Вторая мировая война. Во время нацистского вторжения в Грецию в руки Гранта, бывшего солдата удачи, попадает таинственное послание, зашифрованное еще три тысячи лет назад. За право обладать этой уникальнейшей реликвией ведут смертельную схватку спецслужбы многих стран, и перед читателями стремительно проносятся города мира, в которых разворачивается действие.
Секрет, пришедший из седой древности, — это не просто секрет. Щит Ахиллеса, по легенде выкованный богом-кузнецом Гефестом, оказывается не выдумкой Гомера: он действительно существует, и тот, кто доберется до него первым, получит право на абсолютную власть.
Пролог
Если верить легенде, именно здесь люди впервые поднимались в небо. Подражая птицам, они облепляли себя пчелиным воском и перьями, прыгали с высокого дворца и парили над блистающим, словно усыпанным драгоценностями морем. Они взлетали чуть ли не к самому солнцу, пока один из них, совсем мальчик, не поднялся слишком высоко, его крылья растаяли, и он упал. Не успело еще слететь на воду последнее перо, как мальчик уже покинул этот мир и переселился в миф. А теперь опять в небе люди. Вместо перьев у них переплетенные ремнями крылья из шелка — такие на солнце не растают. Эти люди называют себя Fallschirmjäger,
[1]
охотники с неба. Они не падают, а пикируют на землю, словно голодные орлы.
Пембертон увидел их из окна своего кабинета. Когда прекратилась бомбежка, он уже понимал — жди беды. За последнюю неделю этот ужас — гудение моторов, вой заходящего в пике бомбардировщика и сотрясение земли от взрывов — стал привычным. Иногда бомбы падали так близко от виллы, что экспонаты в витринах тряслись и бренчали, словно чашки на блюдцах, и обслуге пришлось убрать их в подвал. Сейчас бомбежка кончилась. Уехали знаменитые беженцы, которые так отравляли ему жизнь, не было и обслуги — этим утром Пембертон отослал ее по домам, в деревни к семьям. Пора и ему.
Он снял рюкзак с вешалки в углу и вытряхнул его над столом. На столешницу плюхнулся сделанный неделю назад сэндвич, за ним выпали полупустой термос, фотоаппарат, фонарик, перочинный нож и несколько смятых оберток от шоколада. Пембертон оставил фонарик и нож, а остальное выкинул, вытащив из фотоаппарата пленку. Потом, торопясь, дрожащими руками отпер ящик стола и вытащил тетрадь. Складки мягкой коричневой кожи были забиты пылью, а золотая монограмма в углу обложки почти стерлась. Это был подарок жены, чуть ли не самый последний, и Пембертон очень дорожил им. Но главная ценность тетради была не в этом. Пусть захватчики берут на вилле все, что хотят: музейные экспонаты, одежду, привезенные из Англии безделушки, даже его любимую библиотеку, — но только не тетрадь.
Больше ему тут нечего делать. Пембертон застегнул рюкзак и подошел к двери, но, вдруг испугавшись, снова расстегнул его, чтобы посмотреть, на месте ли тетрадь. Наконец, в знак слабого сопротивления, он запер все двери в доме. Если до виллы доберутся немцы, это их задержит на несколько минут и, может быть, даст ему немного времени.
Глава первая
— Гнев. Первое слово, написанное в западной литературе, задает тему всему, что следует за ним.
Явно надеясь на похвалу, студент поднял голову от своего сочинения. Голубые глаза сидевшего напротив преподавателя упорно смотрели мимо студента, через его плечо, на пятно льда, закрывшее оконное стекло. Пламя на кусках угля в камине шипело и плевалось, но никак не могло побороть стужу, которая еще в январе воцарилась по всей Англии, а особенно в продуваемых сквозняками залах одного из старых оксфордских колледжей, чьи стены пять веков собирают и хранят холод и сырость.
Студент кашлянул и продолжал:
— Все персонажи «Илиады» определяются через гнев. Некоторые думают, что могут им управлять, некоторых он захватывает. В большинстве случаев из-за него находят они свою гибель, и становится понятно, почему этот сюжет пользуется такой популярностью спустя почти три тысячи лет после того, как был рассказан Гомером. Как показывает новейшая история, гнев и насилие по-прежнему остаются главными страстями в мире. «Илиада» — рассказ не о прошедших событиях, но о настоящем. Нам остается только надеяться, что, подобно Ахиллу, мы позволим гуманному началу победить и наш гнев, и нашу гордыню и выстроить лучшее, более справедливое будущее.
