Кэролин, окровавленная и босая, шла по двухполосной гудроновой дороге, которую американцы называли шоссе 78. Большинство библиотекарей, включая саму Кэролин, думали о ней как о Пути тако, в честь мексиканской закусочной, куда они время от времени выбирались.

Отличный гуакамоле

, вспомнила она. В животе заурчало. Дубовые листья, красновато-оранжевые и замечательно хрустящие, шелестели под ногами. Дыхание вырывалось белым облачком в предрассветный воздух. Обсидиановый нож, которым Кэролин убила детектива Майнера, угнездился у нее на пояснице, тайный и острый.

Кэролин улыбалась.

Машины хоть и редко, но все же проезжали по этой дороге – за ночь она видела пять. Затормозивший сейчас «Форд F-250» был третьей из тех, что приостанавливали свой бег, чтобы полюбопытствовать. Под треск гравия автомобиль остановился у противоположной обочины и с урчанием замер. Открылось окно, и Кэролин почувствовала запах жевательного табака, старого масла и сена. За рулем сидел седой мужчина. Рядом с ним на пассажирском сиденье устроилась немецкая овчарка, с подозрением смотревшая на Кэролин.

Черт побери этих добрых самаритян!

– Господи, – сказал старик. – Вы попали в аварию?

Кэролин и другие не родились библиотекарями. Когда-то – давным-давно – они были настоящими американцами. Она смутно помнила что-то под названием «Бионическая женщина»

[1]

и еще что-то, «Чашечки с арахисовым маслом». Но в один летний день, когда Кэролин было восемь, враги Отца нанесли удар. Отец выжил, вместе с Кэролин и несколькими детьми. Их родители – нет.

Она помнила, как голос Отца пробился сквозь черный дым, пахнувший расплавленным асфальтом; как глубокий кратер на том месте, где раньше стояли их дома, светился тускло-оранжевым за его спиной.

«Теперь вы

пелапи

, – сказал Отец. – Это старое слово. Оно означает нечто вроде библиотекаря и нечто вроде ученика. Я возьму вас в свой дом. Я воспитаю вас в старинных традициях, как воспитали меня. Я научу вас тому, что знаю сам».

Он не спросил, чего бы хотели они.

Кэролин не была неблагодарной и поначалу старалась как могла. Ее мама и папа погибли, умерли. Она это понимала. Отец – вот все, что у нее осталось, и сперва казалось, что он требует не слишком многого. Но жизнь в Отцовском доме была другой. Вместо конфет и телевизора – тени и древние книги, написанные вручную на толстом пергаменте. Постепенно они поняли, что Отец прожил очень долгую жизнь. Более того, за свою долгую жизнь он научился творить настоящие чудеса. Он мог вызвать молнию или остановить время. Камни обращались к нему по имени. Теория и практика этих умений были распределены по двенадцати каталогам – как позже выяснилось, точь-в-точь по одному на каждого ребенка. Отец требовал лишь одного: чтобы они прилежно учились.

Сейчас, четверть века спустя, Кэролин присела на четвереньки за корнями поваленной сосны, вглядываясь в густые заросли падуба. Если повернуть голову вот так вот, можно было увидеть склон холма до самой поляны Быка. Ширина поляны составляла около двадцати футов, и на ней почти ничего не было. Только сам Бык и пирамида из гранитных глыб на могиле Маргарет. Бык, полая бронзовая статуя чуть больше натуральной величины, стоял в центре поляны. Золотистый металл мягко мерцал на солнце.

С ближайшей стороны поляну ограждали стволы кедра, среди которых пряталась Кэролин. На дальней стороне, на краю крутого обрыва, вырытого при строительстве шоссе 78, стояли Дэвид и Майкл. На противоположной стороне дороги, футах в двадцати внизу, свисал с ржавой цепи выцветший деревянный щит, отмечавший въезд в Гаррисон-Оукс. Когда налетали порывы ветра, скрип было слышно даже на вершине.

