Эта книга — документальная повесть о литовском юноше, для которого религиозные родители избрали путь монаха-миссионера. Юноша был направлен для работы в одну из католических миссий в Индии. Смутные сомнения в правильности избранного им пути постепенно перерастают в протест против фарисейства христианских миссионеров. Он порывает с церковью и возвращается на родину уже убежденным атеистом.
Вступление
Я очень люблю старый Каунас. От его домов, узких, мощенных брусчаткой улочек веет седой стариной. Особенно волнуют мое воображение сохранившиеся до наших дней руины древнего замка у впадения реки Нерис в Неман. Когда я иногда забредаю сюда, то невольно вспоминается разбойничий тевтонский орден монахов-крестоносцев. Прикрываясь миссией приобщения язычников к христианскому богу, они беспощадно грабили и убивали литовцев. По Неману крестоносцы добирались до каунасского замка, стоявшего на пути захватчиков. Двести лет литовцы самоотверженно сражались с крестоносцами, пока наконец в 1410 году у Грюнвальда объединенные войска литовцев и поляков при участии русских, татарских и чешских полков не разгромили тевтонцев.
Лишь после того как вся Европа приняла христианство, оно распространилось и в Литве. Началось строительство многочисленных костелов, различные католические ордены воздвигали здания монастырей, укрепляя власть и влияние церкви.
Господство католицизма в Литве не прошло бесследно: многие семьи посвящали своих детей служению богу. Поэтому нет ничего удивительного в том, что и я, юноша, выросший в религиозной семье и поощряемый настоятелем местного костела, готовил себя для миссионерской деятельности в еще не приобщенных к христианству странах. Однако судьба распорядилась таким образом, что мне не довелось побывать в далеких миссиях. Я осознал, что навязывать другим бога более чем нечестно, что любая религия есть лишь иллюзия, самообман, а также обман других.
Но я знаю многих, кто прошел этот путь, неся слово божье „язычникам", основывая миссии в джунглях Южной Америки, в Африке, в Азии. Лишь по прошествии многих лет некоторые из них начали понимать, на что ушли лучшие годы их жизни. Иногда я встречаю таких бывших миссионеров.
Однажды перед зданием каунасской ратуши я вдруг столкнулся с седовласым стариком. Нос с горбинкой, маленькие, глубоко посаженные глаза, шрамы на лице. Так это же он, Викторас Заука! Бывший салезианский миссионер в Индии! Я остановился как вкопанный.
Часть 1
1
Кажется, я никогда ни на минуту не останавливался и не поворачивал назад, а день за днем, час за часом упорно стремился только вперед, — начал свой рассказ Викторас Заука. Иногда он глубоко задумывался, умолкал, словно его что-то угнетало. - Всю жизнь я словно бы взбирался на высоченную гору. И этом неустанном стремлении многократно ошибался, исправлял свои ошибки и делал новые... Сейчас как-то странно заглядывать в свою прошлую жизнь. Сдается мне, будто я теперь нахожусь на вершине и смотрю в бездонную пропасть, разверзшуюся у моих ног.
В нашей семье было пятеро братьев. Я - самый старший. Уже шестнадцатый годок мне пошел. Иногда, взяв тайком отцовскую бритву, сбривал чуть наметившийся пушок над верхней губой. Лишь бы быстрее стали расти настоящие усы, лишь бы поскорее стать настоящим мужчиной. И танцевать, признаюсь, пытался научиться, пробуя где-нибудь в укромном местечке подражать танцующим.
У нас был собственный дом. Впрочем, какой там дом! Лачуга, да и только. Вон там, за теми реставрируемыми зданиями, стояла она, кое-как слепленная из обломков кирпича. Даже двора не было. И теперь, кажется, там ничего не изменилось. Правда, не живет никто. Склад какой-то.
В нашей лачуге была одна-единственная большая комната. И кухня, и гостиная, и спальня - все вместе. Посередине комнаты стоял длинный стол на крест-накрест сбитых ногах. Рядом с ним - несколько шатких табуреток. У стен - парочка так называемых мягких топчанов. На них мы и спали. За широким шкафом был угол родителей.
На стенах висели изображения святых. Посередине - распятие. По обе его стороны было укреплено по свече из чистого воска. Мать зажигала их по вечерам, когда ставила нас для молитвенных песнопений на колени.
2
Утром нас разбудил тихий звон колокольчика. Кто-то резко сдернул с меня одеяло. Я не сразу сообразил, где нахожусь. Протерев глаза, увидел, что все ребята стоят на коленях и молятся. Я вскочил и тоже стал на колени рядом с ними.
