Май 1972 года

Спал он на земле, но просыпался только в небе. Охотно вспоминал прожитые годы, но старался забыть отдельные события. Отдавал себе отчет в том, что несет гибель другим.

В казарме из цементных блоков кондиционер урчал без перерыва. Горничные-таиландки исчезали, услышав, что он просыпается. Позавтракав, отправлялся на предполетный инструктаж, чтобы ознакомиться с приблизительным перечнем целей для бомбежки, поступавшим прямо из Сайгона или дальневосточного штаба Пентагона. После на негнущихся ногах шел к кабине своего «F-4». Потом пиво и дартс в офицерском клубе. И по новой: проглотить завтрак, получить прогноз погоды, провести боевой инструктаж, подготовить боекомплект, проверить приборы перед полетом, переговорить с экипажем, оторваться от земли, лечь на курс и дальше, над джунглями, облаками и горами, — красоты умопомрачительной! — отбомбиться и взять обратный курс. Душ, отчет о полете. Завтра будет то же самое. Спать особо некогда, но жратва отличная. Они с ребятами устроили баскетбольную площадку рядом с аэродромом, и в тридцать один он все еще способен класть мяч прямо в корзину. Пилоты — хорошие парни, хотя большинство из них изрядные скоты. Все время спорят. Предметы самые разные: Никсон, футбол, съедобность мартышек, невидимые структуры ЦРУ, охотничьи ружья, женский оргазм, способы его стимуляции. И опять женский оргазм.

Эскадры соревновались. В том, кто больше сделает боевых вылетов. Бомбили железнодорожные депо на юге Ханоя, мосты, стоянки грузовиков и фабрики, производили разведку дислокации северовьетнамских войск, батарей ПВО и даже голых холмов, вершины которых нужно было сровнять, чтобы использовать как посадочные площадки для вертолетов.

Когда отпускали в увольниловку, он летал в Сайгон. С аэродрома Тан Сон Ньят добирался в центр на автобусе, колесившем вдоль реки. Голубой автобус авиабазы с проволокой на окнах вместо стекол — на всякий пожарный случай. Город бульваров и уличных фонарей. Потрепанные седаны французского производства, мопеды, снующие среди машин. Мучительная влажная жара, уличные мальчишки тянут за рукав. Лучшее место, где можно выпить, крыша «Рекс-отеля». В укромных местечках вьетнамцы торгуют контрабандными сигаретами, транзисторами и шоколадом. И повсюду американские военнослужащие — ходят, стоят, болтают с проститутками в мини-юбках. Цена десять долларов, и, по правде говоря, ты о них подумываешь. Изящные улыбчивые девушки, в одну из них неплохо бы всадить свою дулю. Что же ты за скотина, парень, — если не уже, то скоро ей станешь.

7 сентября 1999 года

Он это переживет. Да, черт возьми, обещал себе Чарли, он и

это

переживет — девятый по счету официальный китайский банкет за девять дней. Вот ему подносит горшочек с супом из акульих плавников один из бесчисленных официантов — в красной униформе, делает вид, что не слушает самодовольной болтовни важных господ. Они сидели за огромным овальным столом красного дерева — азиатский представитель «Бритиш петролеум», дурашливый немец из «Люфтганзы», парочка американских управляющих высшего звена из «Кодака» и «Сити-груп» и дюжина китайцев. Всем, в основном, за пятьдесят. Все представляют крупные корпорации — «Банк Азии», «Гонконг телеком», «Хан Сен банк», «Чайна моторс». Каждый, из них, отметил Чарли, вошел в пору мудрости. Так, во всяком случае, считается. Как и он сам — в свои пятьдесят восемь. Теперь никто без его желания не мог бы догадаться, о чем он думает. Это касалось и Элли. Когда он позвонил ей этим утром — в Нью-Йорке был вечер, — то постарался говорить о Джулии чрезмерно спокойно. «Да все будет просто замечательно, дорогая», — пообещал он, отмечая интенсивное движение танкеров, сухогрузов и барж в порту Гонконга — вот они, амбиции Китая. Все что угодно, от фотокопировальных устройств до бейсбольных кепок, производилось и выбрасывалось китайцами на мировые рынки. И все что угодно, от оборудования для нефтеперерабатывающих заводов до контактных линз, прибывало в Китай. «Она забеременеет, я в этом уверен», — говорил он Элли. Но уверенности на этот счет у него как раз и не было. Вовсе не было. В сущности, похоже, легче ему построить свой завод электронных компонентов в Шанхае, чем его дочери зачать ребенка.

