели правительственные войска, справедливость там успела восторжествовать еще дважды. Сначала – когда оскорбленный появлением конкурента подлинный саврский князь прискакал в город с малым отрядом и убил Лоя, а потом – когда командиры Лоя посовещались между собой и убили саврского князя.

Теперь в Ияше сидел новый наместник, у савров был другой князь, угодный им и государю, а в Столице Тау Тарсис некоторые военные чиновники распрощались со своими должностями.

Местом высадки был выбран один из островов на юго-западе большого архипелага; временем – раннее утро. Машины, лабораторное оборудование, секции жилых блоков сгружали в густой, как молоко, туман. Жителей на острове не было ни одного человека – только разрушенные временем дома, осыпавшиеся колодцы и могилы. В обмелевших колодцах плавали головастики, на могилах пахло прахом, в домах – плесенью.

Нэль спрыгнул с пандуса межорбитального бота и отправился любоваться окрестностями, предоставив другим беспокоиться о приборах, жилье и личном имуществе. Ничего, кроме одежды и карманного словаря-справочника, он все равно с собой не привез. Он готовился как переводчик с энленского и таргского и все необходимое для работы носил в голове.

Уйти куда-нибудь в одиночку Нэль ни капли не боялся. Ему хотелось найти высокое место и окинуть взглядом и этот вымерший остров, и океан, хранящий тайны странных существ, обитающих в нем, и восточный горизонт, за который вскоре им предстоит отправиться. Побродив среди развалин домов, не подходящих для его цели, Нэль высмотрел на высоком морском берегу бесформенную тушу древней башни, оплывшую и бурую. Башня была прежде коронована: в остатках стен застрял огромный зубчатый обруч, охватывавший ее некогда сверху, и на обруче еще местами сохранились следы позолоты, хотя похоже было, что за много-много лет Нэль первый воспользовался дорогой к башне.

На востоке утреннее солнце выглянуло из розовой дымки и веером распустило золотые и белые блики по морской воде. Внизу под башней виден был пляж: черный песок и мелкая галька – доказательство вулканического происхождения острова. Вдоль пляжа пенился жемчужным кружевом прибой.

Нэль даже пожалел, что находится в своем странном оглушенном состоянии. Потому что вокруг было очень красиво.

При императоре Аджаннаре особой государевой службе стали уделять внимание, которого не было прежде. Лицей «Каменные Пристани», выпускавший в прошлые годы стряпчих, клерков да мелких полицейских дознавателей, теперь превратился в элитное учебное заведение, которое готовило офицеров внутренних столичных войск Порядка и Справедливости, а также кадры для личной государевой охраны, тайной полиции, разведки и контрразведки. Лицеисты умели драться, изучали юриспруденцию, иностранные языки, разбирались в политике и экономике, а кроме того, должны были уметь прочесть речь по губам, настроение по лицам, намерения по помыслам, отыскать потерянное, спрятать найденное, прочесть ненаписанное и сделать невозможное – ну, так, во всяком случае, обычно говорилось.

На деле Джуджели мечтал получить должность помощника судьи или младшего судейского советника где-нибудь в провинциальном городишке не очень далеко от Столицы, заиметь доход, потихоньку двигаться по службе и никогда более не вспоминать про иностранные языки, к которым у него была сильная нелюбовь и неспособность. Для того чтоб делать карьеру в Царском Городе, у него не хватало ни денег, ни знакомств, ни везения. Поэтому он пока проходил практику в городской полиции – войске Порядка и Справедливости.

Наставников у Джу было двое. Старший полицейский пристав господин Кмур, человек ленивый и толстый, учивший, как правильно оформлять бумаги при задержании и снимать с подозреваемых допросные листы (при необходимости – вместе с кожей). А еще – господин Иль, сыщик Тайной стражи, умевший ходить по городу, все примечая, и выполнять важные поручения так, что даже Джу, ступавший за ним по пятам, след в след, и смотревший господину Илю в рот, порой не понимал, в чем же они заключались.

