Мы любим вспоминать великих людей и восхищаться их творениями. Но мало кто знает, что они могли создать гораздо больше выдающихся произведений, если бы не стали жертвами горе-врачей. Бетховен мог прожить еще несколько счастливых лет, не прими он лекарство из рук собственного доктора. Ван Гог не был сумасшедшим — он просто принимал ошибочно прописанный ему препарат. Жертвами врачебных ошибок стали Зигмунд Фрейд, Карл Маркс, Уинстон Черчилль, Эрнест Хемингуэй, Франц Кафка…
Впрочем, о том, кто еще из знаменитостей пострадал от горе-врачей, вы сможете узнать из этой книги. Ее автор, Йорг Циттлау, известен российским читателям по бестселлерам «Идеальная диета для 4 групп крови», «Странности эволюции. Увлекательная биология» и другим.
Предисловие. Все ли получают врача, которого заслуживают?
Насколько хорошо должны подходить друг другу врач и пациент? Разумеется, необходимо, чтобы их связывала специфика болезни, так как не много будет пользы человеку, страдающему геморроем, от визита к окулисту. И все же. Нужно ли им испытывать друг к другу симпатию или, например, обладать схожим мировоззрением? Следует ли им иметь единый взгляд на здоровье и на методы лечения? Есть ли смысл пациенту, которому нужна быстродействующая таблетка против насморка, идти к гомеопату или врачу, практикующему аюрведу?
Фридрих Ницше, который любил доводить суждения до крайности, сказал однажды: «Надо быть рожденным для своего врача, иначе погибнешь от него». Другими словами, лучше с детства найти «своего» доктора, поскольку неподходящий лекарь может свести нас в могилу. Звучит довольно драматично, и Ницше действительно преувеличивает. Но в одном все же нужно признать правоту философа: почти каждый из нас надеется найти такого врача, для которого мы будто бы рождены или, еще лучше, который сам будто для нас рожден. Ведь именно он знает о нас самое сокровенное — к нему мы идем, когда чувствуем себя слабыми и беззащитными, от него мы ждем исцеления и избавления от наших страданий и с ним говорим о вещах, которые не решаемся обсуждать ни со своим спутником жизни, ни со своей матерью. Раньше священник исполнял некоторые врачебные обязанности, но во все более светском театре современного мира он играет, по крайней мере, роль статиста. Случается, что человек отправляется за пятьдесят километров к своему доктору, хотя прямо за углом есть медицинское учреждение, в котором с таким же успехом могут разрешить его проблемы. Но отношения человека с его врачом настолько интимны, настолько доверительны и эмоциональны, что нельзя безболезненно заменить их другими. И в этом — их главная особенность.
Если даже у нас, заурядных людей, отношения с докторами достаточно сложны, то что же говорить о выдающихся деятелях мировой истории? Для многих гениев искусства и философии некой отличительной чертой стало то, что они страдали от особо тяжелых заболеваний, как будто были отмечены свыше своеобразным знаком. Вспомним Винсента Ван Гога, который в припадке безумия преподнес девице легкого поведения окровавленный кусок своего уха, или Пауля Клее, чье лицо превратила в маску склеродермия. Эрнест Хемингуэй пообещал своему психиатру, что не убьет себя в его клинике; он сдержал слово и покончил с собой дома.
Великие политики держали при себе врачей, чтобы с их помощью иметь возможность активно и полноценно заниматься повседневными обязанностями. Когда Черчилль и Рузвельт в Ялте договаривались со Сталиным о разделе Европы, они зачастую были не в состоянии вести переговоры без медицинской помощи, а Джон Фицджеральд Кеннеди хоть и выглядел со стороны здоровым и крепким, но только потому, что его «на бегу» поддерживали уколами и таблетками.
Работа врача не заканчивается, даже когда пациент мертв. В такой ситуации может потребоваться его экспертное заключение, и это тем более вероятно, чем более знаменит пациент. Например, Фридриху Ницше врачи после смерти приписали сифилис, а Наполеон, Бетховен и Шиллер заранее согласились на вскрытие, чтобы потомки узнали, от чего они страдали и умерли. На жизнь и на смерть многих знаменитостей неоспоримое влияние оказал их интенсивный контакт с врачами. Но что это были за врачи? Были ли они столь же выдающимися, как и их пациенты? Обладали ли они необычайными способностями и были ли талантливее медиков, доступных простым смертным? На первый взгляд кажется, что глава государства, известный политик, рок-звезда или литературный гений могут позволить себе услуги самых высокооплачиваемых последователей Гиппократа. В то же время даже неимущие бедняги вроде Винсента Ван Гога возбуждали живой интерес какого-нибудь медицинского корифея. Но были ли эти самые дорогие врачи и самыми лучшими?
