Тема эта долго была у нас если не запретной, то неприкасаемой. О ней писали мало и только в изданиях для специалистов. Из моих книг эта у меня вторая на данную тему. Остальные далеки от нее. Я не сексолог, не медик, не психолог или социолог. Правда, я вырос в семье медиков, однако, хоть у меня несколько взаимосвязанных научных профессий, но этих среди них нет. Предмет моего изучения - культура в ее отношении к природе человека и к истории.

Поэтому я много занимался археологией, филологией (мои книги в основном по этим отраслям), а сейчас преподаю в университете новую для нашей страны дисциплину - культурную антропологию и занимаюсь исследованиями природы человека как творца и творения культуры. Среди этих тем - противоречия между природой человека, сформировавшейся в первобытные времена, и современной культурой, а также некоторые странные явления культуры (например, коллекционирование, игры взрослых и т. п.). Странной представляется и гомосексуальность. Можно было бы поставить вопрос шире - о сексуальной ориентации вообще. Но тогда странность исчезает: в гетеросексуальной ориентации, в тяге к противоположному полу, т. е. в ориентации большинства, ничего странного, казалось бы, не обнаруживается. Это естественный ход вещей - всё работает на продолжение рода. Коль скоро размножение у человека половое, как у всех животных, то взаимная тяга полов необходима и естественна. Загадка появляется с гомосексуальностью.

Я пишу "гомосексуальность", а не "гомосексуализм", соответственно "гомосексуал", а не "гомосексуалист", потому что слова с суффиксами -изм, -ист воспринимаются в русском языке как обозначающие некое учение, направление, идеологию и сторонников этой концепции, а в других языках такого слова вообще нет. Слову "гомосексуалист" (с таким суффиксом) соответствует общеевропейское homosexual (без суффикса). Термин "гомосексуалист" в русском языке ответвился от "гомосексуализм", а тот вошел в язык тогда, когда люди этого склада воспринимались как еретики и злонамеренно уклоняющиеся от общественных норм поведения и взглядов. Это связано с представлением о произвольно и сознательно выбранной жизненной позиции, которую можно отстаивать и проповедовать. Как правило, тяга к собственному полу изначально не такова, хотя в ходе борьбы за выживание она и может приобрести такие формы. Поэтому слова "гомосексуализм" и "гомосексуалист" я не использую, привожу только в цитатах.

К феномену гомосексуальности я подхожу прежде всего как антрополог - мне интересно не только, почему это свойство существует у отдельного человека, но и на какой основе оно сформировалось у всего человечества. Может быть, это как раз и поможет понять, как отдельный человек становится таким и почему он не может от этого избавиться. И как решать эту проблему.

Конечно, придется затронуть и вопросы психологии, сексологии, медицины, социологии. Я в рабочем контакте с петербургскими и московскими специалистами по этим наукам, других знаю по литературе. Буду ссылаться на результаты их трудов.

Мне кажется, что ныне, когда стало ясно, что в сексуальной ориентации проявляются и наследственность, и гормоны, и социальные факторы, когда основные статистические параметры сексуальности благодаря подвижническим трудам Кинзи и других уже выяснены, проверены, откорректированы и существенному изменению не подлежат, особую важность приобретает выяснение того, как в каждой отдельной личности проявляется взаимодействие наследственности с социально-семейными и ситуационными факторами. А для этого нужны наблюдения над психикой индивида, над формированием сексуальности индивида.

В этой книге я привожу статистические сведения, результаты анкетирования, экспериментов и медицинских наблюдений, но больше всего места занимают автобиографические материалы - мемуары, интервью, признания пациентов в историях болезни. После Пола Рейдина метод изучения автобиографий интенсивно вошел в антропологическую практику, но еще до того он обильно использовался сексологами. Протоколы следственных и судебных допросов я не использую как источник: в них человек редко бывает вполне искренним.

Я много цитирую здесь автобиографические признания пациентов из книг известных сексологов прошлого - Крафта-Эбинга, Хэвлока Эллиса, Молля и др. Конечно, это не репрезентативные сводки. Исследователи, разумеется, подбирали случаи для иллюстрации своих идей. Поэтому, чтобы соблюсти максимальную объективность, я стараюсь приводить эти конкретные казусы-иллюстрации не по их прямому назначению, не в доказательство тех же идей, а для анализа других деталей, оставленных авторами этих книг без внимания, деталей, которые для самих исследователей не имели существенного значения. Так, Крафт-Эбинг считал гомосексуальность болезненным проявлением общей неполноценности субъекта, результатом вырождения, и приводил конкретные истории болезни в доказательство этой идеи, выбирая из своей обширной практики те, что, как ему казалось, были способны доказать его идею. Но так как он подробно излагал эти истории болезни, то попутно он сообщал и факты, не имевшие значения для доказательства идеи вырождения, - о возрасте вовлечения в секс, о реакциях на совращение и проч. Вот эти-то стороны его повествований можно спокойно использовать.

