Полная луна спокойно пасла рассыпанные по небу стада овечек-облаков в их медленном пути на восток; внизу под её холодным взором в привычно беспокойной ночи раскинулись джунгли, ещё более мрачные от ливня, хлынувшего около полуночи. От плоского плато, где на давно заброшенной посадочной полосе сгорбился двухмоторный самолет, сплошные джунгли простирались до самого горизонта — зеленое тенистое море, над волнистой поверхностью которого возвышались таинственными островами, словно стоя на страже, пальмы и гигантские белые деревья цетиго.

С западной стороны освещенной площадки на фоне окружающей тьмы выделялась совсем черная полоса, обозначавшая бездонную пропасть, где глубоко внизу в каменистом ущелье струилась река; высокие стены каньона позволяли долететь наверх лишь слабому журчанию, почти неслышному на фоне ночных шумов неспокойной сельвы. В лунном свете тускло поблескивали конструкции моста, казавшиеся чуждыми в этой первозданной глуши. Величественное строение выглядело куда внушительнее, чем примитивные грунтовые дороги, которые уходили от него в дремучий лес. Надежно перекрывая глубокое ущелье, оно казалось непоколебимым памятником прогресса в джунглях, таких же древних, как само время.

Младший из двух мужчин, сидевших на корточках в тени самолета, собрал портфель, закрыл его и выбрался из-под крыла. Рядом с передним колесом шасси горел фонарь, конус света которого привлекал мириады насекомых. Молодой человек вяло отмахнулся от мошкары, но убедившись в бесполезности своих усилий, ухмыльнулся своему спутнику. Дружелюбная ухмылка, симпатичная и беззлобная, сделала его веснушчатое лицо совсем юным.

— Ну, — довольно протянул он, — не думаю, что остались хоть какие-то сомнения. Все правильно.

— Ты совершенно уверен?

Комиссар Жозе Мария Карвальо Сантос да Силва, шеф бразильского отделения «Интерпола», устало спрыгнул с крыла маленького самолета, доставившего его в аэропорт Галеа города Рио-де-Жанейро, и молча принял от пилота сначала туго зашнурованный рюкзак, затем свой старый чемодан. Проворчав слова прощания, которые были не в состоянии даже приблизительно выразить его досаду на полученное поручение, на пилотов, на самолет и на весь белый свет, он тяжело зашагал через бетонное поле к ожидавшему в тени здания управления ВВС полицейскому автомобилю. Четырехдневная щетина противно кололась, глаза жгло от недосыпания, в ушах гудело от шума в кабине, который за последние шесть часов убедил да Силву в том, что старый ящик, в котором он летел, согласно неумолимой логике должен развалиться в воздухе. Если и можно сказать об этом полете что-то хорошее, так самое лучшее в нем было то, что скрежет металла и вой мотора заглушал непрерывный развеселый треп пилотов.

Нестерпимый зной от раскаленного бетона вызывал удушье. Солнце, садившееся за горы, отбрасывало причудливые тени, превращая его тень в жуткое чудовище, и, наконец, занялось бухтой, покрыв золотым глянцем гладкой черной зеркало воды. Вдали выстроились в ряд белые небоскребы центра Рио, словно крошечные оловянные солдатики под бдительным оком Коркорадос и статуи Христа на ней. Окна верхних этажей перехватывали косые лучи и приветливо подмигивали, их отражая. Это зрелище обычно сразу поднимало настроение комиссара да Силвы при каждом его возвращении в свой любимый Рио-де-Жанейро, но сейчас ему хотелось только очутиться дома, снять грязную, пропотевшую одежду, принять горячую ванну и затем спать — спать не меньше недели.

За рулем полицейской машины восседала весьма привлекательная молодая дама. В любое другое время да Силва вытаращил бы глаза при виде такой красоты, но сейчас ему лишь с большим трудом удавалось их вообще держать открытыми.

Как и автомобиль, молодая красавица имела отношение к полиции. На ней были форменные юбка и блуза шоколадного цвета, как у всех женщин-полицейских, но ни её официальный вид, ни безликая одежда не могли скрыть яркую внешность. Ее каштановые волосы были густыми и мягкими; темные глаза блестели. Она лучисто улыбнулась, когда он подошел к машине.

— Добрый день, комиссар. Надеюсь, полет был приятным, — голос звучал с едва заметной хрипотцой; в любое другое время да Силва был бы ею просто очарован. — Примите мои наилучшие пожелания…