Кэролин и правда подобралась очень близко: достаточно близко, чтобы сосчитать косматые двойные косички в светлых дредах Майкла; достаточно близко, чтобы слышать жужжание мух, вившихся вокруг головы Дэвида. Дэвид коротал время, допрашивая Майкла о его путешествиях. Кэролин поморщилась. Специальностью Майкла были животные, и он, пожалуй, освоил ее чересчур хорошо. Теперь обычная человеческая речь давалась ему с трудом, даже причиняла боль – особенно поначалу, когда он только-только возвращался из леса. Хуже того, он совсем не умел хитрить.

Прошлой ночью Фелиция появилась во снах библиотекарей и сообщила, что Дэвид велит им собраться у Быка «до заката». Это было не то же самое, что «как можно скорее», и подобное отличие мог проглядеть только Майкл. Хотя, возможно, оно и к лучшему. Дженнифер провела наедине с Дэвидом несколько недель, они вместе ждали новостей от Отца. Сейчас, пока Дэвид мучил Майкла, Дженнифер – самая маленькая и хрупкая из библиотекарей – уничтожала могилу Маргарет. Она устало бродила по поляне взад-вперед, согнувшись под тяжестью кусков гранита размером с человеческую голову, ее рыжеватые волосы пропитались потом. Хотя после долгих недель в компании Дэвида перетаскивание гранита на жарком солнце могло показаться облегчением.

Кэролин вздохнула про себя.

– Итак, – сказала она, – ты хочешь вломиться в дом?

Стив замер с открытым ртом. Возле бара защелкал нутром музыкальный автомат. Кто-то бросил в него пенни. Стив поставил свой «Курс» на стол нетронутым.

Как ее зовут? Кристи? Кэти?

– Прошу прощения? – наконец сказал он. Потом вспомнил.

Кэролин.

– Ты шутишь, да?

Она затянулась сигаретой. Та вспыхнула, отбросив оранжевый отсвет на полдюжины грязных стопок и горстку куриных костей.

– Отнюдь. Я совершенно серьезна.

Одной из вещей, которые Стиву нравились в «Уорик-холле», была чистота. Полированное дерево, сияющая латунь, подпружиненные кожаные сиденья, так и приглашавшие усесться, достойный Эвклида узор из черно-белой плитки на полу.

Однако изысканная атмосфера рушилась, стоило лишь выйти за парадную дверь. Чтобы выбраться в современный мир, требовалось преодолеть несколько пролетов загвазданной бетонной лестницы. Лестничный колодец почернел от вековой грязи – в такие места приходят умирать бродячие кошки. В углах скопился мусор – окурки, пакеты от фастфуда, бутылка «Дэсани», в которую кто-то выплюнул жевательный табак. Вечер выдался прохладным, и воняло не очень сильно, но летом Стив задерживал дыхание, пока поднимался по лестнице.

Кэролин здесь тоже не понравилось. На пороге она надела галоши и сняла их только наверху. Ее гамаши были полосатыми, в цветах немодной нынче радуги.

Проклятье, не могу удержаться.

– Кстати, где ты взяла эти вещи?

– М-м?

В глубине души Стив воображал себя буддистом.

Пару лет назад, повинуясь внезапному порыву, он купил в книжном магазине «Буддизм для чайников». И держал его под кроватью. Теперь книга была потрепанной и зачитанной, страницы все в жире от пиццы и пятнах от пролитой кока-колы. Иногда, когда он не мог заснуть, он представлял, как раздает все свои мирские пожитки и отправляется в Тибет. Поселяется в монастыре, желательно на склоне горы. Бреет голову. Его окружают бамбук, панды и чай. Он носит оранжевый балахон. Во второй половине дня совершает ритуальные песнопения.

Буддизм

, думал он,

чистая религия.

Никогда не услышишь, что восемь человек – в том числе двух детей – разорвало на кусочки из-за долгого конфликта между буддистами и кем-то там еще. Буддисты не стучали в дверь именно в тот момент, когда игра становилась интересной, чтобы вручить тебе трактат о классном парне принце Сиддхартхе. Возможно, причина заключалась в том, что Стив ни разу не встречал живого буддиста, но он цеплялся за иллюзию, что они действительно другие.

