Поколение, к которому принадлежит Юрий Гончаров, окончивший школу-десятилетку ровно за один день до войны, оставило на фронтах большинство своих товарищей; лишь нескольким единицам из каждой сотни довелось вернуться домой. Пережитое легло огромным и тяжким грузом в памяти и сердцах, – «на всю оставшуюся жизнь». И главное в этих воспоминаниях – не проходящая и не могущая пройти, утишиться боль от того разорения, в которое была ввергнута страна, от утраты близких и родных людей, друзей-ровесников, чьи жизни только начинались, обещали ярко развернуться и были жестоко оборваны. Сохранить в мире, в народе память о тех, кто спас Родину, заслонил ее своими телами в дни величайших бед и опасностей, их имена, лица, живые образы – стало долгом живущих, особенно писателей, рожденных войной. Долг этот, толкнувший к литературному труду, Юрий Гончаров сознает, чувствует на себе и по сей день, хотя за сорок прошедших лет о военном времени написаны горы книг. Но сколько бы их ни появилось – их все равно не хватит, чтобы сполна выразить, что претерпел наш народ по вине агрессоров, величие совершенного подвига, победы над фашизмом.

Первые рассказы Юрия Гончарова, еще не снявшего фронтовой гимнастерки и шинели, как и многих молодых авторов-фронтовиков, не несли в себе еще того реализма, той, подчас горькой, но безусловной и честной правды, которые завоевали себе место в литературе о войне в последующие годы. Эта правда утверждала себя не без трудной борьбы с облегченным показом фронтового быта, солдатских тягот, сложностей человеческих душевных состояний и переживаний. Нужны были известные преобразования, совершенные партией в жизни страны, чтобы к читателям могли выйти обладающие такой огромной впечатляющей силой и подлинной исторической и художественной ценностью книги, как произведения Василия Быкова, Юрия Бондарева, Григория Бакланова, Константина Воробьева. Только в начале шестидесятых годов Юрию Гончарову удалось напечатать повесть «Неудача», неприкрыто и неприукрашенно рисующую войну такой, какой она на самом деле была: со всей ее обильной кровью и страданиями, мучительными ранениями и смертями, сверхпредельным напряжением нервов, ожесточением, которое человеку лучше никогда не знать и не изведывать. Повесть, хотя появилась она в областном воронежском журнале «Подъем» с очень маленьким тиражом, сразу же привлекла к себе внимание читателей и литературных критиков, в ней были точность и достоверность изображения, та правда, которой долго не хватало, которую необходимо знать, ибо только она позволяет сохранить для истории и потомков в подлинном виде все то, через что должны были пройти миллионы советских солдат на пути к красному знамени над рейхстагом. Правда эта высоко поднимает цену содеянному, роль каждого, кто был участником войны; только благодаря ей мы видим истинные затраты моральных и физических сил нашего народа, потребовавшиеся, чтобы одолеть и разгромить фашизм. Правду эту необходимо знать еще и для того, чтобы испытывать ненависть к войнам вообще, сделать их невозможными в жизни человечества, – к чему так горячо призывает народы мира Коммунистическая партия, наше государство, весь наш социалистический лагерь.

Корреспондентская работа в газетах, многочисленные поездки по районам области, по стране и за границу познакомили Юрия Гончарова с людьми самых разнообразных профессий и судеб, обогатили новыми темами, расширили горизонты его творчества. Давняя его любовь к природе нашла выход в повестях и рассказах о лесоводах – ученых и практиках. Напечатанная в «Роман-газете» и широко разошедшаяся по стране повесть «Последняя жатва» посвящена людям сельского труда, колхозным механизаторам, затрагивает важные для сегодняшней деревни проблемы. Прозаические книги Юрия Гончарова регулярно выходят в Воронеже, где живет писатель, в столичных издательствах. Некоторые повести его и рассказы переведены на иностранные языки, напечатаны в Болгарии и Чехословакии, Испании и Германской Демократической Республике. Повесть «Целую ваши руки» – о возрождении города, разрушенного немецкой оккупацией, – отмечена премией Союза писателей РСФСР.

Юрий Гончаров работает, в основном, в жанре повести. Отличие настоящего сборника от других книг писателя состоит в том, что в нем представлены исключительно рассказы, написанные автором в разные годы, на разных этапах своей жизни и литературной работы. «Огненное лето» носит подзаголовок «Воронежская повесть», но и это произведение, по существу, тоже рассказ, – большое воспоминание бывшей воронежской школьницы о пережитом в фашистском плену.