Глава I. Дилетанты и неучи
Французский комедиограф Мольер сказал однажды: «Неучи — любимчики великих». Это особенно справедливо для понимания отношения выдающихся личностей к своим врачам. Бросается в глаза, что часто они были окружены медиками с сомнительной репутацией или заносчивыми профанами. И это действительно примечательный факт. Почему же человек с необыкновенными способностями не может найти себе и врача с необыкновенными способностями?
Ответ на этот вопрос имеет много граней. Финансовое положение великих мира сего, зависящее от сферы их деятельности, всегда было в разной степени привлекательно для врачей. Моцарт и его семья долгие годы просто не могли пользоваться услугами хороших докторов, так как на это элементарно не хватало денег.
По этой же причине Карл Маркс и его жена Женни были вынуждены бессильно наблюдать, как умерли четверо из семи их детей. Зачастую они не могли позволить себе даже самого низкооплачиваемого врача. Список нищих гениев от искусства, музыки и литературы долог, и можно легко представить себе, что медицинское обеспечение этих людей было ничтожным.
Трагично и положение Наполеона. Будучи действующим генералом, он мог позволить себе хороших врачей, но, оказавшись пленником на острове св. Елены, вынужден был довольствоваться теми докторами, которых ему предоставили. И это были далеко не лучшие врачи — ведь какой амбициозный медик добровольно отправится на остров, находящийся в стороне от цивилизации, где-то между Африкой и Южной Америкой? Наполеон попал в руки английских военных врачей, которые не только были дилетантами с профессиональной точки зрения, но при этом еще и терпеть не могли своего французского пациента. По крайней мере, они вынуждены были демонстрировать свою неприязнь, поскольку не хотели впасть в немилость к английскому коменданту острова, который не выносил бывшего императора. Подобное стечение обстоятельств совершенно логично не лучшим образом сказалось на лечении Наполеона. Когда же его сподвижникам удалось привлечь корсиканского доктора, тот оказался патологоанатомом и смог «помочь» своему знаменитому земляку только после его смерти.
У Фридриха Шиллера, напротив, отношения с врачом были очень просты; лучше даже сказать: пугающе просты. Так как поэт был по образованию медиком, он считал, что может сам о себе позаботиться. И он заботился. При этом Шиллер придерживался принципа, который до сих пор охотно используют врачи, когда сами заболевают: «Лучше слишком много, чем слишком мало». Таким образом, автор «Валленштейна» боролся со своей малярией дозами хинина, которых хватило бы на целую роту.
От чего умер Вольфганг Амадей Моцарт?
Вечер 15 июля 1791 года в Вене не предвещал никакой беды. После чрезвычайно солнечного и жаркого дня все здесь радостно ожидало предстоящей прохлады. Настроение было хорошее, много говорили, перемывали кому-то косточки и смеялись, ведь Австрия и ее столица сияли в таком великолепии, какому остальная Европа могла только завидовать. Однако у дома № 970 по Рауэнштейнгассе началось некое таинственное представление. Из подъехавшей кареты вышел человек, глубоко закутанный в черный плащ с капюшоном так, чтобы нельзя было увидеть его лица. Он вошел в дом и поднялся на второй этаж, где жил Вольфганг Амадей Моцарт. Человек в черном сообщил композитору, что один видный господин хотел бы заказать ему реквием. Имя заказчика он умолчал, но сообщил, что у того «умер человек, который был и всегда будет ему очень дорог. Он хотел бы каждый год тихо, но достойно отмечать день этой смерти, и просит вас сочинить ему для этого Реквием».
Моцарт был сбит с толку не только просьбой человека, но и всем его внешним видом, той торжественностью, которая заключалась в его словах. Он принял заказ, хотя эта встреча и укрепила в нем страх за свою жизнь и уверенность в близости конца. Не прошло и пяти месяцев, как композитор действительно скончался — и с тех пор не перестают множиться бесчисленные легенды о его смерти и о том отношении, которое имел к ней черный вестник.
В наше время уже известно, что этот посланец приходил не для того, чтобы возвестить Моцарту о его собственной смерти. Посетитель не был ни соперником Моцарта Антонио Сальери, ни чиновником, как показано в фильме Милоша Формана «Амадеус». Напротив, это был человек, заказавший реквием по поручению графа Франца фон Вальзегг-Штуппаха в память об усопшей жене. Трагическое музыкальное произведение было действительно позже исполнено.
