Это рассказ о жизни простого албанского паренька Ардиана Хачкая, который был вынужден освоить ремесло наемного убийцы, чтобы спасти свою семью. Читавшие роман

«

Путь Шута

»

помнят, что весной 2021 года санитарный транспорт

«

Коломбина

»

доставил Ардиана вместе с сотнями других в Северную Африку, где располагались лагеря для нелегальных мигрантов и потенциальных исламских террористов.

В лагере Эль-Хатун Ардиан Хачкай получил прозвище Гадюка. Прозвище было необидное, скорее уважительное. Гадюкой местные жители называли одну из самых опасных тварей Сахары — рогатую змею, чей яд убивает мгновенно. Уже пообвыкшись со своим прозвищем, Ардиан увидел эту змею — она оказалась небольшой, сантиметров пятидесяти в длину, желтой, как песок пустыни, вся в темных пятнах. На голове у гадюки действительно торчали маленькие рожки, слегка загнутые назад. Ардиан спугнул ее, и змея, как-то конвульсивно изгибаясь, быстро поползла прочь. Старый Дауд позже объяснил Ардиану, что ему очень повезло — рогатая гадюка обычно не боится человека и вполне способна напасть первой. «Она, наверное, почуяла своего, — сказал Дауд, — только потому и не укусила». Ардиан не понял, шутит старик или нет. По Дауду вообще нельзя было определить, говорит он серьезно или же насмехается над тобой. Такой уж он скрытный был человек.

Дауд оказался первым обитателем лагеря, с которым Ардиан познакомился — понятно, не считая Трех Сестер, но там дело было другое. Три Сестры — звали их Мустафа, Тоби и Халид, и на сестер они походили так же, как Ардиан на английскую королеву — встречали всех новичков, прибывавших в лагерь, и устраивали им «торжественный прием». Обычно обходилось без травм, но Ардиан, еще не пришедший в себя после тюрьмы, не пожелал безропотно выносить издевательства Сестер и вцепился в горло Мустафе. В результате его избили куда сильнее, чем собирались вначале, и Ардиан, не успев даже получить койку в бараке, попал в лагерный лазарет.

Лазарет был маленьким белым зданием с плоской крышей. Комнатки в нем тоже были маленькие, на двоих. Соседом Ардиана оказался старый Дауд, которому за несколько дней до того удалили аппендикс. «Надо же было так постараться, — ворчал он, — прожить на свете семьдесят пять лет, ни разу не обращаться к врачам и первый раз лечь под нож за колючей проволокой!» За несколько дней, проведенных в лазарете, Ардиан понял, что Дауд либо ворчит, либо молчит — третьего состояния он, похоже, не знал. Ардиана он ни о чем не расспрашивал, только однажды вдруг поинтересовался, не мочится ли тот кровью, но Хачкай настолько истосковался по нормальному человеческому разговору, что сам принялся рассказывать старику о своих злоключениях. Не все подряд, конечно, но достаточно много, чтобы Дауд, которого Аллах умом не обидел, составил себе представление о том, чем его сосед по койке промышлял на свободе.

«Глупец ты, парень, — сказал он тогда, — глупец и болтун. Думаешь, если я молчу, то не могу быть наседкой? Настоящую, хорошую наседку распознать трудно. Если бы было легко, она бы и месяца здесь не протянула. Ты же вроде бы в тюрьме сидел, неужели еще не понял, что в таких местах никому доверять нельзя?»

Хачкай знал уже, что наседкой на лагерном жаргоне называют человека, который стучит начальству на своих сокамерников. После этого предупреждения он замолчал — не то чтобы испугался, просто ему стало неприятно, что его назвали глупцом. Но, подумав как следует, решил, что старик прав. Положим, сам Дауд никакая не наседка — где же это видано, чтобы стукач признавался в своем позорном занятии? — однако на его месте мог оказаться кто угодно. Казалось бы, после истории с Мирой Ардиан и сам должен был держать язык за зубами — ан нет, расквакался, как лягушка. «Спасибо, старик», — подумал Хачкай, но вслух ничего не сказал. Так и пролежал молча до конца своего пребывания в лазарете, а выгнали его оттуда на пятый день — ребро срослось, и ладно.

Молодой человек в очень дорогом костюме стоит перед большим — в полстены кабинета — экраном. У молодого человека черные курчавые волосы, крупный нос и пухлые губы. На пальце правой руки — перстень из белого золота с изображением черепа и костей.

