Писать эту книгу мне было одновременно и интересно, и тяжело. Интересно, потому что мне пришлось изучить массу литературы; тяжело, так как я должен был следовать четко определенному плану и не превышать установленного объема. Объема текста, исключенного при бесконечных переделках, хватило бы на несколько книг. Это говорит не только о богатстве и разнообразии истории Британских островов, но и о множестве возможных подходов к ней. Любое историческое сочинение с неизбежностью предполагает обсуждение различных методов, противоречивых свидетельств и расходящихся выводов. История Британских островов — это история англичан, ирландцев, шотландцев и валлийцев. Сама Британия в качестве единого государства обладает недолгой историей, и поэтому так важно правильно расставить акценты при рассмотрении отдельных национальных традиций. Несмотря на опасность навлечь обвинения в анахронизме, я использую такие названия, как Англия, Уэльс, Шотландия, Ирландия, Франция и Восточная Англия, чтобы современному читателю было легче понять, о каких областях идет речь. Вследствие провозглашения унии с Ирландией (1800 г.), в 1801 г. возникло государство под названием Соединенное Королевство Великобритании и Ирландии. После того, как южная Ирландия по англо-ирландскому договору 1921 г. превратилась в Ирландское Свободное государство (с 1937 г. — Эйре), Соединенное Королевство стало называться Соединенным Королевством Великобритании и Северной Ирландии. Таким образом, название Великобритания относится к Англии, Шотландии и Уэльсу. Однако ни Соединенное Королевство, ни Великобритания не позволяют образовать соответствующих прилагательных, так что в обоих смыслах используется прилагательное «британский». В этой книге оно не подразумевает ни существования какого-либо государства, ни метафизического понятия, а скорее, подобно названиям Германия или Италия, относится к географической сущности. Под Британскими островами понимаются Британия и Ирландия.

Это сложный предмет. Очевидно, мы можем придти к важным выводам, если рассмотрим взаимоотношения между составляющими частями Британии и Британских островов. Мы увидим, что эти взаимоотношения во многом носят случайный характер и не позволяют придать понятию Британии никакой телеологической подоплеки. С другой стороны, они наделяют историю различных частей Британских островов большей осмысленностью, чем телеологический подход, так как помещают ее в нарративный и аналитический контекст, отчасти определяемый отношением и сравнением этих частей с другими странами мира. Важно также подчеркнуть тот факт, что история Британских островов в большой степени представляет собой историю различных народов и государственных образований, сравнительно недавно соединившихся под эгидой Британского государства. Поэтому некоторая разрозненность, которой отличается наша книга, возникла вследствие как осознанного намерения, так и попытки обойти утверждение, будто история Британии состоит в сглаживании этой разрозненности. Мы также стремились отвести должное место истории Англии, самой могущественной и населенной части Британских островов, которая могла бы не получить подобающего освещения, если бы мы слишком увлеклись общебританским подходом.

Крайне важно не умалять регионализма английской истории. Ирландской истории посвящена превосходная книга Майка Кронина, вышедшая в этой же серии; вскоре ожидается выход книги по истории Шотландии.

Нет никакого смысла претендовать на олимпийскую отстраненность или дельфийское всеведение. Разная степень освещения событий в географическом, тематическом и хронологическом плане отражает индивидуальный выбор. Эти различия проистекают из моих взглядов и предпочтений, которые присущи любому историку, столкнувшемуся со столь сложной задачей и пытающемуся охватить столь обширный предмет исследования. Я прошу читателя не забывать о том, что содержание этой книги, подход и структура, равно как и неосвещенные периоды и события, отражают ситуацию выбора. Прошлое рассматривается историками по-разному, и эти различия могут привести нас к тому, что мы окажемся втянутыми в эти споры и будем вынуждены посвятить массу сил и времени методологическим вопросам. Читатель может спросить себя, как бы он организовал эту книгу. Я подчеркиваю это обстоятельство, поскольку работал над книгой в убеждении, что учебник или популярное издание не должно обращаться к читателю как к пассивному зрителю, которому нужно предоставить развлечение. Я исхожу из соображений, что мои читатели — умные люди, которым, возможно, не хватило времени на изучение того или иного периода истории, но которые не нуждаются в гладких моделях, удобных подходах и легком слоге — то есть, в случае нашего предмета, в книге, посвященной политической истории. Я надеюсь, что мой выбор содержания и его описания натолкнет читателя на такие же серьезные размышления, как и автора.

Для меня большая честь посвятить второе издание этой книги двум моим старым друзьям и коллегам. Я хотел бы выразить свою искреннюю признательность Биллу Джибсону, Дэвиду Гриффитсу, Кейт Лейборн, Найдже-лу Солу, Нику Смарту и двум анонимным читателям, оставившим ценные замечания по черновому варианту.

 То, что наше прошлое можно рассматривать со столь разных точек зрения, вызывает еще больший интерес. Перед исследователем встает не только вопрос, что именно освещать, но и как это делать. Составить курс истории сложно, но еще сложнее объяснить причины. В особенности это касается книг, посвященных столь обширному предмету. При написании истории, охватывающей более двух тысячелетий, но сравнительно небольшой объем текста, достаточно распространена тенденция подгонять прошлое под удобные схемы и особо подчеркивать благотворную природу происходивших изменений. Этот вигский подход к британской истории преобладал особенно в XIX и начале XX в.; в его рамках выделялись протестантское единство нации, уважение к собственности, господство закона и главенство парламента, обеспечивающие свободу и порядок, а также националистическая самоуверенность, в которой сочетались патриотическое сознание национальной уникальности с ксенофобией и высокомерным отношением к чужеземцам, особенно католикам. Подчеркивался позитивный вклад протестантизма и либеральных ценностей в благосостояние британцев и социальное развитие, но, с другой стороны, социальные вопросы освещались весьма избирательно, а основное внимание сосредотачивалось на возникновении сильного среднего класса общества.

