Последний новогодний вечер стал, фактически, нашим выпускным балом. К этому вечеру мы готовили капустник и светогазету. Мне, как редактору светогазеты и автору капустника, пришлось попотеть. Обычно светогазета у нас делалась всем курсом. Мы собирали смешные темы и сюжеты, после чего я писал стихи. Саша Катанский, блестящий карикатурист, рисовал иллюстрации к этим стихам на лентах рулонной бумаги в квадратиках 15х15 см. Он искажал людей до невозможности, и тем не менее они оставались похожими. Эти карикатуры коллективно раскрашивались акварелью и обводились тушью. После этого газета склеивалась в один рулон, стихи корректировались по рисункам, и газету показывали через эпидиаскоп на вечерах, сопровождая текстами и музыкой.

Особенно яркие светогазеты появлялись у нас после военных лагерных сборов, – тем было хоть отбавляй. Пытались сделать стенгазету непосредственно в лагерях. Однажды мне сообщили, что меня вызывает ротный – капитан Саенко. Он узнал, что я редактор стенгазеты, и хочет со мной поговорить. Обычно он восседал за столом на свежем воздухе возле офицерской палатки. Когда я подошел к нему и спросил: «Вы меня вызывали?», он начал хохотать до истерики. Я не мог понять в чем дело. Когда он пришел в себя, то сообщил сквозь слезы:

– Такое я вижу в первый раз в жизни. Одним движением ты нарушил одновременно шесть положений устава. Ты не подошел, как положено, ты снял пилотку, после этого ты отдал честь, приставив руку к непокрытой голове, при этом ты поклонился, после всего ты вместо слов «Рядовой такой-то по вашему распоряжению…», спросил «Вы меня вызывали?» Потом ты надел пилотку, повернулся и спросил: «Что тут такого смешного?» Шесть нарядов вне очереди, но, бог с тобой – сегодня прощаю, мы думаем сделать газету.

Мы обрадовались. Сидеть рисовать карикатуры вместо того, чтобы заниматься самоокапыванием на 40-градусной жаре, – об этом мечтали многие. Тем была масса. Начали со вчерашней, наболевшей. В роте физкультурного института один солдат обнаружил червяка в борще. Рота отказалась от обеда. Зачинщиков увезли из лагеря, а на следующее утро начальник сборов полковник Агабабян произнес на общем построении блестящую речь, которую он начал так.

– Необразованные темные китайцы едят четыреста блюд из червяков, а в нашем полку нашелся солдат, который не смог съесть одного червяка и начал бунтовать. Позор!

Основной вход в комплекс Софии Киевской был с площади Богдана Хмельницкого через колокольню. Туристические автобусы парковались прямо на площади, и стайки туристов, возглавляемые громогласными экскурсоводами, направлялись к этим воротам. По дороге экскурсовод инструктировал своих подопечных, что туалет находится сразу за колокольней налево, что на все их необходимые потребности им выделяется 15 минут. После этого они, повеселевшие, опять собирались в стайку и шествовали рассматривать знаменитую Оранту Киевскую. Второй вход был предусмотрен с противоположной стороны комплекса через знаменитую Браму Забаровского. Но, к сожалению, эта красавица – барочная брама (ворота) была замурована неизвестно кем и когда, и о ее существовании знали даже не все архитекторы. Ее периодически реставрировали, однако ворота почему-то не размуровывали и изнутри она вообще заросла травой. Да и ворота со стороны колокольни не всегда были открыты. Поэтому неорганизованные туристы, как и простые смертные, проходили в подворье через ворота со стороны улицы Владимирской, рядом с которыми размещалась шикарная доска, отпугивающая туристов: «Трест № 1».

Я прошел именно через эти ворота и возле здания Хлебной Софийского собора увидел двух туристов то ли англичан, то ли американцев. Женщина пыталась прочитать надпись на доске, а он пытался найти ее в словаре. Это было название института – обычная аббревиатура более 20 букв, начинавшаяся «УКРНИИГИПРО…» и т. д. Пока я подыскивал слова из своего жидкого английского запаса, чтобы объяснить им, что найти такое слово невозможно, я услышал за своей спиной:

– А чего это тут шатаются молодые архитекторы, вместо того, чтобы ловить хорошую погоду, писать этюды или сидеть на пляже?