В Ленинграде, в саду перед Адмиралтейством, стоит бронзовый бюст генерала. С высокого гранитного постамента бронзовый генерал смотрит вдаль, на восток, куда через горы и пески пустынь лежит его путь. У каменного подножья отдыхает, стоя на коленях, верблюд. Он поднял голову и прислушивается, ожидая знака хозяина, чтобы двинуться дальше по бескрайним пескам.

На постаменте высечено:

Пржевальскому

.

Памятник Пржевальскому в Ленинграде.

Пржевальский жил в ту эпоху, когда русская культура утверждала свое мировое значение.

Годы жизни и деятельности Пржевальского — это те годы, когда творили Толстой и Чайковский, когда русская наука подарила миру периодическую систему элементов Менделеева, эмбриологические открытия Ковалевского, учение о рефлексах головного мозга Сеченова, теорию фагоцитоза Мечникова, физиологию растений Тимирязева.

Столь же велики в это время заслуги русских перед географической наукой.

На протяжении девятнадцатого века Россия проторяла новые торговые пути, завоевывала новые рынки, расширяла свои владения. Ход развития России требовал разнообразных и обширных географических исследований. И через весь девятнадцатый век тянется длинный ряд замечательных открытий, сделанных русскими путешественниками.

История русских путешествий уже насчитывала к этому времени ряд столетий. Еще в пятнадцатом веке тверской гость Афанасий Никитин ходил в Индию, в шестнадцатом — казаки Петров и Ялычев проникли в Китай, в семнадцатом — казаки Поярков, Хабаров, Дежнев, Атласов проложили путь через Восточную Сибирь, в восемнадцатом — моряки Малыгин, Челюскин, Лаптевы исследовали северные берега Азии.

Предок Пржевальского по отцу был запорожский казак. Предания об отважном запорожце Корниле Анисимовиче с детства запечатлелись в душе Пржевальского, и в русском казаке он всегда видел воплощение драгоценных человеческих свойств — отваги, выносливости, предприимчивости. Именно казаков выбирал он себе в спутники во всех путешествиях. Многолетняя дружба связывала Пржевальского с казаками Иринчиновым и Телешовым.

В одном письме к другу, написанном перед выступлением в первое путешествие по Центральной Азии, Пржевальский сравнил себя с «самим Ермаком Тимофеевичем». Это сравнение не случайно: путешествия Пржевальского явились как бы историческим продолжением походов знаменитых казаков-«землепроходцев» — Ермака, Пояркова, Дежнева, Хабарова, Атласова, открывших громадные области Азии, неведомые до них ни одному европейцу.

Дед Николая Михайловича по матери был безземельным крепостным крестьянином — «дворовым человеком». Взятый на военную службу, Алексей Каретников, благодаря исключительным способностям, быстро сделал карьеру, небывалую для рекрута из крепостных, и выслугой чина приобрел не только вольность, но и дворянство. Поступив на гражданскую службу, Алексей Степанович составил себе небольшое состояние и, выходя в отставку, купил в Смоленской губернии имение Кимборово.

Здесь, 31 марта 1839 года

[1]

, и родился его внук — Николай Пржевальский.

Отец Пржевальского, офицер-инвалид, имевший лишь скудную пенсию, умер, когда Коле было семь лет, а его брату Володе — шесть. Мать, получив по завещанию ничтожное наследство, отстроила неподалеку от Кимборова небольшую усадьбу — Отрадное. Средств, которые доставляло отрадненское хозяйство, едва хватало Елене Алексеевне для того, чтобы воспитывать двух детей.

Пржевальский был в шестом классе гимназии, когда началась Крымская война.

Рост могущества России в девятнадцатом веке, в частности усиление ее позиций на Ближнем Востоке, стремление России открыть себе свободный путь через Босфор и Дарданеллы, — все это вызывало яростное противодействие соперничавших с ней мировых держав — Англии и Франции. Орудием в руках этих держав служила Турция. На стороне России были симпатии славянских и других народов Балкан, томившихся под турецким владычеством.

Войну против России вначале вела одна Турция. В ноябре 1853 года русские войска в Закавказье разгромили главные силы турецкой армии, превосходившие их численно более чем в три раза. В это же время отряд русских кораблей под командованием Нахимова уничтожил на Синопском рейде турецкий черноморский флот.

Разгром турецкой эскадры ускорил вступление в войну Англии и Франции.

Высадив в Крыму большой десант, неприятель в ночь на 28 сентября 1854 года приступил к осаде Севастополя. Началась 11-месячная героическая Севастопольская оборона.