Перед нами на стене висел большой писанный красками портрет, на котором был изображен основоположник салезианского ордена святой Боско. Лицо его было спокойным, над головой — сияние. Рядом со святым, подобно нам, стояли на коленях несколько юношей. Один из них был негром, другой, чуть посветлее, — метисом, остальные — с узкоглазыми восточными лицами. К коленопреклоненным юношам с одной стороны приближался индус в тюрбане, с другой - индеец, голову которого украшали разноцветные перья. Над ними витали два ангелочка, игравшие на трубах, два других держали полотнище, на котором было начертано: «Omnia instau-rare in Christo» («Все возродим во Христе»).
Вскоре появился Скелтис и отвел нас в часовню.
— Священник Боско зрил в своих видениях также миссионеров-литовцев, — объяснил нам Скелтис во время заутрени. — Отныне и вы последуете по миссионерскому пути святого Боско.
— Слава святому Боско, — ответили мои новые друзья и углубились в молитву.
3
На следующий день в нашу спальню привели еще нескольких ребят. Теперь наша группа стала довольно многочисленной. Прошло несколько недель. Я уже почти смирился со своей судьбой и даже раскаивался, что хотел сбежать из монастыря.
Перед отправкой на вокзал нас повели в костел помолиться. Только мы спустились по лестнице вниз, как я заметил возле себя монаха. Он не отходил от меня и в костеле. Я недоумевал, чего он пристал ко мне. Неужто стережет, чтобы я не сбежал?..
Миссионер Скелтис, произнося прощальную проповедь, упомянул в конце ее, что кое-кто из ребят не держит данного слова. Я понял, что речь идет обо мне, и не знал, куда девать глаза. Вернувшись из костела,я не вытерпел и, подойдя к миссионеру, попросил прощения:
— Меня очень напугали эти распятия в базилике... Вот я и не выдержал. Простите меня.
— Ты нарушил свое слово, — сказал Скелтис. — Знай, сын мой, что отречение от данного слова есть зародыш каждого греха. Старайся побороть дурные намерения, которые поощряет сатана. Не оглядывайся назад! Стремись всем своим умом и сердцем к душевной уравновешенности, и ты станешь хорошим воспитанником монастыря.
4
Утром следующего дня нас разбудил колокольчик, но никто не торопился вставать. Ребята потягивались, зевали, ворочались. А я по-прежнему таил обиду на нового наставника. Повернувшись на другой бок, я попытался задремать. Но кто-то сдернул с меня одеяло. Я даже не шелохнулся. Если я больше не староста, то зачем показывать пример? Пусть другие стараются доказать, что они лучше меня.
— Захворал, что ли? — услышал я голос Бирбиласа. — Новички, которые встают последними, обычно моют полы. А чтобы они не забыли об этом, в их личную карточку вписывается минус. А это, санта Барбара, не плюс!
Я разомкнул веки и нехотя поднялся. Не хотелось получить замечание, но я понял, что мыть полы все же придется. Может быть, прикинуться больным? А вдруг приведут врача и он не обнаружит болезни? Могу схлопотать два минуса.
Кряхтя как старик, я пошел в комнату для умывания, побрызгал лицо водой и последним отправился завтракать.
Трапезная была в другом корпусе. Здесь питались монахи, новиции
[6]
и рабочие. Нам подали традиционные итальянские макароны с подливой, небольшую кружку кофе и бутерброд. Хотя такого завтрака дома я не получал, он настроение мне не поправил. Один из учеников читал по-итальянски выдержки из священного писания, приуроченные ко времени принятия пищи. Я ничего не понял и чувствовал себя совсем потерянным. Теперь я уже злился на себя и на родителей, которые уступили настояниям Скелтиса. Злился и на наставника Бирбиласа за то, что он меня обидел.
5
Вскоре наша группа распалась. Будущих гимназистов увезли в новициат в городок Пероса-Арджентина. Мы ехали на том же дряхлом автобусе, мотор которого часто глохнул. Дорога была в рытвинах, разбита машинами. Меж высоких скал поблескивали многочисленные речушки. Изредка попадались большие кирпичные усадьбы. Иногда дорога петляла у опушки леса.
Мы обгоняли крестьян, едущих на двуколках, в которые были запряжены мулы или ослики. Встречались охотники верхом на лошадях, с ружьями, держащие на поводке гончих собак.
Проехав большую часть пути, наш автобус стал подниматься в гору. Вскоре у подножия горной гряды мы увидели шахтные сооружения. И только когда вечерние сумерки скрыли вершины гор, мы въехали в город. За оградой из серого камня виднелись домики с плоскими крышами. Кое-где сквозь густую листву деревьев виднелось развешанное белье.
Наша машина покатилась по пригороду, так и не повернув к центру. Монастырь, окруженный высокой каменной стеной, стоял, упершись в огромную скалу. Дальше начинались Альпы.
Нас встретил привратник-монах, открыл тяжелые металлические ворота, и мы въехали на просторный двор.