В лице Галена пытливый исследовательский греческий гений в области врачебного искусства потерял своего последнего великого представителя. Как яркая вечерняя заря, долго еще светил он грядущим поколениям и в течение многих веков служил путеводной звездой. Но ни одному греку, ни одному римлянину не суждено было уже подняться до той высоты исследователя, на которой стоял Гален, и его самого даже не решались признать за образец к которому следует стремиться:

«Ου παντος ανδρος ες Γαληνον εσθ’ ο πλους — не всякий направляет свой парус к цели, к Галену».

Тот исследовательский дух, который одушевлял Герофила, Эразистрата и их знаменитых последователей в Александрии, в 3-м веке окончательно покинул медицину. Александрия, наряду с Афинами и Римом, продолжала скромное существование в качестве города, где можно было учиться врачебному искусству, но стремления к самостоятельному творчеству на самостоятельно проложенных путях уже не было. Лозунгом эпигонов было только собирание материалов и ретроспективное изучение того, что было сделано в течение почти тысячелетнего развития, — развития, давшего материал экспериментального и иного характера, о каком ни один другой народ не мог и мечтать. Тому, что было достигнуто, удивлялись, но это удивление было соединено с бесплодием, так как побуждения к продолжению дела учителей, импульса к самостоятельному творческому труду оно не вызывало. Компиляция и регистрирование давали уже удовлетворение; создание схемы было высшей ступенью; выше никто не рисковал подниматься. Деятельность Галена была возрождением эпохи Гиппократа; то, что им было достигнуто, нельзя мерить, иначе, как взяв в качестве масштаба работу и достижения Гиппократа, Платона, Аристотеля, Герофила и Эразистрата; все эти достижения (3/4) сменило неограниченное господство энциклопедизма, который дал, впрочем, представителей медицины, достойных всякого уважения.

Мало по малу самая форма литературной работы изменилась, причем это изменение оказало влияние и на сущность писательского творчества. Книжный свиток, господствовавший в течение расцвета греческой культуры, к концу 4-го века был заменен пергаментным кодексом; эта перемена имела большое значение: писатель, составляя свой труд, мог удобно расположить, пергамент рядом и спокойно переписывать оттуда целые отделы; со свитком дело обстояло труднее, так как он требовал утомительной диктовки, требовал целого ряда помощников, или же приходилось извлекать цитаты из запаса собственной памяти, а это возможно было лишь при основательном знании источников и полном их усвоении при более свободной передаче своими словами.

Типичный пример такого метода творчества, состоящий в широком заимствовании как бы вырезанных при помощи ножниц целых отделов из работ великих предшественников, причем на долю писателя остается только распределение и расчленение материала — представляет труд Орибазия из Пергама. Его друг и покровитель, император Юлиан, питавший, как известно, отвращение к новой вере, находившейся под особым покровительством Константина, задумал реставрировать старую греческую религию и при этом решил возобновить культ Асклепия; Орибазию, во второй половине 4-го века, он поручил составить книгу, которая содержала бы все, заслуживающее внимание, из трудов греческих врачей. К сожалению, эти «συναγωγαι», составившие 72 книги, дошли до нас только в ничтожной части, но то, что дошло, показывает, что Орибазий опирается, главным образом, на своего земляка Галена, которого превозносит до небес; рядом с ним он ставит великих пневматиков Архигена и Атеная, а затем Филумена, Геродота и Руфа, а также хирургов Антилла, Гелиодора, Диоскурида, Диокла и Демосфена. О трудах большинства из этих великих врачей мы знаем в сущности только то, что дал из них в извлечениях Орибазий в своих Collectiones medicae.