Может, это было глупостью. Может, став буддистом, ты обнаружишь, что они такие же мелочные засранцы, как и все остальные. Может, между песнопениями они обсуждают, что кто-то вырядился в модный балахон, а благовония, которые воскурил на днях маленький Чжан Вэй, – дешевое говно, потому что его семья такая бедная, ха-ха-ха. Но это была Вирджиния, а Стив был сантехником. Почему бы не притвориться, а?

Разумеется, в своих мечтах он не дошел и до покупки билета на самолет. Он был не настолько глуп. Делать вид, что его представления о буддистском идеале соответствуют действительности, – это одно. Но рано или поздно выяснится, что, даже обрив голову и напялив оранжевый балахон, он так и остался куском дерьма.

Когда Стив умер, Кэролин взяла себя в руки. Крепко зажмурилась и с силой выдохнула.

– Вы арестованы, – повторил детектив Майнер. Он снова начал бродить по комнате. Теперь он стоял в углу, спиной к Кэролин. Шагнул вперед и врезался в стену. Кэролин подошла к нему, мягко развернула, забрала дробовик. Детектив не сопротивлялся.

Она умело передернула затвор, отправив в гнездо новый патрон, затем положила дробовик на обеденный стол. Она старалась не смотреть на тело Стива. Потом взяла детектива Майнера за плечи и завела в проем, соединявший столовую с кухней.

– Стой здесь, – велела она.

Мгновение он таращился на нее, потом его глаза вновь начали суматошно вращаться в глазницах.

Убив Ишу и Ашу, Дэвид закинул их тела на свои могучие плечи и притащил в Библиотеку. На следующее утро он освежевал их на бывшей подъездной дорожке родителей Лизы. Отец настоял, чтобы Кэролин помогала. Она молча подчинилась и принесла окровавленные, податливые шкуры своих друзей Лизе для выделки, а их кишки – Ричарду, на тетиву для лука. Туши Отец забрал себе. Во второй половине дня он насадил их на вертел. Натер сахаром и тмином и зажарил в своем бронзовом Быке.

Кэролин попросила Отца не устраивать шумихи по поводу ее возвращения, но он настоял и на этом. Присутствовали все, кто имел при Отцовском дворе какой-то вес. Посол Забытых Земель передал извинения от своей хозяйки. Он был в черном балахоне, очень теплом, защищавшем от холода живого мира. Пришел также последний Монструвакен, что являлось большой честью. Он жил, забаррикадировавшись, на вершине черной пирамиды в Конце Времен и редко появлялся в прежнем мире. Поговоривали, что он – лишь старое воплощение самого Отца. Кэролин пристально высматривала доказательства этого, но тщетно. Были и другие приглашенные, всего две дюжины: Герцог, Лизель, прочие, кого Кэролин пока не знала. За едой благородные гости смеялись и подшучивали друг над другом. Олений жир блестел на их щеках в свете костра.

Кэролин есть не стала. Еще прежде чем прибыли все гости, она попросила разрешения удалиться в свою келью. Сказала, что желает наверстать упущенное в занятиях. Мгновение Отец внимательно смотрел на нее, потом кивнул. Неделю спустя он проэкзаменовал Кэролин, задавал ей вопросы о летних событиях, сначала на мандарине, потом на арго низших драконов. Отец сказал, что доволен ее успехами. Кэролин улыбнулась и поблагодарила его.

Некоторое время жизнь шла своим чередом.

Майкл постучался к ней в дверь где-то через год после банкета. Тогда Кэролин было около десяти лет. В ее каморке под нефритовым этажом Библиотеки царили прохлада и темнота, но в Гаррисон-Оукс приближалось летнее солнцестояние. По вечерам им позволяли выходить на улицу, однако последняя неделя отбила у Кэролин тягу к каким бы то ни было прогулкам. Она вздрогнула.