Он, насвистывая, скользит пальцами по сенсорной клавиатуре, на которой, помимо клавиш с буквами и цифрами, расположено еще полсотни непонятных непосвященному значков. Некоторые напоминают перевернутые пирамиды или звезды, заключенные в круг; другие вообще ни на что не похожи.

По всему экрану распластан огромный паук. Кажется, что он размером с теленка. При таком увеличении хорошо видны чувствительные волоски (толщиной с карандаш), ганглии, мембраны и железы, вырабатывающие яд. Молодой человек задумчиво водит курсором по хитросплетениям внутренних органов паука. Он изучает этих тварей несколько лет и знает их лучше, чем своих соседей по дорогому пригороду Сан-Франциско. Но этот — конкретно этот — паук ему незнаком. Это неудивительно — пауков на свете более тридцати тысяч видов, а этого привезли откуда-то из забытого богом уголка Северной Африки.

Молодой человек заинтригован. Он с удовольствием потратил бы свой законный уик-энд на то, чтобы познакомиться с пауком поближе. Но сначала он должен выполнить просьбу своего однокашника по Йельскому университету. Просьбу, о серьезности которой говорит весьма солидный перевод на банковский счет молодого человека. К тому же у однокашника на руке — такой же перстень с черепом и костями, знак принадлежности к тайному обществу студентов Йеля.

Биохимическая лаборатория Калифорнийского университета, где работает молодой человек, располагает всеми необходимыми для выполнения этой просьбы технологиями. То, что выглядит огромным и страшным насекомым на экране, на самом деле — крохотный паучок, надежно закрепленный почти невидимыми путами на микроподобии операционного стола. Над ним нависает крошечное лезвие электронного скальпеля. С помощью этого инструмента молодой человек легко вскрывает головогрудь паука и погружает микронной величины электроды в его ганглии.

Имам Сейфулла, чье имя означает Меч Аллаха, находился одновременно везде и нигде. У него было несколько двойников, профессионально копировавших властную, уверенную манеру оригинала. Порой двойники появлялись в разных местах одновременно, и даже самые преданные сторонники имама не могли догадаться, который из них настоящий.

Это была не единственная хитрость, которую Сейфулла использовал, чтобы оставаться недосягаемым для своих врагов. А врагов у него было много: израильтяне, американцы, фалангисты, шейхи Залива… После событий двадцать первого года в этот список добавились и японцы. Сейфулла возглавлял радикальное крыло шиитского политического движения, успешно конкурировавшего с легендарной «Хизбаллой». Поэтому единоверцы из «Хизбаллы» тоже имели на него зуб. Что уж говорить о непримиримых идейных противниках-суннитах…

Сейфуллу постоянно окружал отряд отборнейших телохранителей, каждый из которых был готов Дважды умереть за своего имама. Такие же отряды сопровождали каждого из его двойников. Кто-то назвал бы это расточительством, Сейфулла же считал подобную хитрость необходимой: если враги прознают, что кого-то из них охраняют не так тщательно, вычислить настоящего имама им будет нетрудно.

Кроме того, имам всегда появлялся на публике с детьми. Пять-шесть чудесных ангелочков, за которыми следили специально обученные няньки. В тех случаях, когда Сейфулла давал пресс-конференции, эти ребятишки неизменно попадали в прицелы телекамер. Сейфулла любил детей, играл с ними и дарил им сладости. На этом детском эскорте настоял руководитель службы безопасности имама, Одноглазый Али. Он хотел обезопасить хозяина от прицельного ракетного удара, который могли нанести израильские или американские БПЛА. Слишком многие лидеры движения были уничтожены подобным образом. Али знал, что враги имама, не колеблясь, расстреляли бы его вместе с детьми — но только не с теми, кого постоянно показывали по CNN и мировым информационным сетям. Во всяком случае, это касалось врагов, у которых были технические возможности использовать беспилотники.

Сейфулла благосклонно отнесся к предложению Али, но попросил своего преданного слугу отдать в эскорт собственного любимого внука, черноглазого Джафара. Джафару было пять лет, и Али, сентиментальный, как многие жестокие люди, души в нем не чаял. Сейфулла полагал, что это обстоятельство заставит начальника службы безопасности выполнять свою работу еще лучше. Так оно, в общем, и вышло, вот только порою лучшее — действительно враг хорошего.

Юсуф протягивает Ардиану крошечный фиал из сверхпрочного голубого стекла.

Он произносит одно лишь слово:

— Зайиб.

Ардиан вздрагивает и берет фиал двумя пальцами.

— Он герметичный, — успокаивает его Юсуф. — Примите этот маленький дар в знак уважения к человеку, который купил у меня столь дорогие духи.