Молодой энергии ислама ждала в передней Азии не одна медицинская наука. Почва для практического развития врачебного искусства была там очень хорошо подготовлена христианской (7/8) благотворительной деятельностью. Уже в уходящем античном мире попечение о больных вышло за пределы семьи — в больницы для рабов в латифундиях у крупных промышленников, а также в валетудинарии постоянных, войсковых лагерей; с утверждением христианства эти заботы о больных приняли размеры, о каких раньше не приходилось и думать, и поклонник Асклепия Юлиан, с высоты трона, мог только рекомендовать всему народу язычников отношение к больным христианам, как пример, достойный всяческого подражания. Нужно при этом указать, что как раз в тех областях, которые ранее других попали во власть арабов, уже с 4-го века существовали хорошо оборудованные больницы. В Цезарее Василий Великий (370—379) устроил целый город для больных, обеспечил его транспортными средствами; врачебным надзором, основал изоляционные дома и т.п. (всемирно известная «Базилия»). Высокого уровня развития больничное дело достигло позже в Константинополе, где, благодаря пожертвованиям, был основан целый ряд лечебниц всякого рода и назначения, а в больницах были устроены особые отделения для хирургических и лихорадящих больных с заведующими и старшими врачами, постоянной сменой прислуги и целыми полчищами хорошо обученного ухаживающего персонала обоего пола.

Средоточием греко-арабской медицины, пока Дамаск был резиденцией калифов из династии Омайядов, была Сирия. Из Дамаска ислам силой стремился распространиться на Восток, но покорить высококультурных персов ему удалось лишь отчасти; Аббасидам пришлось в конце концов ограничиться компромиссом, причем столицей был сделан Багдад на Тигре (осн. в 766 г.). Персидская культура вошла, как чрезвычайно важный фактор, в арабскую историю; большое значение имела она и для медицины ислама, причем в этом выводе ничего не меняет то обстоятельство, что ученые персы пользовались арабским языком. В созданном Сассанидами Гондешапуре языком преподавания сделался мало-помалу арабский, но величайшие врачи ислама, обеспечившие своей медицине вечное значение, как ар Рази, Али ибн ал Аббас и Ибн Сина, были персы.

Начало врачебного искусства ислама известно нам мало; в эти ранние времена большую славу приобрела несторианская семья врачей — Бахтишуа; из них наибольшей известностью пользовался Джибрал (Габриэль). Наряду с несторианами, роль посредников между арабами и греческим врачебным искусством особенно охотно брали на себя евреи; доказательством служит (8/9) старейшая из медицинских книг еврейского происхождения, принадлежащая перу некоего Асафа и появившаяся в 8-м или 9-м веке. Во времена знаменитого калифа Гарун ал Рашида (789—809) работал Июханна ибн Мазавахи или Иоханна Месюэ Старший (777—857), названный так в отличие от псевдонима Месюэ Младшего, под именем которого в 13-м веке появились сочинения западного происхождения. Июханна ибн Мазавахи прозванный также Иоанн Дамаскин (Janus Damascenus), перевел на арабский язык много греческих сочинений; оригинальным трудом его являются только «Афоризмы». Много сделал, наряду с другими для усвоения греческой медицины, Хунаин ибн Ишак, прозванный «Johannitius» (809—873), также христианин-несторианец, и его школа. Ему обязаны своим появлением афоризмы, прогностика и Гебдомады Гиппократа, анатомия, учение о лихорадке, кризисы и критические дни Галена. Его ученики обработали из работ Гиппократа сочинения об эпидемиях, о врачебной мастерской, о клятве и о законе, и целый ряд сочинений Галена: анатомию нервов, работы о пульсе (по этому вопросу арабы составили целый сводный труд), о признаках отличия болезней, об их причинах, симптомах и поводах, о больных местах тела, об уходе за здоровьем, о простых лекарственных средствах, их составе и действии, в зависимости от рода их и области тела, о противоядиях и терапевтической методике. Таким образом, почти все важнейшие работы Галена попали в руки арабских врачей; этим богатством они сумели распорядиться самым достойным образом и даже высоко стоящее учение греков они углубили и утончили еще больше и воздвигли новое великолепное здание греческой медицины; так случилось, например, с ятроматематикой в руках Ал Кинди (813—880), т.е. с тем александрийским астрологическим учением, дань которому заплатил и великий Гален в «Критических днях». Из собственных работ Хунаина его введение в «Микротехнику» Галена (Isagoge in artem parvam) пользовалось известностью на Востоке и Западе в течение столетий и комментировалось много раз.