На следующее утро после того, как Кэролин убила детектива Майнера во второй раз, она проснулась на полу гостиной миссис Макгилликатти. Рассвет едва забрезжил. По привычке Кэролин некоторое время лежала не шевелясь, с закрытыми глазами, чтобы никто не понял, что она не спит. По утрам ей приходилось тяжелее всего. Насколько она знала, никто – ни Отец, ни Дэвид, ни даже Лиза – не мог заглянуть в ее спящее сознание, поэтому именно там она строила настоящие планы. Но на грани сна и бодрствования было трудно отделить истину сердца от лжи мыслей, и у Кэролин часто подрагивал кончик пальца.

Она принюхалась, изучая обстановку. Майкл ушел. Как они и договорились, ушел до рассвета. Они встретятся позже возле бронзового Быка.

Остальные еще пребывали здесь, спали. Из задней спальни доносились слабые запахи кислого пота и свежей крови: Дэвид. С ними смешивались запахи жирной земли и гниющего мяса: Маргарет. Алисия была ближе, она только что вернулась из далекого будущего и пахла метаном. Миссис Макгилликатти готовила на кухне: кофе, картофель, обжаренный с чесноком, какой-то соус.

Кэролин едва заметно приоткрыла глаза. Эта американская комната по-прежнему казалась ей чужой, словно отблеск полузабытого сновидения. В календарных годах Кэролин было около тридцати лет, однако календарные годы – это далеко не все. К тому моменту как ей пришло в голову задуматься над собственным возрастом, она могла лишь строить грубые догадки. Она понимала все языки – мертвые и живые, людские и звериные, настоящие и вымышленные. И могла говорить на большинстве из них, хотя для озвучивания некоторых требовалось специальное оборудование. Сколько же их всего? Десятки тысяч? Сотни? И сколько времени потребовалось на их изучение? Даже теперь на новый язык у нее уходила почти неделя. Но глядя в зеркало, она видела молодую женщину. Отец давал ей препараты, улучшавшие память, заставлявшие мозг работать быстрее. Однако следует также принять во внимание, что время в Библиотеке текло иначе. А Кэролин провела там много времени, гораздо больше, чем другие.

Поэтому Америка, когда-то бывшая ее домом, теперь казалась чужой. Штука под названием «диван», пусть и вполне удобная, была слишком высокой, намного выше подушек, к которым привыкла Кэролин. В углу стоял ящик под названием «телевизор», или «телик», который показывал движущиеся картинки, но в него нельзя было войти и потрогать их. Не осталось свечей, не осталось масляных ламп. И так далее.

С тех пор прошло чуть больше месяца. Кэролин встала и на цыпочках пробралась между спящими в святая святых миссис Макгилликатти. На плите тихо побулькивал какой-то желтый соус, рядом были разложены ингредиенты: сливки, яйца, сливочное масло. Миссис Макгилликатти стояла перед внушительной подставкой со специями, задумчиво постукивая пальцем по щеке.

– Свежие кончились, – извиняющимся тоном сказала она, покачав маленькой пластмассовой бутылочкой в форме лимона.

Кэролин улыбнулась. Миссис Макгилликатти была доброй душой. Хотела от жизни только одного: кормить кого-нибудь.

И у нее

отлично

получается.

На завтрак она приготовила нечто под названием «яйца по-бенедиктински». Кэролин, обычно равнодушная к пище, попросила добавку. Наевшись до отвала, побрела вразвалочку умываться.

Выйдя из ванной, она заметила, что открытые глаза Питера следят за ней. Кэролин молча приставила палец к груди под определенным углом. Этот угол соответствовал высоте, на которую поднимется солнце около десяти утра.

Тогда они с Питером и Майклом встретятся у Быка.

Час спустя она стояла на той стороне поляны, что выглядывала на шоссе 78. Внизу, на противоположной стороне дороги, скрипела на ветру выцветшая табличка «Гаррисон-Оукс». Вычурная, в духе дорогих усадеб, табличка, но выпуклые деревянные буквы посерели и потрескались от возраста.

То, что нужно.

Помимо других талантов, Отец был мастером маскировки.

