Роман Владислава Задорожного «Защита от дурака», написанный в 1983 году, до наступления периода гласности не имел ни малейшего шанса быть опубликованным. По сути, это была книга «для стола». Ведь все, что так или иначе проецировалось на тогдашнюю действительность, усердием окололитературных чиновников не допускалось к народу. Но, быть может, за эти годы не только рукопись покрывалась пылью, но и ее содержание — многое ведь изменилось с тех пор, множество фактов, ранее старательно припрятываемых от масс, стали всеобщим достоянием? Нет. Ходивший в годы застоя «по рукам» любителей фантастики роман и сегодня не утратил актуальности. Иначе, впрочем, и не могло быть. Социальная фантастика, философская фантастика менее подвержены времени, чем так называемая научная фантастика, едва поспевающая (во всяком случае, пока дело обстоит именно так) чуть-чуть опережать научно-технический прогресс. Природа власти и ее реализация — вот основная тема романа, который в каком-то смысле можно назвать в романом-предупреждением обществу.
Светило понурилось, и я понял, что мне здесь не жить. Блохе неловко на лысом месте.
С предверхней ветки, (а я сижу на неохватной груше в конце огорода) я каждые сумерки на этом насесте — мне как на ладони и грязная бечевка дороги, которой дальняя роща привязана к ближней, и навсегда парующие зелено-бурые поля, горбыли и овражки на месте беспамятно давно заброшенного ракетного колодца, в завалах которого так хорошо играется в припланечивание на целинном участке галактики. За спиной все прежнее, намозолившее: крупно четыре дома с прочными сараями и длиннющими огородами, поодаль красностенный домик — будто отпрыгнул от других, а на прохудившейся крыше лежит корыто брюхом кверху — это Примечание ссорится с дождем.
Тихо, как после смерти.
Хутор на ходу спит с открытыми окнами. Бабушка и другие старушки доят коров. Мой дедушка заперся и, задернув занавески, таясь от детворы, смотрит дальнозор. Дед Плешка крадется, как мышкующий кот, к окошку бани, где балуется парком Фашка, — я и сам хотел было приладиться, да он поблизости так и шмыгал. Ребятня, небось, удит рыбу с Примечанием. А я вот — один. Только Лохматый скулит подо мной.
Нет, мне здесь не жить. Уеду. Мне уже шестнадцать ступеней. Я родился на 194 ступени после Духовной Революции — я несомненно, безвозвратно, безызъянно умен, я роскошно, немыслимо умен, как царственно умны все жители планеты со дня Духовной Революции. Тем временем, до ближайшего хутора от рассвета до заката на телеге. Здесь бабы — рожают. И я, инкубаторский, должен сносить это варварство…
Часть первая
Почва
Опять этот гнус крутится вокруг Примечания. Удочки держать не умеют, а лезут… Вот со мной он классную уху умеет. Ничего, все равно он со мной водится, а с ними — только так.
Светило слезает с неба — дрыхнуть. Сижу на груше. Вон Лохматый скулит внизу — возьми с него блоху, посади на лысину деда Плешки — то-то ей придется, громче собаки заскулит. Так и я тут. Мне здесь не жить.
С ветки — дохлый пейзаж. Дедка мой закупорился в доме — на дальнозор пялится. Пацанам смотреть не дает — только уроки альфа-центаврского. Соберет нас, повесит дальнозор на стенку — опять альфа-центаврский язык! Уроку баста — он дальнозор в рулончик и в шкаф — под замок. Но как от нас Агломерашку не прячь, мы кое-чего про нее петрим, а тама вон старый потаскун Плешка. Делает стойку под окошком бани. Фашка — была от земли вершка два, вместо «да» еще «фа» говорила как. Вдруг приходит вечерком — платьице спереди топорщится. Мальчишки заробели — любопытно. Девчонки шу-шу-шу с ней, она и ляпни: это, говорит, фанерка… Смеху-то!.. А теперь вона какие фанерки!
С груши видно дорогу. Когда на нее, видел оранжевых. Ступеней семь мне от роду. Один раз. Было! Тишина, все дрыхают — дело зимнее, полутемки, я скучаю на груше приодет не мерзну. И вдруг из-за ближней рощи — несутся. Шиманы круглые, громадные. Грязносерые снега не касаются. Одна, другая, третья. А в них, как свечки в торте. У-у-у! Так это же оранжевые комбинезоны!! Я чуть с ветки не прочь бух. Красотища! Скоростища! Куда? Догонят? Схватят? Кого? Почему? А теперь вона какие фанерки. Или, как обычно, впустую? Не успел очухаться — они уже за дальней рощей. Так стало одиноко, ну как сейчас. Поймал соседского кота, сунул в мешок и бил об угол дома, пока мешок не промок.
