Девочка была маленькой. Очень маленькой и какой-то ненастоящей. Посудите сами: разве часто можно встретить в наше время девочку в белом платьице с ярким кушаком, в кружевных гольфиках и с белыми воздушными бантами в волосах?

Мальчишке, сидевшему на краю моста, она показалась поначалу похожей на ожившую куклу или на пирожное со взбитыми сливками. Это неожиданно пришедшее в голову сравнение заставило его сглотнуть слюну.

Гостей, свернувших с дорожки на перекинутый через протоку деревянный мост, было пятеро. То есть шестеро, если считать и девочку.

Главным среди них, судя по всему, был высокий мужчина, похожий на теледиктора — темноволосый и белозубый, лет под сорок, одетый в легкую светлую рубашку с короткими рукавами и джинсы. Именно перед ним чуть ли не приплясывал, будто старающаяся понравиться собачонка, Джиллеспи, главный управляющий питомника. Остальные трое мужчин, несмотря на жару, были в костюмах и при галстуках.

Единственная среди гостей женщина, красотка-блондинка с локонами до плеч, тоже была в костюме — голубом, под цвет глаз, юбка по меньшей мере на ладонь выше колена; туфли на высоченном каблуке — а ножки… ну уж точно не хуже, чем на картинках в журнале! Темноволосый мужчина явно интересовал ее куда больше, чем девочка, которую она вела за руку — на нее она почти не обращала внимания, зато в него то и дело постреливала глазами.

В забытьи он был долго. Иногда приходил в себя, но в голове от боли все путалось и перед глазами мельтешило так, что хотелось зажмуриться. Ему давали попить, и он снова погружался в забытье, и был рад ему, потому что оно несло за собой избавление от боли.

Кто давал пить, он не запомнил, запомнил только яркий свет и что все вокруг было белое — очень белое; трясло, будто везут куда-то, шум, голоса…

В очередной раз очнувшись, Рэй почувствовал, что перед глазами уже не так мельтешит. Над головой четко вырисовался высокий потолок с лепным узором; справа — окно с желтой занавеской.

Болело все — руки, ноги; особенно левая рука, которую дергало и пекло. В животе тоже гудела какая-то тупая боль, и, казалось, вокруг головы обмотана тяжелая горячая веревка.

Но хуже всего была неприятная, тянущая боль в паху…

Снова девочка появилась на следующее утро. Собственно, Рэй и проснулся оттого, что она бесцеремонно дернула его за ухо. Открыл глаза — она стояла рядом и таращилась на него своими синими глазами-виноградинами. На ней была светло-зеленая пижамка, разрисованная мультяшными автомобильчиками, распущенные темные волосы завивались кудряшками вокруг лица.

— Ты чего? — спросил Рэй, глянул на окно. Еще только-только рассвело, было от силы часов шесть.

Девочка продолжала выжидательно смотреть.

— Ну ладно — раз уж пришла, садись! — Похлопал по кровати, чтобы перешла направо и села там — а то еще заденет больную руку.

Она наклонила голову, словно спрашивая взглядом: «Ты это серьезно?»

«…пацан у меня в магазине подрабатывал. Да я ему и так всегда лишний кусок готов был сунуть. Моя жена иногда специально для него что-то вкусненькое готовила, но он гордый, так просто брать не хотел, все отработать пытался. Так я ему говорил, что мы слишком много наготовили, самим не съесть — чего считаться, соседи же, не чужие! Порой просил сделать мелочь какую-то — двор подмести или там коробки пустые сложить — и совал доллар-другой, да и на заправке тоже, кто знали, сами подзывали, чтобы он им стекло протер или еще что… или за гамбургером сбегал, а сдачу себе оставил…»

За последние недели сенатор Рамсфорд собрал обширное досье на Рэя Логана, включавшее в себя не только официальные документы, но и отзывы о нем людей, знавших его.

Одним из них был человек, голос которого звучал сейчас из лежавшего перед сенатором диктофона — Сэм Майерс, владелец универсального магазина в крошечном городишке неподалеку от Ликсвилла. Таких, словно сошедших со страниц рассказов Эрскина Колдуэлла городков, населенных по большей части теми, кого люди побогаче презрительно именуют «белой голытьбой», на Юге много, в них до сих пор придерживаются старых традиций и не доверяют чужакам — и нужно прожить там не один десяток лет, чтобы сделаться «своим».

Именно в этом городишке вырос Рэй, когда-то там родилась и его мать, Рэнди Логан — ее Майерс тоже знал.

Сенатор нажал кнопку «Стоп» и перемотал пленку назад, чтобы еще раз прослушать место, где владелец магазина рассказывает о ней:

Когда мисс Фаро сказала, что через месяц он сможет играть в футбол, это было чересчур оптимистично. Гипс на ноге, правда, уже сменился пластиковым каркасом на застежках-липучках, но дальше этого дело не пошло, и без костылей Рэй все еще ходить не мог.

Поначалу с ними была проблема — попробуй-ка, ухватись за ручку костыля, если рука замотана в повязку и при малейшей попытке согнуть пальцы болит, будто ее ножом режут! Но потом он приноровился цепляться за ручку большим пальцем, и дело пошло на лад.