Господин Иль Джу нравился очень. Он был средних лет, невысок, насмешлив, проворен, как ящерица, и волосы носил через плечо заткнутыми за пояс, чтобы нельзя было ухватить его за косу со спины. Иль производил сильное впечатление на женщин, – особенно на тех, что побойчее. «Такой ловкий человек» – говорили они про него и мечтательно заводили глаза. Джу хотел быть на него хоть каплю похож. Впрочем, господин Иль слишком во многом еще оставался недостижимым идеалом. Во-первых, ногти у господина Иля были всегда ухоженные и чистые, не то, что у Джу, не говоря уж о том, чтоб лицеист мог позволить себе красить их золотым лаком, как у высших дворцовых чиновников. Во-вторых, Джу все примерял собственную косу – когда ж ее удастся заткнуть за пояс, – а она никак не дорастала. В-третьих, от господина Иля дорого пахло, а Джу жалко было денег даже на дешевые благовония. Были между ними и другие отличия. Но Джу тщательно трудился, чтобы свести их на нет.

Господин Иль на Джу не доносил, но самому Джу устроил однажды проверку: наболтал невесть чего. Из четверти его слов получилось бы дело о неблагонадежности, по которому Иля вышибли бы из Тайной стражи без лишних проволочек и без возможности вернуться назад. Доноса Джу, однако, стряпать не стал, за что и получил через пять дней от наставника хороший подзатыльник. Впрочем, на карьере Джуджели это невыдержанное испытание никак не отразилось, из чего он и сделал вывод, что поступил правильно.

В день новолетия государь принимал поздравления. Ему желали благополучного царствования и процветания государства. В ответ поздравлявшие получали подарки: иногда драгоценные безделушки, редкие и антикварные вещицы, иногда – дворцовые или военные чины, иногда просто деньги в вышитом символами Справедливого Правления кошельке. Все подарки были со значением. По полученному в этот день из государевых рук предмету некоторые искушенные толкователи брались в точности рассказать, чего государь хочет или ждет от облагодетельствованного на новогодней церемонии вельможи и как к нему относится.

Среди приглашенных на церемонию в этот день, неожиданно для многих бывалых царедворцев, оказался старый государев то ли родственник, то ли недруг – владетель из Северной Агиллеи кир Ариксар Волк. Это было необычно.

В церемониальной зале Волк стоял особо, на всех посматривал из-под серебряной волчьей маски свысока, и никто не осмеливался заводить с ним разговор. Волк был знатен и богат, но о том, хорошо или плохо думает про него сейчас император, никто достоверно не знал. Потому Волка опасались. Не выказывали ему откровенной неприязни или презрения, но обходили стороной. А он этим, казалось, был даже доволен.

Когда назвали его имя, он спокойно вышел вперед, встал перед государем на колено, коснулся рукой сначала лба, потом своего сердца и края ступеньки под ногами императора.

Государь взял из рук Волка красный свиток с пожеланиями счастья, а в ответ передал ему другой – из травянисто-зеленой плотной бумаги, на какой пишутся именные указы. Свиток был с печатями и золотыми кистями.

– Что у тебя с лицом? – спросил Фай, останавливаясь на пороге.

– Тебе какое дело, – огрызнулся Нэль. – За три дня, что меня не видел, ты даже не удосужился заглянуть, жив ли я вообще. А если б я отравился и помер?

– С чего бы вдруг? – Фай приподнял бровь.

Нэль сел на постель и бессильно уронил руки на колени.

– Ты не понимаешь. Ты ничего не понимаешь. Я люблю его. Я так люблю его, что у меня все внутри болит.

Джу закинул ногу на ногу и раскрыл подборку ночных новостей, с которыми ему по обязанностям положено было ознакомиться.

– Когда мы нормально жить начнем? – поинтересовался у своего коллеги Аглара младший дознаватель Шан. Из экономии они с Агларом снимали одну на двоих квартиру. – Какие-нибудь деньги остались после вчерашнего?

– Э… – Аглар кашлянул и почесал в затылке. – Не знаю.

Шан погрозил Аглару пальцем.

– Не верю, господин Аглар! – заявил он мерзким голосом, которым вел допросы.

Часть дела Джу вынес за пределы префектуры в обед, когда подобревший от стаканчика вина Аглар разрешил ему ненадолго отлучиться домой. Другую часть он, исхитрившись, снова разместил за голенищами сапог и под одеждой. Джу как раз вернулся на свое место и сел ждать отсутствующих по каким-то причинам старших товарищей, когда порог проходной комнаты переступил сам господин префект, в «свиту» которого где-то позади затесался и Аглар в том числе.