«Прослужив пять лет в армии, — рассказывает Пржевальский, — протаскавшись в караулы и по всевозможным гауптвахтам, и на стрельбу со взводом, я, наконец, ясно сознал необходимость изменить подобный образ жизни и избрать более обширное поприще деятельности, где бы можно было тратить труд и время для разумной цели».

Итак, решение стать путешественником принято окончательно. Какую же часть света отправиться исследовать?

В начале шестидесятых годов внимание европейских географов приковано к Африке. Экспедиции, одна за другой, отправляются вглубь Черного материка. В исследовании его соревнуются все страны Европы.

Не отправиться ли и Пржевальскому в Африку?

Но столь же неисследованная область земного шара расстилается и у самой русской границы, у рубежей недавно присоединенных к России среднеазиатских и дальневосточных территорий. Эта область — Центральная Азия. Ее исследование для России и для русской науки — задача несравненно более важная, чем исследование Африки!..

К тому времени, когда Пржевальский стал готовиться к первому своему центральноазиатскому путешествию, его мировоззрение уже вполне сложилось.

Годы службы в Полоцком полку, в Варшаве, на Дальнем Востоке воспитали в нем ненависть к «цивилизованной, правильнее — изуродованной жизни». Жизнь путешественника-исследователя привлекала Пржевальского прежде всего потому, что в ней он нашел прекрасное сочетание научной деятельности с подвигом, труда умственного с трудом физическим и с близостью к природе.

Современная Пржевальскому «цивилизованная жизнь», в которой не было, по его словам, «ни свободы, ни воздуха», показалась ему особенно неприглядной после того, как в научных скитаниях по Уссурийскому краю ему открылась иная — «чудная, обаятельная жизнь, полная свободы», открылась возможность дружбы между людьми, которых объединяло бы совместное служение высокому делу, которые бы «жили родными братьями, вместе делили труды и опасности».

Всей душой отдался Пржевальский своей деятельности ученого. Годы исследования Приморья выработали в нем умение доводить начатый труд до полной законченности. Страстная целеустремленность исследователя сказывалась в необыкновенной энергии, с которой Пржевальский организовывал каждое очередное звено экспедиции, начиная с хлопот об ее разрешении и об отпуске на нее средств и кончая выпуском из печати полного ее описания.

Странствия по диким, безлюдным местностям приучили Николая Михайловича постоянно и тщательно обдумывать свои действия, рассчитывать каждый свой шаг. Он привык совершать путь в зной и в стужу, под дождем и в метель, сытым и впроголодь, карабкаться по голым скалам, спать под открытым небом, на земле или на снегу у костра, завернувшись в шкуры. Он научился приспособляться ко всяким условиям жизни, не нуждался ни в каких удобствах, мог спать где и как попало, есть когда и как придется. Охота развила в нем умение преодолевать препятствия, научила его применяться к повадкам той или иной птицы или зверя, проявлять находчивость, чтобы перехитрить их. Встречи с крупными хищными зверями приучили его в совершенстве владеть собой в минуты опасности, закалили его мужество.

17 ноября Пржевальский, его спутник Пыльцов и их общий друг, лягавый сеттер Фауст, влезли в запряженную верблюдом китайскую телегу.

Это был низкий квадратный ящик на двух колесах, закрытый со всех сторон и похожий на гроб. Только в передней его части были проделаны по бокам небольшие лазейки для входа и выхода. В этом передвижном гробу можно было поместиться только лежа. Ящик был короток, и Николаю Михайловичу приходилось лежать, поджав ноги.

Семь верблюдов были навьючены дорожными вещами, принадлежностями для препарирования, геодезическими приборами. Восьмого впрягли в телегу. Верблюды были наняты до Пекина. Перед вечером караван двинулся в путь. От малейшего камешка или кочки, которые попадали под колесо, телегу сильно подбрасывало, и тряска в дороге была невообразимая.

Впрочем, верблюды двигались медленно, и Пржевальский с Пыльцовым большую часть пути шли пешком. Склоны окружающих гор поросли лесом, а долины даже в эту студеную осеннюю пору были покрыты густой травой, которою круглый год кормятся здесь стада.

Через неделю пути Николай Михайлович увидел на берегу реки Толы глиняные фанзы и войлочные юрты главного города Монголии — Урги

[21]

, позолоченные купола ее кумирен и зубчатые стены высокого квадратного храма Майдари.

В Пекине Пржевальскому было приятно узнать, что в китайском университете изучают географию по его учебнику. Но дни, проведенные здесь в хлопотах по снаряжению экспедиции, принесли Николаю Михайловичу много огорчений.

