Лай гончих звучал все ближе. Крики людей — все азартнее. Даже шум ветра не мог заглушить их голоса. Я отчетливо различала проклятия в свой адрес, слышала короткие выкрики, щелчки поводьями и понимала главное — мне не сбежать. В боку кололо, в груди разрасталось пламя, выжигающее воздух на каждый вздох. Не останавливаясь, я глянула через плечо, отметила с десяток факелов, яркими точками разгоняющие мрак, и припустила изо всех сил. Не сдамся!

Если продержаться еще четверть часа, можно добежать до проклятой реки. Стремительная, она известна своей непредсказуемостью — никогда не знаешь, где и когда она закрутится водоворотом. Иные смельчаки — кто на спор, а кто красуясь, — заходили в опасные воды. Одни возвращались как ни в чем не бывало. Других утягивало на дно.

Обычно проклятая река меня пугала, но сейчас я видела в ней спасение. Знала — никто из всадников не последует за мной на другой берег. А я рискну. Рискну, потому что лучше так, чем та судьба, что мне уготована.

Холодный ветер бил в лицо, хлестал по нему светлыми прядями. Пальцы, удерживающие юбку, свело судорогой — даже захоти я, не разожму. Правая нога, подвернутая, болезненно пульсировала. Но только я не позволяла себе ни замедлиться, ни осторожничать — так и бежала что есть мочи.

Шум проклятой реки я услышала издалека. Он звучал даже громче лая, громче криков и лошадиного ржания. Однако не успела я обрадоваться, как с неба упали черные тени. Словно ночное полотно прорвалось, и десяток неровных лент рухнул вниз. Коснувшись земли, они зашевелились. Закачались ядовитыми змеями и раскрыли туманные капюшоны.

Повозку трясло на ухабах. Заведенные за спину руки стягивала веревка. Грубая, шершавая, она впивалась в кожу всякий раз, стоило дернуться. А из-за плохой дороги, дергалась я часто. Плотный мешок не позволял нормально вдохнуть. Его надели на меня сразу же, едва связали запястья. Уверились, что тесемки крепко удерживают ткань, и усадили на лошадь. Затем в седло вскочил всадник. Одной рукой он правил поводьями, другой едва ощутимо касался меня, не давая упасть. Но делал это так, будто притрагиваться к собственности чернокнижника ему было страшно. Или противно.

Чернокнижник.

Загадочный, пугающий, обросший слухами… Каждый раз, стоило затянутой в плащ фигуре появиться на улицах города, народ спешно расступался. Некоторые прятались по домам. Другие принимались лебезить, зазывая пугающего гостя в свою лавку. Еще бы! При всем ужасе перед чернокнижником, каждый из горожан знал — за товары он всегда платит сверх цены.

Сердце кольнуло обидой.

Интересно, за меня чернокнижник тоже заплатил больше, чем запросил дядя?