Джу, пока без особого интереса листавший Помогаевы показания по афере с фальшивым золотом, встал и поклонился, придержав за пазухой остаток краденых бумаг.

Господин префект слегка кивнул в ответ.

– Так где вы хотите повесить светильники? – вопросил он интенданта.

Интендант пустился в объяснения. Префект слушал его некоторое время, изображая на лице крайнее внимание к подробностям рационального освещения рабочих мест сотрудников среднего следственного звена. Потом Джу вдруг поймал на себе его задумчивый взгляд.

Из-за огромного расстояния в тысячу двести лиг, лежащего между Столицей и Ияшем, шпионская сеть в савр-Шаддате действовала ненадежно. Проверить поступавшие оттуда официальные доклады не было никакой практической возможности. Торговые караваны и одиночные путешественники привозили новости месячной давности, а короткие письма, доставленные голубиной почтой, зачастую носили противоречивый характер и являлись отражением всего лишь чьих-то личных впечатлений, подверженных таким влияниям, легко сказывающимся на их правдивости, как взятка, угроза или непроходимая глупость отправителя.

Тем не менее, по скудным и отрывочным сведениям, что доходили из Ияша, можно было догадаться, что савр-Шаддат готов к войне. Новый саврский князь и новый ияшский наместник по-старому не уживались друг с другом. Князь открыто называл наместника имперской собакой, но, поскольку в распоряжении наместника были правительственные войска, дальше оскорблений дело пока не продвигалось. Наместник терпел наглость князя, однако кто знает, насколько крепко его терпение.

Некоторые секретные агенты сообщали, что при княжеском дворе царит опасное вольнодумие, князь вступил в соглашение со Свободным Легионом Внутренней Области, и Легион уже совершил налет на один из приграничных районов савр-Шаддата и даже уничтожил таможню, на которой взимались пошлины с проходящих вглубь страны товаров. Будто бы после ухода Легиона обратно в горы крестьяне и пастухи на пограничье взбунтовались против князя, но тот послал ловкого человека, утвердившего простаков в мысли, что винить следует только наместника, войско под руководством которого не защитило мирных жителей. Что будто бы по ту сторону гор, которые разделяют Тарген и Внутреннюю Область, собралась бесчисленная армия, и имперские власти в Ияше приведены тем в огромное замешательство. Наместник напуган, но не торопится просить помощи в Столице, потому что в случившемся могут обвинить его. Он пытается уладить все собственными силами и не оставляет надежду, что конфликт с Внутренней Областью не перерастет из обычной пограничной свары в более значительный конфликт.

Другие агенты утверждали, что в савр-Шаддате не случилось еще ничего такого, чего не случалось бы при государе Аджаннаре в прежние годы. Наместник с князем не поделили чьи-то взятки, но сцепиться из-за них открыто не позволяют приличия. Крестьяне и пастухи весной всегда недовольны властями, потому что в это время года им голодно и холодно, а Свободный Легион – это никому не подконтрольные бандиты, чуждые политических влияний как со стороны саврских князей и наместников, так и со стороны правителей Внутренней Области. Вторжения из Внутренней Области опасаться не следует, поскольку граница хорошо охраняется, и господин наместник, узнав о возможной угрозе, принял дополнительные меры – велел строить земляные валы на горных дорогах и перевалах. А из мелких разбойничьих налетов вряд ли разгорится настоящая война.

Хотя на самом деле нечто такое, чего не случалось при государе Аджаннаре в прежние годы, на этот раз все же произошло. За Та Биланом следили с орбиты, а господин Фай Ли привез в Столицу целый исследовательский комплекс, ориентированный в том числе и на работу со спутниками. Государь теперь не имел возможности лично отправиться в Ияш и выяснить там подлинное положение дел.