На этой почве создал замечательные во многих отношениях свои труды и развил свою плодотворную деятельность наиболее знаменитый клиницист ислама Разес (Abu Bekr Muhamed ben Zakarija ar-Razi, 850—923) из Раи в Хорасане. Разес, живший в конце 9-го и начале 10-го века, был персом по происхождению; к его услугам была еще очень обширная в то время греческая медицинская литература, а также недавно возникшая сирийская и арабская; ту и другую он знал в совершенстве. Разе с составил книгу о греческом и (9/10) раннем арабском врачебном искусстве для собственного употребления; позже он хотел ее переработать в труд общего значения, но не успел сделать этого. Тем не менее после его смерти этот труд был кое-как приведен в систему, получил в качестве «Медицинского магазина» (al-hawi) широкое распространение, переведен в 3-м

Поздняя классическая латинская литература в Риме не могла уже подняться на ту научную высоту, на которой находились восемь книг медицины в энциклопедии Цельза. Но и работа Цельза представляла собой в сущности лишь одетую в латинский костюм медицину Александрии, если не просто перевод потерянного греческого труда. Во всяком случае последовательное влияние Цельза, небольшое вначале, исчезло очень быстро. Наоборот, собрание рецептов, принадлежащее перу Скрибония, сохранило свое значение вплоть до средних веков, причем авторы широко пользовались им, как источником, в своих работах. Большой популярностью пользовались также медицинские отделы в большом сборном руководстве естественной истории Плиния; в них содержался неистощимый материал, и литературные переработки их появляются снова и снова вплоть до 6 и даже 7-го века (Plinius Valerianus). Лучшую выборку из последних книг Плиния представляет собою «Бревиариум» (Breviarium), относящийся к 4-му веку; его другие названия — «Медицина Плиния» (Medicina Plinii), а также «Plinii secundi junioris de medicina libri tres».

Эта книжка составлена не врачом, но написана очень умело; она снабжена враждебным врачам предисловием, что не помешало ей (19/20) найти широкое распространение и стать материалом для многочисленных литературных заимствований, которые — для широких врачебных кругов — большей частью заменяли самого Плиния. Такой характер имеет книга Квинта Серена, которую раньше относили к более древним временам; в этой книге мы находим приблизительно в том же расположении, что и в «Breviarium» Плиния, всю практическую медицину, исключая хирургию и акушерство, изложенную в 1100 гексаметрах; книга пользовалась широким распространением еще в 9-м веке, в эпоху так называемого «Каролингского ренессанса».

Из Плиния заимствованы также популярные народные средства из овощей и фруктов (Medicinae ex oleribus et pomis), которые мы находим в сочинении по сельскому хозяйству Гаргилия Марциала, жившего в 3-м веке; он сохранился только в одном извлечении, относящемся к 6-му столетию. Секст Плацит составил в 4-м или 5-м веке свой сборник лекарств из животного царства, а псевдо-Апулей в конце 4-го или начале 5-го века разработал учение о растительных лекарствах, заимствовав их главным образом у Диоскурида.

