У этой книги нет прототипа. Причем, нет его не только на русском языке, — что, увы, вполне закономерно, — но и на любом другом. Были антологии еврейской мудрости, литературы, фольклора, юмора, чего угодно, только не духа. Между тем, дух — больше, чем сумма этих и других понятий; это — их синтез: нечто неуловимое, но много более существенное.

Что же все-таки есть дух?

На более легкий вопрос «Что такое, разум?» еврейский мудрец ответил так: «Если он у вас есть, вы знаете — что это такое; если же его нет — объяснить невозможно». Дух не определяется, — он постигается, и постигается он только через приобщение к нему. Так постигают и Бога, который есть… «Тот, Кто Он Есть» (Исход, 3:4). Эта книга — приобщение к еврейскому духу, и она приводит к постижению его важнейших откровений…

Уже оглавление может озадачить привыкшего к стереотипам читателя. Перечень глав может показаться ему коротким, чтобы претендовать на всеохватность картины еврейского гения, или на слаженность отобранных голосов. Первоначальный вариант книги был, однако, втрое объемистей нынешнего. Сперва было сокращено — до восьми — число условных разделений истории еврейского духа на отдельные периоды. Сокращение это было проделано из соображений принципиальных: всякое разделение, каким бы естественным оно ни казалось, — несостоятельно, т. е. ложно. Жизнь целостна и едина, и любое разделение ее на какие бы то ни было периоды, есть насилие над ней, т. е. ее извращение. Второе из сокращений коснулось объема отобранного текста. Переведенный, отредактированный и «подшитый» к рукописи, через какое-то время он казался мне… «чересчур уж знакомым». Оставлен был тот текст, который, будучи предельно понятным неискушенному читателю, сохраняет способность удивлять читателя искушенного. Наконец, урезано было и число авторов, — самое трудное из всех сокращений, ибо оно выявляет, — кому же случилось, на мой взгляд, сказать значительно новое и непреходяще значительное слово. Так, я изъял главу о Галеви, поэте крупнейшем для средних веков, но, быть может, не столь неизбывном во времени, как Габирол, или не столь общечеловечески значимом. В последние два раздела, однако, включены имена подчас не столь даже значительные, как тот же Галеви. Объясняется это элементарным парадоксом: насущное, хотя и занимает читателя больше, чем прошлое, знакомо ему меньше. Посему пришлось и мне прибегнуть к вечно популярным скидкам на современность…

Может покоробить читателя и моя «всеядность». Подобный упрек помог бы только в одном: составить нелестное мнение о самом читателе, ибо любая предубежденность есть качество незавидное. Существует смешной, но мудрый совет: не ешь больше того, что смог бы поднять. Раввин Иошуа Назаретский (Иисус Христос) или Саул Тарсский (Апостол Павел) покажутся обременительной ношей тому, кто не в силах поднять даже лишь истинно весомое в их «хозяйстве». Если забыть, что иудаизм есть динамичный образ переживания мира и утверждения в нем, а не идеологическая доктрина, — то и тогда евреям не пристало предавать анафеме таких величественных соплеменников, как Христос или Маркс. Вспомним, что ни первый из них не был христианином в пугающем ортодоксалистов смысле, ни второй — марксистом в печальном ныне понимании.

Рано или поздно в жизни каждого еврея наступает момент, когда его осеняет малопонятная мысль, что он — еврей. Иногда это выглядит как мистический акт. Беспомощный в постижении сокровенного смысла явлений, здравый смысл незаменим при поисках связи между ними; и поскольку быть евреем — это прежде всего стать им, т. е. встать в ту или иную связь с миром, — постольку здравый смысл вполне может объяснять те особые

ситуации

, когда человек становится евреем. На это можно возразить что еврей — это не ситуация т. е. условное и постороннее, а национальность, т. е. безусловное и наследственное. Но еврей — это больше, чем национальность, значит, нечто другое. Исторически нация — это люди, объединенные ответственностью за участок суши, но если б хоть когда-нибудь евреи были общиной, сплоченной ответственностью за участок палестинской суши, то их название исчезло бы с земли так же быстро, как исчезает «тень орла в бескрайнем небе».