Подготовка к путешествию требовала больших расходов. Чтобы выступить в путь, Пржевальскому нужно было купить вьючных верблюдов, верховых лошадей, оружие, запастись патронами и продовольствием на целый год, так как он не рассчитывал закончить первую часть своей экспедиции и вернуться в Пекин ранее этого срока. Между тем царское правительство не отпустило полностью даже и те недостаточные средства, которые оно ассигновало на экспедицию.

В приготовлениях к путешествию никто из находившихся в Пекине соотечественников не мог помочь Пржевальскому даже советом, так как он отправлялся в страны, совершенно неизвестные европейцам. Найти же в Пекине проводника — монгола или китайца — Николай Михайлович не мог, как ни старался, — так подозрительно относились в Небесной империи к иностранцам. Правда, богдоханское правительство, благодаря настойчивым хлопотам русского посланника Влангали, согласилось выдать Пржевальскому паспорт для путешествия, но этим и ограничилось богдоханское гостеприимство, и Пржевальский на каждом шагу встречал недоверие и неприязнь.

Без чьей бы то ни было помощи и советов должен был русский путешественник отыскивать путь через неведомые местности.

Вскоре квартира Пржевальского была завалена грудой ящиков, кожаных сумок, верблюжьих седел, веревок, войлока. Николай Михайлович купил 10 ружей и 15 револьверов, 5500 ружейных патронов, 100 фунтов пороху, 10 пудов дроби.

Нелегок был путь экспедиции. В течение всей весны на нагорье держались морозы и дули ветры, нередко переходившие в сильную бурю. Тогда за тучами песку, пыли и мелкой соли солнце светило тускло, как сквозь дым, и в полдень становилось темно, как в сумерки. Ветер с такой силой бил крупным песком, что даже верблюды, привычные ко всем превратностям пустыни, не могли двигаться дальше.

Проводника не было, и приходилось расспрашивать о дороге у местных жителей, но они, по наущению властей, или просто отказывались показать дорогу, или указывали ее неверно. Случалось, что Пржевальский и его спутники делали понапрасну десяток или более километров в сторону от нужного направления.

Особенно много хлопот доставляла съемка. Местное население подозрительно следило за каждым шагом путешественников. Снимать местность при помощи бусоли и наносить снятый путь на карту Николаю Михайловичу приходилось украдкой, тайком. Когда же китайские или монгольские чиновники расспрашивали, для чего Пржевальский носит бусоль, ему приходилось прибегать ко всевозможным уловкам.

Ради съемки путешественники даже теперь, летом, должны были делать утомительные переходы в жаркие дневные часы, а не прохладными ночами.

Экспедиция двигалась на запад — к горам Муни-ула. Путешественники сумели сами отыскать туда путь, который им отказывались показать. Не раз преграждали дорогу отвесные скалы, и приходилось с досадой возвращаться обратно. Наконец, на третий день Пржевальский и его спутники поднялись вдоль русла горной реки к ее истоку близ главного гребня гор. Отсюда, с высоты, открылся великолепный вид на Хуанхэ и на раскинувшиеся за рекою пустыни Ордоса.

Ордос составляет переходный уступ от юго-восточной окраины Монгольского нагорья к долинам Китая. От Гоби Ордос отделен горами, которые стоят на севере и на востоке от Желтой реки.

Николай Михайлович решил идти через пустыни Ордоса не кратчайшим путем, а по долине Желтой реки. «Путь этот, — писал он, — представлял более интереса для изысканий зоологических и ботанических. Сверх того, нам хотелось разрешить вопрос о разветвлении Хуанхэ на ее северном изгибе».

В результате произведенных здесь изысканий Пржевальский сделал одно из своих многочисленных открытий: «Разветвлений Хуанхэ, при северном ее изгибе, не существует в том виде, как их обыкновенно изображают на картах, и река в этом месте переменила свое течение».

В самых диких, бесплодных местах Ордоса водятся чернохвостые антилопы — харасульты. Целых два дня Пржевальский и Пыльцов охотились за этими редкостными животными. Наконец на третье утро Николаю Михайловичу удалось подкрасться к красивому самцу и подстрелить его.

Коллекции Пржевальского обогатились в Ордосе еще более ценной для науки добычей — экземпляром редчайшего растения «дзерик-лобын» (Pugionum). До путешествия Пржевальского это растение было известно науке лишь по двум веточкам, которые ботаник Гмелин привез из своего путешествия по Сибири в 1733–1743 годах. В числе экземпляров дзерик-лобына, собранных Пржевальским, оказалось два вида этого растения: один уже известный благодаря Гмелину (Pugionum cornutum) и другой — новый, получивший название: Pugionum dolabratum.