Она пришла немного раньше и остановилась здесь, чтобы собраться с мыслями. За ее спиной возвышался бронзовый Бык, сияющий и ужасный; деревья не полностью скрывали его из вида. Они должны были встретиться именно там, но ей не хотелось находиться возле него дольше, чем нужно.

Кэролин думала о Нобунунге. Очень важно, чтобы эта неформальная встреча прошла хорошо, и она пыталась сообразить, как понравиться их благородному гостю. В идеале следовало захватить с собой сердце Стива – сейчас оно мариновалось в пакете с застежкой в отделении для овощей холодильника миссис Макгилликатти, – но, разумеется, это подсказало бы Дэвиду, что за его спиной что-то происходит.

Больше ей ничего не приходило в голову. Они с Нобунунгой никогда не встречались, и она почти ничего о нем не знала, помимо того, что рассказал Майкл. Очевидно, Нобунунга любил сырое мясо, как и многие другие министры Отца. Конечно, была еще история о «громе с востока», но это случилось давно. В незапамятные времена. И, в отличие от большинства первых союзников Отца, Нобунунга никогда не впадал в немилость, никогда не лишался звания.

Значит, он будет хранить верность. Непоколебимую.

Само собой, это была лишь одна сторона проблемы. Предположительно они с Отцом также были друзьями, каким бы странным это ни казалось. Однако Майкл искренне любил Нобунунгу, а значит, тот был достойным существом. И, как говорили, умным.

Наверное, мы могли бы…

Далеко за ее спиной, в глубине леса, что-то хрустнуло.

С благословения Нобунунги Кэролин вернулась немного назад, чтобы встретить Питера и Алисию. Она хотела предупредить их насчет Нобунунги, избавить от пережитого ею испуга. Все и так были на грани. Кэролин перехватила их у обрыва, в полумиле от места встречи. Они шли рядом. Вот так сюрприз.

– Что вы сказали Дэвиду? – спросила она.

Каталог Питера касался математики. Алисия изучала пермутации будущего. Кэролин и представить не могла, по какой причине они могли уйти вместе.

Питер и Алисия переглянулись.

– Мы, ну… – начал Питер и умолк. Он покраснел.

Час спустя всем стало ясно, что Майкл поправится – по крайней мере, физически. Его сердце было разбито. Он плакал бесхитростными, простыми слезами маленького ребенка. Кэролин хотела перебраться в более укромное место – обочина дороги ее нервировала, – поэтому они помогли Майклу вскарабкаться по ступеням, что вели к поляне Быка. Однако направились не к Быку, а в лес. Туда, где был настоящий дом Майкла.

Неподалеку ручей с приятным журчанием перекатывался через маленькую скалу. Кэролин помнила это место по своему лету с Ишей и Ашей. Более того, отсюда нельзя было увидеть город, а значит, и тело Нобунунги. Втроем они привели сюда Майкла – он не мог идти самостоятельно. И уложили отдыхать возле ручья.

Питер и Алисия оставили их вдвоем, возможно, поняв что-то неправильно.

Кэролин и Майкл не были любовниками. Они попробовали, давно, когда им едва исполнилось… сколько?.. двадцать. С тех пор прошло десять лет, хотя казалось, что намного больше. Кэролин считала, что это было ее инициативой, пусть и не могла сообразить, что ей взбрело в голову. Секс никогда ее не интересовал, особенно после того, что случилось с Дэвидом. Была ли та единственная ночь симптомом ее отчаяния или обычного одиночества? Она не знала.

Однажды, когда все ушли, она соблазнила его. В некотором роде. По крайней мере, попыталась. Все кончилось скверно. По причинам, ей не доступным, Майкл не смог. Он хотел, Кэролин чувствовала это по тому, как он целовал ее, как жадно трогал, когда понял, чего она добивается. Но что бы она ни делала, его пенис оставался вялым в ее руках и даже во рту. После долгих неловких попыток Майкл отстранил ее, очень мягко. В ту ночь они спали у одного костра, но больше не касались друг друга. Посреди ночи она проснулась и услышала, как он вскрикивает во сне. Он ушел еще до рассвета. После этого они виделись все реже и реже.