Евреи — это люди, сплоченные бессрочным договором о преданности известной системе духовных ценностей, которые воспринимаются ими как проявление Бога. Земля, обетованная евреям, это — небо, т. е. не вещь, но дух, не материя, но абстракция, не изменчивое, но постоянное; и именно предусмотренная договором преданность этой «земле» обеспечивает евреям земную вечность: народ, умеющий жить без своей земли, невозможно завоевать, как невозможно физически уничтожить идею. Те, кого зовут сегодня евреями, есть потомки простого кочевого племени, которое вопреки здравому смыслу и всем земным паттернам, не только не исчезло, но оказалось «избранным народом». Это чудо стало неминуемым именно после того, как в результате мучительных колебаний «моисеево стадо» поставило себя в особую, т. е. ненормальную ситуацию, в положение «избранности»: как можно догадываться, не столько Бог избрал евреев, сколько сами евреи в дополнение к обычным законам земного бытия — подчас даже в противовес им — обязали себя к другому, особому Закону.

Грандиозность этого Закона внушала и внушает мысль о его неземном происхождении, и принятие Закона евреями было символизировано как священный до-говор между людьми и Богом, как всеобщая порука каждого перед каждым утверждать Закон не только среди своих потомков, но и по всей земле. Можно, конечно, сомневаться в том, будто эти принявшие Закон кочевники не располагали никакими предпосылками к тому, чтобы вырасти в неординарный, вечный народ. Подобные сомнения будут казаться правомерными, пока не будет ответа на вопрос — почему же именно они «услышали» Бога и дали обет утверждать на земле Закон, названный Божьим. Несомненно, между тем, другое: ситуация, в которую они себя поставили, не могла не иметь те бесконечные и сложные продолжения, которые создали действительно необычную нацию. Помимо всего, что можно было бы сказать после этого, очевидно: принятый Закон оказался чересчур уж оптимальным (не сказать бы, — неземным), и потому, дав обет утвердить его среди других, евреи, будучи, тем не менее, «людьми как все», сами не сумели его воплотить. Впрочем, верность своей миссии и вера в ее конечный успех обеспечили им соответственно вечную жизненность и изобретение надежды.

Те, кого зовут сегодня евреями, есть прежде всего потомки людей, заключивших беспрецедентно дерзкий и всеобъемлющий договор с Богом. Не земля или язык, не обычай или совместная жизнь, но договор, — вот что лежит в основе еврейской национальности, вот что отличает еврейство от любой другой нации, и вот, наконец, что делает его больше, чем нация. Недаром ведь племенному имени «еврей», определяющему его местожительство, но придуманному неевреями («эбер» — «другая», та сторона Евфрата), Библия предпочитает функциональное «Израиль»: «иш раах эль», т. е. «человек, видящий Бога». Ни один другой народ не подбирал себе названия по принципу своего назначения на земле, так же как ни одно иное племя не связывало свое имя с представлением о неземном.

Между тем, если и допустимо недопонимать историю избрания пришлыми из-за Евфрата скотоводами предельно изощренного способа национальной самоорганизации, т. е. историю решения евреев стать Израилем, — то в нескончаемости Израиля нет ничего непостижимого. Своей вечностью «Дом Израилев» обязан тому, что в каждом отдельном поколении каждый отдельный еврей, — кем бы он ни был и как бы мало не задумывался о своем еврействе, догадывается он об этом или нет, — лично и на свой собственный лад обновляет все тот же заповедный договор, о котором он вполне может и не знать, но который неизменно причащает его к Израилю Погубивший богов иных племен, договор Израиля с Богом был воспринят как сектантский заговор, хотя в договоре Бог обещает спасение всем, а не одним евреям. С тех самых дней человек, рожденный евреем, воспринимается как заговорщик и чужак. С тех самых дней народ Христа стал, по словам философа, Христом среди народов, — одиноким в апостольстве и мученичестве, и, кстати, с тех самых дней антисемиты всех племен «успешно» доказывают, что Христа, еврея этого, не было, но распяли его евреи.