Я сижу в приемной директора. Напротив меня — секретарь Илона Дмитриевна в серой неприметной блузке с длинными рукавами что-то как будто сосредоточено пишет в блокноте. На самом деле она внимательно слушает. Она отчетливо слышит то же, что и я. Почему эти двери и стены как будто специально делают такими тонкими, чтобы ничего нельзя было скрыть? Хотя, может, никто и не пытается ничего скрывать? Действительно, с чего я это взял! Все ведь всё знают.

В кабинете директора Мария Николаевна, наш учитель физики, жалуется на меня. Ее уже достало мое поведение. Она сыта по горло моими прогулами. У нее опускаются руки. Это ее слова — не мои.

— Я уже просто не знаю, как с ним бороться! — говорит Мария Николаевна, обращаясь к нашему директору Ольге Геннадьевне. — Веригин совершенно не выносим! Он две недели не появлялся на моих уроках, а потом пришел и сорвал контрольную.

Это она обо мне. Правда, «сорвал» громко сказано. Все равно контрольная состоялась. Просто я действительно какое-то время не посещал физику, вот Мария Николаевна и завелась. А когда появился, она принялась меня расспрашивать, почему я не был на ее уроках. Я ответил, что у меня нет никакой особой причины, что не был просто так, и что это, вообще, не ее дело. Тогда она выгнала меня из класса и сказала ждать у кабинета. Сказала, что как только раздаст задания, поведет меня к директору. И тут у меня так некстати зазвонил телефон. И я не мог не ответить. Это, понятное дело, еще больше вывело Марию Николаевну из себя.

Естественно, никого ждать ни у какого кабинета я не стал. Я свалил сразу же, как за мной захлопнулась дверь. Но к директору мы с Марией Николаевной все-таки попали. И вот сейчас я сижу тут в приемной и слышу сквозь закрытую дверь, как они там оживленно меня обсуждают.

Я у подъезда. В этом доме в двухкомнатной квартире на восьмом этаже живет Юля. Сразу после школы я иду к ней. Юля красивая. Она проститутка, но время от времени я прошу ее сыграть роль моей старшей сестры перед директором или учителем, и, надо сказать, у Юли отлично выходит.

Мы познакомились около года назад. Мне было пятнадцать, а Юле двадцать три. С тех пор мы периодически встречаемся. Иногда разговариваем, иногда болтаем, иногда смеемся или дурачимся. Иногда она прикидывается моей сестрой.

— Юль, побудешь завтра снова моей сестрой, сходишь в школу? — спрашиваю, когда мы сидим на кровати.

— Черт тебя побери, Ромка! — смеется Юля и бьет меня по руке. — Я опять забыла, что ты учишься в школе! Что ты на этот раз натворил? — наигранно строго спрашивает она и театрально упирает руки в боки.

— Да ничего нового! Все по старому: прогуливаю, грублю старшим, не интересуюсь учебой, не дружу с одноклассниками…

Я в группе детского сада жду младшую сестру. Воспитатель Нина Сергеевна сказала, что Ксюша заканчивает рисунок и потом сразу выйдет. Еще, конечно, Нина Сергеевна, как всегда расплылась в умилительной улыбке. Потом она вышла с какой-то мамочкой. А у них же тут стены — как у нас в школе. Никак не пойму, это что, чтобы ни у кого не было никаких секретов, чтобы никто ничего не вздумал скрывать?

Я сижу тут совершенно один и слышу весь разговор за дверью. Сначала женщины говорят о детях в целом и о дочке той самой мамаши. Потом тема неожиданно переключается на меня. Сегодня, и в правду, странный день. Уже второй раз мне приходится слушать о себе высказывания, произнесенные в третьем лице.

— Это Рома Веригин, — отвечает Нина Сергеевна на вопрос мамочки, — брат Ксюшеньки. Такой хороший мальчик. Такой заботливый — просто слов нет. Всегда за Ксюшенькой приходит.

— Ну надо же! — восхищенно произносит мамаша.