К третьему году обучения Кэролин почти забыла внешний мир. Остальные дополняли занятия вылазками или хотя бы небольшими каникулами. Майкл уходил в леса и океаны. Дэвид прикончил множество людей на всех континентах. Маргарет проследовала за ними в Забытые Земли. Дженнифер вернула некоторых из них обратно.

Для занятий Кэролин путешествий не требовалось. Когда нужна была практика, носителей языка приводили прямо к ней, а после лета с Ишей и Ашей каникулы ее больше не привлекали. Поэтому Библиотека стала для нее всем миром, а занятия – единственной отдушиной. Ее детство прошло в золотистом свете ламп, в окружении угрожающе кренившихся стопок книг, фолиантов, пыльного, крошащегося пергамента. Однажды, когда ей было лет одиннадцать – по календарным меркам, – Кэролин осознала, что уже и не помнит, как выглядели ее настоящие родители. Время в Библиотеке текло иначе.

Кэролин сбилась со счета примерно на пяти десятках освоенных языков – она не была тщеславна, – но думала, что их немало. Одним из самых сложных оказался язык племени атул, обитавшего в гималайских степях около шести тысяч лет назад. Атул пребывали в лингвистической изоляции. Их грамматика была крайне запутанной, и они отличались от других народов весьма экзотическими культурными нормами. Среди этих норм имелось понятие

uzan-iya

: так атул обозначали момент, когда невинное сердце впервые совершало убийство. Для них само преступление было вторичным событием по отношению к этой исходной порче. Эта идея – и ее следствия – завораживали Кэролин. Она размышляла над ними одним жарким летним днем, когда заметила, с некоторым раздражением, что у нее бурчит в животе. Когда она в последний раз ела? Вчера? Позавчера?

Кэролин спустилась в кладовую, но там было пусто. Позвала Питера, в чьи обязанности входила готовка. Нет ответа. Тогда Кэролин направилась к парадной двери и вышла в Гаррисон-Оукс.

Дженнифер занималась на крыльце.

Гром сообщил им всем, что он вернулся. Предполагалось, что дети встретят его в Библиотеке. Они собрались на лужайке: Майкл пришел из леса, Дженнифер с луга и так далее – все, за исключением Маргарет. Она уже была с Отцом.

– Смотрите, – сказал Отец. Они подчинились. Левая рука Маргарет была сломана и вяло обвисла, осколок кости проткнул кожу. Дженнифер шагнула, чтобы помочь ей, но Отец отмахнулся. – Почему же она не кричит? – Он говорил беспечно, словно болтал сам с собой.

Никто не ответил.

– Почему она не кричит? – снова спросил он. На сей раз в его голосе слышалась явная угроза. – Неужели никто мне не ответит? Хоть один из вас должен это знать.

Дэвид пробормотал что-то.

До рассвета следующего дня из Быка продолжали доноситься тихие звуки, в основном из его головы и шеи. Кэролин удивлялась, пока не заметила, что ноздри Быка представляли собой отверстия – дымоходы на случай, когда угли лежали внутри. Воздух, проникавший сквозь эти отверстия, должен был казаться относительно прохладным – единственный намек на милосердие в мире Дэвида.

Почему он до сих пор жив?

Но конечно, это ведь был его каталог. Отец научил его справляться с тяжелыми ранами и продолжать драться. Не следовало забывать и о зельях, тониках, уколах. Как и все они, Дэвид был творением Отца. И сейчас не мог умереть, как бы сильно того ни желал.

Однако к полудню он все же затих. Отец заставил их поддерживать огонь до заката. Сказал, что Дэвид еще жив. Кэролин не сомневалась, что он действительно это

знает

.

Отец велел перестать подкладывать дрова вскоре после того, как сгустились сумерки второго дня. К полуночи пламя погасло. К утру третьего дня Бык достаточно остыл, чтобы его открыть, хотя горячий металл оставил волдырь на предплечье Кэролин.