Фридрих Шиллер: когда врач становится пациентом
«Тринадцати лет, с зябкими ногами, но в целом здоров». Так звучала медицинская справка, которая в 1773 году решила дальнейшую судьбу школьника Фридриха Шиллера. Это категорично означало: он не будет, как сам того хотел, изучать богословие, но должен быть зачислен в штуттгартскую школу. Указание шло с самого верха, от герцога Вюртембергского Карла Евгения, который хотел сформировать духовную элиту своих земель. Этой штуттгартской школой оказалась военная академия, в которой безжалостной муштрой старались уничтожить любое проявление свободной воли еще в зародыше. Юный ученик Фридрих писал своему другу: «Твоего Фридриха больше не осталось».
Он начал осваивать право, но скоро обратился к изучению медицины. Перемена эта также произошла не по собственному желанию Фридриха, а по повелению герцога, считавшего, что в его владениях и без того довольно юристов. Тем не менее Фридрих относился к изучению медицины с большой серьезностью, как и ко всякой деятельности в своей жизни. И, говоря о своей профессии, он признавался, что медицина «гораздо теснее связана» с поэзией, его собственной слабостью, чем юриспруденция.
На третьем году обучения умер его товарищ Иоганн Гиллер. Немедленно в учебных целях было проведено вскрытие, и именно Фридрих вел на нем протокол: «Легкие были тут и там воспалены и покрыты мелкими гранулами. На верхней части левого легкого было нечто гнойное». Без сомнения, причиной смерти стал туберкулез. Вскоре после этого случая умерло еще двое его товарищей по школе, и у одного из них было обнаружено то же заболевание. Но Фридрих как врач не сделал никакого вывода о возможных последствиях для себя. Вместо этого он как поэт написал «Элегию на смерть юноши».
Залеченный насмерть: последняя битва Наполеона Бонапарта
«У врачей на совести больше человеческих жизней, чем у генералов». Так говорил солдат, потерявший веру в возможности медицины, — Наполеон Бонапарт. Ему недавно исполнилось сорок, но он уже чувствовал себя стариком. Он пополнел, и едва ли что-то осталось от его бывшей подвижности. Его все чаще мучили спазмы желудка, но сильнее всего он страдал от внезапных приступов усталости.
Перед битвой под Аустерлицем он спал так крепко, что офицерам с огромным трудом удалось его разбудить. В марте 1814 года он еще мог ускользнуть от немецких войск, но кольцо его врагов все теснее смыкалось вокруг Парижа. Граф Лавалетт советовал ему заключить мир — но посреди беседы Наполеон погрузился в глубокий сон. Казалось, что он больше не принимает никакого участия в ходе событий.
Врачи не могли ему помочь. Не справился даже Жан-Николя Корвизар, единственный из лекарей, кому генерал еще доверял. Тот уже однажды его спас: когда в 1809 году Наполеон занял Вену, на затылке у него образовался огромный фурункул, возможно, как следствие постоянно высоко застегнутого воротника шинели. Осматривавший его австрийский придворный врач предложил долгое лечение от опасного «отека мозга». Но об этом Наполеон и слышать не хотел, и потому приказал вызвать доктора Корвизара. Тот наложил на больное место противовоспалительный пластырь, и фурункул был побежден, что для Наполеона стало поводом к высказыванию: «Я не верю в медицину, я верю в Корвизара».
Как психоанализ потерял своего «отца»
Последние дни жизни Зигмунда Фрейда были настоящим мучением. Безжалостный рак челюсти и двадцать три операции сделали его лицо асимметричным и болезненным. Прием пищи был едва возможен. На близком расстоянии от отца психоанализа исходил запах разлагающейся плоти, потому что все больше кожных и костных тканей отмирало и отторгалось. Даже его верная собака чау-чау Люн этого больше не выдерживала: если ее приносили в комнату больного, она немедленно забивалась в дальний угол.
Ее хозяин понимал, что наступило время сыграть трагедию достойного конца. 21 сентября 1939 года Фрейд вызвал к себе своего врача Макса Шура, чтобы напомнить ему об одном разговоре: «Вы некогда пообещали не бросать меня на произвол судьбы, если дело зайдет слишком далеко. Теперь осталась одна мука, и не имеет больше никакого смысла ждать».
Шур ответил, что выполнит свое обещание. На следующий день — у его пациента вновь были страшные боли — он ввел ему двадцать миллиграммов морфия и через двенадцать часов повторил инъекцию. Этот второй укол оказался смертельным. Фрейд умер в возрасте восьмидесяти трех лет. Многие годы его жизни были мучением, но все могло бы быть иначе, если бы его врачи подходили к своей работе с бо́льшим усердием и стремлением к истине.