Смешно, как Нина Сергеевна употребляет уменьшительные формы. Наверное, это потому, что она давно работает в детском саду и привыкла сюсюкаться со своими воспитанниками. От ее интонаций у меня вырывается усмешка, и я слышу, как Нина Сергеевна продолжает:

Я звоню в квартиру Инны Марковны. Это наша соседка. Мы живем на пятом этаже, а она — на шестом. Сегодня суббота, и мне весь день надо работать. Вернее, весь день надо выполнять поручения Егора, потому что работой то, чем я занимаюсь, можно назвать с большой натяжкой. Хотя, я же получаю за это деньги, значит, это самая настоящая работа. Разве не так?

Оставить Ксюшку одну на целый день я не могу, а Инна Марковна иногда соглашается посидеть с сестренкой. Вчера вечером я спросил у нее, и она сказала, что свободна в субботу и с удовольствием побудет нянькой. Инна Марковна немного в курсе нашего семейного психоза, но как порядочная еврейская женщина не задает лишних вопросов. К тому же, она вдова, ее взрослая дочь давно обзавелась собственной семьей, так что, думаю, Инне Марковне самой очень нравится проводить время с Ксюшкой. Тем лучше.

Когда Инна Марковна открывает дверь, я спрашиваю, могу ли привести Ксюшу. Так мне спокойнее. Инна Марковна улыбается и кивает. Я говорю, что мы будем через десять минут. Конечно, я мог бы просто позвонить и не бегать туда-сюда с этажа на этаж, но я хочу еще покурить, так что совмещаю не очень приятное с совсем не полезным.

Нам, правда, невероятно повезло с соседкой. Даже не знаю, как бы я выкручивался, не будь Инны Марковны. Она всегда была как-то неравнодушна к детям нашей семьи, а уж Ксюшка ее совершенно пленила. Правда, по началу соседка очень хотела помочь нам во что бы то ни стало, и как часто бывает в таких случаях, в своем благородном порыве чуть не наломала дров. Да, она чуть было не подняла на уши службы опеки, милицию, социальных работников и всех учителей в моей школе. Пришлось ей очень долго все объяснять и еще дольше убеждать ее в том, что попытки действовать как полагается честной женщине только усугубят ситуацию. Инна Марковна оказалась на редкость адекватной и в отличие от подавляющего большинства взрослых, прислушалась ко мне, а не отмахнулась со словами: «Не придумывай! Ты еще ребенок! Мне виднее». В общем, она молодец.

— Как у вас дела? — спрашивает Инна Марковна, когда я привожу Ксюшку.

Я стою на школьном крыльце. Мало кто отваживается курить прямо здесь, на глазах у проходящих учителей. Все стараются прятаться по близлежащим подъездам и укромным углам. Но мне что-то не особенно страшно, да и в подъездах не очень-то нравится. И конечно, я сразу становлюсь мишенью для нравоучений, негодования и лекций о здоровом образе жизни. Даже не представляю, куда бы они девали все свои «умные речи», если бы не было меня. Первой начинает Валентина Михайловна, учитель алгебры. Причем, у нашего класса она даже ничего не ведет, но пройти мимо молча просто не может.

— Веригин! — осуждающе произносит она. — Ты совсем совесть потерял! Прямо на крыльце уже куришь! Совершенно никакого понятия не осталось!

— Понятия о чем? — спокойно почти без эмоций спрашиваю я.

— О нормальном поведении! — бросает она. — Скорей бы вы уже выпустились! Не дождемся, пока доучим вас! Все нервы вымотали! Не дети, а кровопийцы!

Она еще говорит что-то о том, какое мы отвратительное поколение, о том, что у нас нет никаких идеалов, что мы разрушаем свою жизнь и никого не уважаем. Я даже не смотрю на нее. Да я уже и не слушаю. Ну в самом деле, как будто я сегодня первый раз курю на крыльце! Как будто она первый раз это заметила! И каждый раз одно и то же.