Большой город растет всегда. Широко раскидывая на окраины жесткие лапы жилых высоток, мегаполис загребает под себя бывшие села и остатки некогда дремучих лесов. Дальняя окраина становится частью столицы, и дома — высокие и длинные, отделяют каменные джунгли от прочего мира. Спальные районы смотрят на мегаполис, но, совсем рядом, за их квадратными спинами, все еще, вперемешку с городом, сонно живут малые села, грунтовые дороги, обширные пустоши и перелески.

Большие дома щерятся квадратными дырами подъездов, куда люди стекаются вечерами и откуда торопливо выскакивают ранним утром. Ездят вверх и вниз гудящие лифты. А еще в жизнь домов спального района вплетена отдельная жизнь — первых этажей. Жизнь-работа. Там, за окнами, придавленными стопочками верхних квартир: небольшие мастерские, продуктовые и промтоварные магазинчики, врачебные кабинеты, юридические консультации. Школы танцев, студии йоги, курсы ковроткачества, детские учебные центры. И жители дома, покидая по утрам свои гнезда, берут за заметку, глядя вывеску на окне первого этажа — надо же, у нас тут открылся новый салон ремонта мобильников, надо будет зайти. Но через месяц, сжимая в руке умерший телефончик, абориген ткнется в дверь бывшего салона, и вдруг окажется, — это уже склад-магазин нераспроданных остатков обуви. А когда понадобится примерить очередные ботинки — на месте склада — цветочная студия, украшенная корзинками и охапками. Постоит горожанин, ошеломленно вертя головой, и пойдет восвояси, наказывая себе — надо будет тут прикупить цветочков для тещи (порыться в винтажных курточках сэконд-хенда, принести в ремонт любимые сапоги).

Первоэтажники переезжают часто: стоит владельцу поднять аренду, и прежние хозяева, вздыхая, собирают свои короба, подыскивая что-нибудь подешевле. Или наоборот, торопясь истратить внезапные деньги, арендуют помещение побольше и постатуснее, ближе к центру столицы. Это случается реже. А жителям дома остаются раскиданные в подъезде на подоконниках флаера, отпечатанные на ксероксе, в которых владелец маленького бизнеса сообщает свой новый адрес. Или не сообщает, устремившись к своему личному светлому будущему.

Огромный семнадцатиэтажный дом, рядом со старым Преображенским кладбищем, был так длинен, что казался извитой квадратно-белой гусеницей, занимающей улицу от одной остановки трамвая до другой. И в шестом, ничем не примечательном подъезде, за пятью окнами первого этажа, забранными суровой чугунной решеткой, притулилось маленькое ателье, даже не ателье, а так — мастерская по пошиву и ремонту одежды, о чем сообщала еле заметная вывеска за пыльным стеклом. После утомительно частых смен предыдущих арендаторов скромная мастерская как-то незаметно прижилась, к неудовольствию консьержек. Они, попивая чай и более крепкие напитки, досадливо убирали ближе к старому дивану толстые ноги, чтоб не отдавили их непрерывным потоком идущие через проходную комнату вахты женщины с объемными пакетами — к железной двери с приклеенным бумажным листочком «Мастерская». В пакетах они несли повседневную жизнь — подшить мужнины брюки, удлинить дочке юбку, расставить себе любимое платье в боках. И несли будущую красоту — наряд ко дню рождения, вечернее платье на корпоратив, меховую жилеточку к новым ботикам — доверяя ее создание мастерам. Портным, швеям и закройщикам.

Будильник прозвенел, когда Даша уже проснулась. А тяжело не проснуться, если за стенкой беспрестанно лязгает лифт — с шести утра. Даша обреченно открыла глаза и стала смотреть в белый потолок. Потолок ей подмигивал. Внутренняя гипсокартонная стеночка доверху не доставала и из крошечного холла всю ночь пролезал свет нервной люминесцентной лампы. Укладываясь, Даша отворачивалась к стене, обклеенной картинками из старых журналов и, разглядывая в полумраке длинноногих красоток, размахивающих подолами, старалась заснуть. Красотки тоже подмигивали в такт лампе.

Вечерами было одиноко и себя жаль, но утром, серым и гулким, жалость была почти невыносимой.

Даша нахмурилась и, подбивая ногами в толстых шерстяных носках старый плед, вскочила, быстренько убрала в тумбочку спальный прикид, чтоб глаза не мозолил, захлопнула дверцу.

— Утро, все, финита! — грозно сказала себе и пошла в туалет умываться.

Сумрачная безлюдная мастерская тускло светила белыми стенами и была на вид холодной, как операционная, но батареи грели хорошо, и Даша снова напомнила себе — повезло, повезло, что Галка разрешила им с Патрисием тут ночевать.