Вообще рука доставляла куда больше хлопот, чем нога. Когда с нее сняли швы, оказалось, что пальцы кое-как шевелятся, но сжать ее в кулак, или, скажем, взять ею что-то не то что больно — просто невозможно, такая она вся была какая-то чужая и задубелая. И выглядела она жутко — синевато-бледная, с пятнами и кровоподтеками, к тому же неестественно узкая, будто щупальце у инопланетянина.

Но врач, глядя на нее, кивнул, словно был доволен увиденным, и похлопал Рэя по плечу.

— Ну вот, теперь походишь на физиотерапию, и будет как новенькая! А что мизинца нет — так и без него обойтись можно. — Хохотнул: — Разве что в ухе ковырять теперь будет нечем!

— Если ты уедешь, я с тобой разведусь! Помяни мое слово, разведусь, и ни на секунду не задумаюсь!

Рэй невозмутимо продолжал складывать вещи.

— Ты слышишь, что я тебе говорю?

— Слышу. — Он захлопнул чемодан. — Что там у нас с обедом?

— Ты что, считаешь, я тебе лапшу на уши вешаю насчет развода?! — Луиза стояла в дверях — руки в боки, голова вскинута, глаза горят яростью.

В том, что отец любит ее, Мэрион не сомневалась. Она тоже его любила. Даже очень. Но иной раз злилась на него до невозможности.

— Завтра с утра прилетает одна важная персона, и мне хотелось бы, чтобы ты ее встретила. Самолет прилетает в восемь, Эдди заедет за тобой к семи, — заявил он за ужином.

Кажется, он забыл, что она не состоит в штате посольства и что у нее могут быть на утро другие планы!

Но спорить она не стала, только жалобно скривилась, чтобы дать ему понять свое отношение к этому известию — вслух же спросила:

— Какого пола персона? — Ведь «персона» может обозначать как женщину, так и мужчину.

«Тоже мне, нашел доброго папочку!» — заявила Луиза в пылу ссоры. Глупость, конечно — «добрым папочкой» Рамсфорд для Рэя никогда не был. Их отношения вообще напоминали не столько отношения отца и сына, сколько двух добрых приятелей, волею судьбы живущих в одном доме.

Трудно было себе представить, что Рамсфорд зайдет поздно вечером в комнату Рэя поправить одеяло и поцеловать его на ночь или решит вдруг поучить его играть в бейсбол. Да и сам Рэй никогда бы не стал вести себя как Ри — то есть, не обращая внимания ни на настроение, ни на усталость сенатора, едва тот появлялся в дверях, набрасываться на него, радостно вопя «Папа!» и выкладывая все домашние новости.

Ему вообще бы не пришло в голову назвать Рамсфорда папой, и тот наверняка удивился бы, услышав из его уст это слово. Правда, сам он порой называл Рэя «сынок», но скорее из-за разницы в возрасте, чем подразумевая что-то более личное.

Но нужно отдать сенатору должное, в его доме Рэй никогда не чувствовал себя лишним, чужим или ненужным. Просто такой уж Рамсфорд был человек — деловой, вечно занятой… и не слишком теплый. Все душевное тепло, на которое он был способен, принадлежало лишь одному человеку — дочери.

Рэй не чувствовал себя от этого ни ущемленным, ни обделенным — он и сам любил Ри не меньше. Кого же еще любить, как не эту маленькую домашнюю тиранку, порой вредную, порой послушную, признающую его авторитет, хоть и имеющую по многим вопросам свое собственное мнение; непоседу, модницу и подлизу.

— …А вот в ту сторону Колизей. Мы с тобой туда съездим, я тебе все покажу. Там кошек очень много. Мы совсем уже недалеко здесь живем, — продолжала тараторить Ри, — в резиденции посла. Тебе понравится. У нас сад апельсиновый есть и большущий бассейн с витражной крышей…

«…бока белые, перила красные и в каюте диванчики такие пушистые, бархатные…» — вспомнилось вдруг Рэю, как она когда-то расписывала ему достоинства папиной яхты.

— И с красными перилами? — улыбнувшись, спросил он.

— А? — осеклась Ри. — Чего? — Внезапно резко сменила тему: — Рэй, а ты в отпуск приехал, да?

— Н-нет, не совсем. Твой папа попросил меня приехать, у него ко мне какие-то дела, — сказал он полуправду.

— Я хочу, чтобы ты прочел вот это.

На миг Рэя охватило чувство «дежа вю» — когда-то, давным-давно, в похожем кабинете сенатор Рамсфорд обратился к нему с теми же словами и протянул ту же самую газетную статью с заголовком «Трагедия в семье сенатора» и фотографией Мэй-Линн.

Но на сей раз это была ее ксерокопия, сильно уменьшенная, и ниже, на свободном поле, три строчки: «Если вы не хотите, чтобы это повторилось, подготовьте миллион евро мелкими купюрами и ждите объявления о пропаже гималайской кошки в пятничном «Вечернем курьере». Никакой полиции!» Похоже, слова были вырезаны из газеты и наклеены на бумажный лист, после чего отксерокопированы.

— Это письмо пришло в посольство два месяца назад, — сказал Рамсфорд. — На конверте было напечатано «Послу Рамсфорду лично». Как и все адресованные мне письма, его вскрыла моя секретарша и тут же позвонила в отдел безопасности посольства. Те, совместно с ФБР и итальянской полицией, попытались установить отправителя — безрезультатно. В конце концов они пришли к выводу, что никакой серьезной угрозы за этим, скорее всего, не стоит и, возможно, автор — душевнобольной человек.

— Почему?