В современных академических кругах этот вигский подход вышел из употребления в результате развития научной мысли за последние шестьдесят лет. На популярном уровне, тем не менее, традиционная история и исторические штампы все еще пользуются успехом, в целом следуя вигскому курсу и часто не имея ничего общего с академической наукой, как можно судить по книге Роя Стронга «История Британии» (Story of Britain, 1996 г.) и двум томам «Истории Британии» Саймона Шэмы (History of Britain, 2000 г.), вышедшим из печати на данный момент. Кроме того, академические труды, имеющие наибольший спрос и наиболее доступные читательской аудитории, обычно также пишутся в традиционной манере. Прибыль приносят биографии и исторические романы, которые читают и дети, и взрослые. Сходную ситуацию можно наблюдать и в литературе, где читательские предпочтения лежат вне области серьезных жанров. В этой связи стоит отметить неувядающую популярность детектива, отличающегося подчеркнутым выделением роли индивидуума и случая, а также сложным сюжетом и, по большей части, дидактической направленностью. В этом жанре создаются захватывающие, часто поучительные рассказы, которые привлекают внимание читателя. Сочетание художественного повествования и вигского подхода порождает легкодоступное средство для ясного изложения в высшей степени сложного предмета — человеческой истории.

Впрочем, в этой книге мы попытались избежать подчеркивания неотвратимости исторического процесса. На наш взгляд, важно понять, что всегда есть выбор, что политика не предопределяется экономическими факторами или обстоятельствами другого порядка, что важную роль играют случайности и индивидуальные личности. Необходимо осознать неопределенность прошлого, роль случая и восприятия, восстановить человеческий взгляд на представления об истории, слишком часто определяемые некими безличными силами. Если это приведет к увеличению и усложнению вопросов о взаимных отношениях между изменениями и непрерывностью, краткосрочностью и долгосрочностью, не следует упускать из виду, что история — это не цельное зеркало, отражающее наши взгляды, а битое стекло с матовыми или пропавшими стеклышками и сложно различимой или в целом не восстановимой внутренней структурой.

Поэтому выбор центральных тем по большей части определяется личным подходом к многообразной и многосторонней природе исторического прошлого. Две такие темы четко выделяются с первого взгляда: во-первых, политические отношения как между составляющими частями Британии, так и между ними и остальной Европой; и, во-вторых, влияние технологии. Последний вопрос особенно важен и приобретает все большую значимость с течением времени. Воздействие человека на окружающую среду стало гораздо заметнее в эпоху индустриализации и урбанизации, чем в предшествующие периоды. Большинство людей больше не вынуждены зарабатывать себе на жизнь в поте лица; они сидят в офисах и работают на компьютерах, производя товары, трудясь в финансовой сфере или в сфере обслуживания. Им не приходится сталкиваться с угрозой голодной смерти, если они заболеют. Они принимают как должное долгую жизнь и даже благосостояние. Меняются сами люди. Повсеместно распространены прививки, предотвращающие тяжелые болезни. Механические и химические меры контрацепции приводят к вытеснению прежних моделей сексуального поведения и деторождения. Технические и медицинские достижения дают возможность замещать части тела, например, бедро. Люди стали иначе выглядеть: они выше ростом, чем в прошлом; на зубах у них коронки и пломбы; они пьют фторированную воду. Одежда делается из искусственных или улучшенных волокон; производство, окраска и хранение пищи опираются на сочетание современной науки и техники массового производства.

Эти изменения подчеркиваются в главе, посвященной XX в., но ими, конечно, перемены в человеческой жизнедеятельности не ограничиваются. В пример можно привести смещение в сторону «массовой культуры». Распространение грамотности в XIX в. и появление новых средств массовой информации в XX привело к возникновению динамических, постоянно обновляющихся отношений между производителями и потребителями информации и идей. Это повлекло за собой отмирание прежних способов распространения и внушения тех или иных представлений. Необычайно влиятельная пресса, новые информационные средства, такие как телевидение, вовсе не обязательно способствуют распространению радикальных идей — они с тем же успехом могут служить утверждению консервативных взглядов — но, обеспечивая человека беспрерывным потоком информации, они сыграли важную роль в демократизации общества, которой ознаменовались последние полтора столетия. В XIX в. газеты превратились в общепринятое средство ведения полемики, возможно, внеся свой вклад в формирование более мирной и публичной манеры улаживания политических, социальных, экономических и религиозных разногласий. Демократизацию не следует смешивать с демократией, а публичность не подразумевает абсолютной открытости политики, но в XX в. общество получило доступ к большим объемам информации, а ее влияние многократно возросло. Если в 1930-е гг. отношения Эдуарда VIII и миссис Симпсон (позднее герцогини Виндзорской) были известны только узкому кругу лиц, этого нельзя сказать о жизни его внучатого племянника, принца Чарлза. Политики сегодня ожесточенно ратуют за равные права на телеэфир, но возникает и обоснованная обеспокоенность за обеспечение неприкосновенности частной жизни.