Джу явился домой под утро – голодный, уставший и злой, как цепная собака. У выпускников «Каменных Пристаней» последнего десятилетия было одно отличие от мастеров старой школы. По причине того, что клеймение и пытки были в государстве законодательно отменены, отличие это довольно высоко ценилось начальством префектур: Джу умел бить так, чтобы после допроса на преступниках не оставалось видимых следов. Из-за этого умения он проторчал в префектуре до первой дневной стражи следующего дня и теперь с трудом держался на ногах. Кроме того, у него было ужасное чувство, словно он запачкан грязью с головы до ног. После допросов у него всегда оставался неприятный осадок, но сегодня происходило что-то особенное. Архат Помогай плюнул ему в лицо, и Джу все-таки разбил ему рожу. И вот, руки по локоть измазаны в чужой крови и чернилах, перед глазами крутятся откалиброванные и отбеленные монетные кружки, а на душе зло и хмуро. Он даже про краденые документы забыл, а когда вспомнил – не испытал от факта близости к истине никакого удовольствия, а одно только тупое раздражение от того, что и с ними тоже надо

работать

.

По пути он купил печеную земляную тыкву, начиненную утиными плечиками, еще теплую, со сладким запахом, не дотерпел до дома, разломал и съел ее всю по дороге, а корки выкинул в кусты. Таким образом, с голодом ему расправиться удалось, и это немного примирило его с суровой действительностью.

Теперь следовало помыться. Швырнув куда попало измятые за пазухой бумаги, Джу растопил плиту, вылил в котел всю воду, которая была припасена на его части дома и, несмотря на усталость, еще трижды сходил с ведром к колодцу. Ему дали сутки на отдых, он был уверен, что выспится, поэтому скорее упасть и уснуть не торопился.

Однако едва он залез в лохань и намочил волосы, как раздался стук в окно. Ставни Джу перед мытьем закрыл, поэтому не видел, кто там. Но подумал, что, если это опять из префектуры, он не переживет.

Прикрывшись полотенцем, он снял крючок и выглянул за дверь. Перед крылечком стояла соседская дочка. Появление Джу в мокром и полуголом виде ее слегка смутило.

То, что Натаниэль Лаллем провинился перед послом Фай Ли, понятно было с первого взгляда. На аудиенцию к государю его не брали. Вместо этого он был приставлен к дюжине рабочих, пришедших в усадьбу подпилить не в меру разросшиеся деревья – как раз те, при помощи которых легко попасть на ту сторону ограды – и исправить что-то еще по желанию новых хозяев. Дина, судя по всему, ему тоже велено было обходить десятой дорогой. Нэль только издали едва заметно кивнул советнику и сразу куда-то скрылся.

Сам господин посол был настроен решительно и по-деловому. Осмотрел запряженную четверней карету из Царского Города и присланный для сопровождения кортеж, вроде бы остался доволен, велел сначала погрузить короб с каким-то подарком государю, потом отдал последние распоряжения по Большому Улью, забрался в карету сам и разрешил усесться Ли Фаю. Для неофициальной беседы брать большее количество людей на территорию Царского Города господин посол отказался сам. Остальные таю должны были приехать позже для представления двору.

Дин надеялся, что господин посол понял правильно все его наставления, не поднесет государю неприличного подарка, не оскорбит поведением, хотя на неофициальной встрече ему простительны были бы кое-какие вольности и несоблюдение этикета. В Царский Город он отправился несколько раньше таю.

Вчера Дин отослал очередные два письма в Эгироссу – Волку и царевичу Ша. Впрочем, Волк сам намеревался вскоре приехать в Столицу, и обо всех своих успехах Дин должен был поведать ему при встрече. Еще одно письмо, состоящее всего из одного слова: «Пора», – под маленькой личной печатью, лежало в лаковом красном депешнике, приготовленном для голубя из Ашьина. Как только будет назначен день свадьбы – оно отправится в Ашьин и дальше, куда уговорено. А все остальное зависит от расторопности и ловкости устроителей переворота. И от того, насколько серьезно станет внимать разумным доводам, предложенным Дином, странное тайское посольство.

Для этого каждый шаг господина посла следовало держать под контролем. В истинной разумности людей, естество которых лишь наполовину является мужским, Дин сомневался. Всякий его взгляд был нацелен понять: не соврал ли Натаниэль Лаллем, не посмеялся ли над ним? Правда ли они двуполы? Все ли? Если да, то что они чувствуют в окружении нормальных людей? Любопытно ли им, как, например, любопытно Дину? Или им не слишком уютно?.. Чего только на свете не бывает. Единый – старый чудотворец…