— Мы собрались здесь во имя дружбы, — объявил китайский хозяин банкета мистер Мин, вице-президент «Банка Азии». Ссудивший Чарли пятьдесят два миллиона американских долларов на строительство завода в Шанхае мистер Мин никоим образом не мог считаться его другом; это были отношения господина и холопа. Но так и должно было быть. Чарли улыбался вместе с остальными, пока банкир на высокопарном английском, которому обучился в Британии, делал экономический обзор Юго-Восточного Китая. Его доклад был в достаточной мере поверхностным, оптимистичным, полным эвфемизмов, — словом, заслуживал одобрения, особенно в министерствах Пекина. Китайцы вежливо кивали головами, пока мистер Мин произносил свою речь. Между тем поводы для беспокойства были как у предпринимателей (обеспечивавших Китай транспортными артериями, недвижимостью, текстильными фабриками), так и у управляющих корпораций (контролировавших миллиарды, которые им не принадлежали). Первые в душе презирали щепетильных и не склонных к риску менеджеров, поддерживавших репутацию ушедших в лучший мир отцов-основателей финансовых империй. Что ж, эти менеджеры занимались серьезным бизнесом, но раболепие и готовность ублажить Большого хозяина были растворены в их натуре. Разветвленная, переплетающаяся структура их корпораций знавала времена жестоких политических бурь, управленческой ортодоксии и бюрократических кризисов. И все же, подумал Чарли, эти люди скорее симпатизируют друг другу, чем наоборот. Каждый из них уже давно освоил науку продаж по высоким ставкам (в 1977 г.) и покупок по низким (в 1998 г.), обладал богатством, которое невозможно было растратить. Это придавало им уверенность в праведности путей своих. У каждого было столько «роллс-ройсов», шедевров живописи и домов, что оставалось только диву даваться. Каждый сносно играл в теннис или гольф; каждый купил канадский или британский паспорт, или сорокамиллионную яхту, или сорокамиллионный дом на вершине пика Виктории, или сорокамиллионную жену. Подобно богатым дельцам нью-йоркского Ист-сайда, китайские чинуши пользовались услугами примерно одних и тех же врачей, продавцов антиквариата и мастеров фен шуй. У каждого имелась молоденькая и стройная любовница — русская, филиппинка или чешка, скрытая в одном из роскошных апартаментов Гонконга (призывно облизывающая свои губки при виде хозяина), прямая связь с министерствами в Пекине, они могли играть против гонконгского доллара, утверждая, что он крепко стоит, или пускались в иные авантюры, которыми обычно развлекаются богатые.

Мужчины, сидевшие за банкетным столом, все вместе и каждый в отдельности, виляли и лавировали, зорко следя за флуктуациями в соседних финансовых империях. Эти люди были инкарнацией денег, но не были им тождественны; деньги могли принимать самые невероятные размеры и формы и обслуживать разные политические цели. Могли стать мечтой, на них можно было вооружить армии и столкнуть атомы, безразличные к страданиям смертных деньги имели свойство приходить и уходить, когда им заблагорассудится. В этот вечер, аккуратно сложив палочки из слоновой кости на лакированную тарелку и кивнув официанту в униформе, чтобы он ее забрал, Чарли осознал, что деньги, хотя ассоциировались с людьми, находившимися в этой комнате (включая его самого, конечно, а также его ботинки, приведенные в порядок зубы, да все на свете, из чего он там состоял), на самом деле присутствовали во всем, что имело форму, объем, яркость.

У Чарли было около тридцати или тридцати трех миллионов, эта сумма не делала погоды в компании, где он сейчас находился, нет, сэр, деньги в