Араминте едва сровнялось десять зим, когда отец привел в дом новую жену. Откровенно говоря, это событие не столько огорчило или испугало, сколько насторожило ее: своей родной матери. Умершей при родах, она не знала, и росла как дикий цветок, имея весьма смутное представление о женской ласке, внимания и прочих вещах, столь естественных для любого нормального ребенка. Отец ее Ишум. Занимавший очень высокое положение в Бельверусе, хотя и не отказывал ни в чем единственной дочери, но и о ее существовании вспоминал крайне редко. препоручив Араминту заботам бесчисленных и часто сменявших друг друга нянек, которые не знали никакого сладу со своенравной, капризной, некрасивой девочкой, единственной страстью в жизни коей, сколько она себя помнила, были собаки и лошади.

Араминте лично принадлежала целая свора огромных и злобных псов, которые, правда, души не чаяли в юной хозяйке, зато были способны мгновенно вцепиться в глотку любому, кто, по их мнению, мог хотя бы помыслить причинить ей малейший вред, равно как и самые норовистые лошади из отцовской конюшни в присутствии Араминты делались если не образцом смирения и покорности, то, во всяком случае, никогда не выказывали ей своего недоброжелательства.

Что касается людей, с ними Араминта общего языка найти не могла настолько, что даже слуги между собой, с оглядкой и шепотом, разумеется, называли ее дурочкой и глухонемой, ибо Минта терпеть не могла болтовни и на прямые вопросы отвечала каким-то мычанием, не размыкая губ. Вовсе, впрочем, не потому, будто она в самом деле не умела говорить или была косноязычной — просто не любила общаться, предпочитая одиночество или же компанию все тех же лошадей и собак. Все попытки обучить ее простейшим навыкам письма и чтения оканчивались неудачей, и всех денег Ишума не могло бы хватить на то, чтобы заставить дочь постигать науки.

В конце концов, он просто махнул на Араминту рукой, убедившись в бесполезности своих усилий, предоставил ей полную свободу и оставил в покое, смирившись с необъяснимой и непроходимой тупостью своего чада. Араминта только порадовалась такому обороту событий. Учителя, докучавшие ей, были изгнаны из дома, как она надеялась, навсегда, и больше никто не мешал юной бунтарке проводить на конюшне столько времени, сколько ей хотелось. Она насквозь пропиталась милыми ее сердцу запахами конского пота и навоза, ее грубые от тяжелой работы и крупные от природы руки меньше всего напоминали холеные кисти равных ей по возрасту и положению богатых молодых девушек из знатных семейств, а нрав оставался по-прежнему странным и диким.

— Ты где был так долго? — обеспокоенно спросила Соня, когда Эльбер, точно вихрь, влетел в дом с почти безумным выражением лица. — Что случилось?

— Потом объясню, — отмахнулся он, — подожди задавать вопросы. Ты не видела Таймацу?

— Ну, его можно увидеть, лишь если он сам того пожелает, — пожала плечами Соня.

Признаться, она испытала чувство облегчения, при виде своего друга, прекрасно зная, что он мастер попадать во всевозможные переделки — не хуже, чем она сама.