Несмотря на разность тем, несхожие приемы в построении сюжета, композиции, разное лицо автора, проявляющееся в рассказах, сборник, однако, не производит впечатление пестроты, случайности, какие, бывает, находишь у иных авторов. Напротив, в книге есть прочное единство, которое, я уверен, без труда ощутит каждый читатель. Единство это не внешнее, не от искусного подбора и расположения материала, оно рождено глубинным, личностью самого автора, тем постоянным, что есть в его характере, всем строе его, воспитанных прожитой жизнью, чувств: о чем бы и когда бы ни писал Юрий Гончаров во все годы своей литературной работы (а их уже набирается четыре десятилетия), это всегда не только его личный голос, но еще и слово его поколения, друзей-ровесников, которые в восемнадцать – девятнадцать мальчишеских лет были солдатами самой кровопролитной из всех войн, для которых «ничто не забыто» и никогда не будет забыто, которые сейчас, уже отцами, дедами, из всех земных забот и волнений более всего обеспокоены одним – не допустить трагедии новой, еще более страшной, еще более разрушительной войны. Ибо из фронтового пламени сорок лет назад они принесли с собой простую, но великую истину: счастье есть жизнь…

Случай этот произошел в начале тридцатых годов, когда мне было лет одиннадцать.

Городок наш был не маленький, захолустным не назовешь, в нем работали мастерские, даже одна фабрика и жило порядочно народу. Но все равно тогда он был тихий, в зелени садов, с немощеными улицами, заросшими травой, по которой бродили куры со своими цыплятами и медлительные важные гуси. И только центральную, пересекавшую город с одного конца на другой, на которой мы жили в большом кирпичном коммунальном доме, покрывал булыжник. По ней ездили гремучие ломовые телеги да конные фургоны с хлебом, и редко-редко можно было увидеть автомобиль – пыльную полуторку или черный райкомовский «газик» с брезентовой крышей.

И вдруг появились танки. Как на рисунках, изображавших гражданскую войну: огромные, с одноэтажный дом, серо-зеленые – под цвет поля и земли, с боков – ромбом, верхним косым углом вперед, в частых шишечках заклепок, с черными зрачками коротких пулеметных стволов, настороженно смотрящих из прорезей в толстой броне. В промежутках между этими громадами двигались танки других типов, поновее; они были ниже, меньше, с гусеницами, как у тракторов, с гранеными башенками и круглыми выпуклыми колпаками на них, с тонкими стволами пушек, торчащими, как палки. Мягко, на резиновых шинах катили бронеавтомобили с поднятыми крышками смотровых люков; в люках виднелись головы водителей в кожаных шлемах. Танки громоподобно ревели моторами, лязгали и скрежетали гусеницами, высекая из мостовой искры. Уже неделю в городке ходили слухи о маневрах войск, которые состоятся где-то неподалеку, и вот эти слухи оказались правдой, танковая колонна двигалась в район маневров.

Войдя в городок и растянувшись на всю длину главной улицы, танки вдруг остановились.

Было часов шесть или семь июньского вечера, время, когда все взрослые уже возвратились домой с работы или службы. Тротуары мигом наполнились любопытствующим народом, вышли все жители расположенных на главной улице домов, к ним добавились жители прилегающих и ближайших улиц, а там на шум, возбужденные вестью о необычном событии, спешно прибыли жители и с улиц отдаленных, совсем окраинных. Женщины вынесли на руках малышей, даже грудных, с сосками во рту, – пусть и они посмотрят на Красную Армию. Ну, а для нас, мальчишек нашего тихого, без всяких крупных событий и происшествий городка, появление танков стало настоящим, неожиданным и радостным праздником. Никто из нас еще не видел так близко танки и бронемашины. Мы шныряли между ними, жадно, с восторгом рассматривая зубчатые колеса и горячие от движения, от трения о грунт, в белом блеске металла плиты гусениц, нагретую зноем летнего дня и внутренним жаром от долго работавших двигателей ноздреватую броню, узкие смотровые прорези и бойницы, стволы пушек, рыльца пулеметов, таящихся внутри, высунувших наружу лишь самый кончик тонкого дула, и норовили все потрогать, пощупать, всего коснуться, до чего только могли достать наши руки.