В высококультурных северо-африканских береговых странах западного Средиземного моря жили и писали выдающиеся врачи Виндициан (во второй половине 4-го века), друг Августина, и его ученик Теодор Присциан, а также карфагенский христианин Кассий Феликс; последний в 447 г. закончил свой догматически изложенный медицинский труд в 82 главах. Пользовавшийся большой известностью Виндициан примыкал в общем к Сорану, а в области эмбриологии — к александрийскому последователю Герофила, Александру Филалету. Что касается Теодора Присциана,то он, как источниками, наряду с Сораном пользовался Галеном. К концу пятого века нумидиец Целий Аврелиан переработал имеющую большое значение книгу Сорана о патологии и терапии острых и хронических болезней. Так как оригинал этой книги утерян, то лишь благодаря труду Аврелиана она стала известной и его современникам и последующим поколениям, так как сохранился перевод (в Германии). Спустя несколько столетий один южный итальянец или северо-африканец, по имени Мустио, перевел на латинский язык катехизис Сорана для повивальных бабок и этим обеспечил книге (снабженной рисунками положений плода) широкое распространение на протяжении всех средних веков. (20/21)

Все сочинения, которые рассмотрены сейчас нами и которые все относятся к трем или четырем векам из эпохи упадка Рима, составляют, в сущности, довольно обширную библиотеку; к ним нужно прибавить, кроме того, псевдо-Демокрита, псевдо-Теодора, а также целый ряд сочинений анонимных или таких, о которых сохранились лишь краткие упоминания; по количеству получается таким образом много. Что касается качества, то научный характер имеют только некоторые работы Виндициана; все же остальные книги имеют чисто практический характер с резко подчеркнутой тенденцией подходить ко всему с народной точки зрения, — от сочинений, основанных на Плинии, ничего другого, впрочем, и нельзя ожидать.

На пороге этой эпохи одиноко стоит грек Анфим, сопровождавший готского короля Теодориха в Италию из балканских стран и Византии, где юный королевский сын получил классическое образование, а с ним вместе — вкус и любовь к древней античной культуре. Этого врача Теодорих отправил в качестве посланника к франкскому королю Тейдериху (511—533), сыну Хлодвига. Резиденцией последнего был Мец; находясь здесь, Анфим посвятил Тейдериху небольшую книгу о диэтетике, в которой кратко трактуется — в духе греческих учений — о хлебе, мясе, рыбе, овощах и фруктах. Наряду с этим эта книга показывает, что, находясь среди франков, грек сумел проникнуться духом страны, так как в его сочинении мы находим настоящий хвалебный гимн универсальному, (23/24) наружному и внутреннему, лекарственному средству франков — сырому свиному салу.

Эпоху, непосредственно предшествующую салернскому периоду истории медицины, т.е. 5–9-е столетия, принято называть, как об этом уже говорилось латиноварварской или монашеской медициной. Последнее верно лишь отчасти, поскольку, по крайней мере, дело касается Южной Италии, о которой в сущности только и может идти речь, так как лишь в этой стране рано началось усвоение греческого литературного наследства путем перевода его на латинский язык. Что касается первого, то здесь мы имеем дело с односторонним взглядом на вещи — через очки итальянского Ренессанса.

Знаменитый канцлер Теодориха, М. Аврелий Кассиодор, римлянин, родившийся в Сирии и имевший возможность познакомиться с тамошними учеными школами, сделал попытку, во время своего нахождения у власти, основать в Риме университет; по выходе же в отставку (540) он основал в своем «Виварии», находившемся в юго-западном углу итальянского полуострова, нечто вроде классической академии, в которой изучалась и медицина. Там, где греческим языком пользовались больше, чем латинским, там усердно занимались переводами; кроме того, сочинения, уже существовавшие на латинском языке, подвергались переработке, дополнениям и т.д. Наоборот, орден бенедиктинских монахов, близко к которому стоял Кассиодор, держался в это время вдали от науки. Основная книга средневекового знания, институции Кассиодора (551), в монастырях севернее Альп рано приобрела характер руководства, регулировавшего отношение к науке; благодаря ей, — в них создалась традиция, стремившаяся к сохранению книжного богатства и постоянному воспроизведению его; на Аппенинском полуострове этого еще не было.

Рис. 5с. Изображение растения из Гертенского кодекса псевдо-Апулея (9-е столетие). Agrimonia.