Еще ценнее для использования в качестве источников те документальные автобиографические признания, которые помещаются эротическими и гомоэротическими журналами для удовлетворения спроса их читателей на возбуждающее чтиво - письма читателей с рассказами о том, "как это было со мной", "как я стал таким", "мой первый случай". Особенно богаты в этом плане русский журнал для сексуальных меньшинств "1/10" и польский "Иначэй". Даже если такие повествования изложены без применения ненормативной лексики, они используются этими журналами несомненно не в чисто научных целях, а ради сексуального возбуждения читателей - как афродизиаки, то есть как эротика или даже с порнографическими целями. Ведь в силу естественной заразительности сексуальных действий и телесных проявлений пола (эволюция выработала в нас такую реакцию) любое или почти любое описание половых сношений для какой-то значительной части читателей окажется сексуально возбуждающим. Как и изображение их. И чем подробнее и документальнее, тем более возбуждающим.

Конечно, тут тоже действует некоторый отбор, хотя и менее жесткий, чем в научных монографиях. Отбираются наиболее яркие, сексапильные случаи. С наиболее эстетичными, привлекательными персонажами, чаще - с молодыми, сильными, здоровыми, оснащенными большим членом. Но эту общую черту легко учесть и сделать на нее поправки. Кроме того, гораздо больше эти журналы ценят не соответствие неким идеалам по содержанию, а мастерство литературного изложения - красочность, реалистичность, безыскусность передачи, потому что при таком мастерстве почти любое половое сношение, самое рядовое и неказистое, оказывается заразительным (для соответствующей категории читателей). Поэтому такие автобиографические повествования, особенно не в массе, а по отдельности, более объективно отражают действительность и служат чрезвычайно ценным материалом для исследований.

Почему я лично заинтересовался именно этой проблемой? У читателя может возникнуть подозрение, что я и сам такой. Не стану ни подтверждать это, ни отвергать. Более того, в моей биографии читатель мог бы найти аргументы как в пользу этого подозрения, так и против него.

С одной стороны, я не женат, всегда окружен молодежью, вместе со мной в моей квартире постоянно (по несколько лет) живет молодой человек - мой секретарь, то один, то другой, а в 1981-82 гг. против меня было возбуждено уголовное дело по обвинению в гомосексуальных связях. Я был арестован, осужден, помещен в тюрьму и затем в лагерь. Куда уж более толстый намек!

Однако все молодые люди, жившие у меня и помогавшие мне, затем женились, живут в благополучном браке, имеют детей и поддерживают со мной дружеские отношения. Правда, кое-кто из них развелся и женился вторично - но это как уж обычно бывает.

К тому же у меня и раньше были нелады с госбезопасностью, а этим чисто уголовным делом почему-то занимался КГБ. Прокурор требовал 6 лет заключения и затем 5 лет лишения в правах. Дело не ладилось, сменилось четыре следователя, приговор (к трем годам) был отменен вышестоящей судебной инстанцией как несостоятельный (это в те-то годы, да еще при инициативе КГБ!). Затем всё было начато с самого начала, новый приговор был - по нашим меркам - очень мягким (полтора года, которые я к тому времени почти целиком отсидел).

Еще поразительнее другое. В тюрьме мои сокамерники устроили мне свой собственный судебный процесс, самый придирчивый, - они должны были решить, действительно ли я повинен в том, в чем меня обвиняют. Если так, тогда я - "пидор", со мной нельзя водиться, нельзя вместе питаться и т. д., а если по неведению осквернились, то это можно смыть только кровью - моей. Или же на меня возвели напраслину, "шьют дело" - тогда я заслуживаю сочувствия. У меня при себе были обвинительный акт и другие материалы дела. Этот "процесс" меня оправдал, и я стал раздатчиком пищи в камере. Это был знак особого доверия, с него началось мое восхождение по ступеням иерархии зеков. В лагерной характеристике записано: "Пользуется уважением заключенных... В проявлениях гомосексуальности не замечен". Это при том, что в лагерях, как известно, такая практика в полном расцвете...

Конечно, в книге много откровенных рассказов с интимными деталями, которые считаются неприличными, но все они не в авторском тексте, а в цитируемых примерах. Я обильно цитирую гомосексуальных писателей и рассказчиков, стараясь передать их речь, их сосредоточенность на важных для них событиях и деталях, их чувства и мысли. Нельзя ли опустить эти материалы, обойтись без них, пересказать намеками? Но тогда правильно поймут всё лишь некоторые читатели, сугубо посвященные. Многим будет непонятно, о чем, собственно, речь, что же во всем этом людей так властно привлекает, неясной окажется их психология. Многие так и останутся со своими анекдотическими стереотипами относительно "гомосеков".

На рубеже веков Фрейд первым сломал многие табу на откровенный разговор о сексуальной сфере. В конце двадцатых - начале тридцатых известные антропологи Бронислав Малиновский в Англии и Маргарет Мид в Америке независимо друг от друга начали смело, не смущаясь конкретными примерами, описывать сексуальную жизнь туземцев колоний, так непохожую на нашу. Книги их выдержали десятки изданий. Эти ученые служат мне примером того, как нужно обращаться со своим материалом: он должен максимально соответствовать теме, полностью раскрывать ее. Он должен быть приведен, каким бы он ни был. Геперь мы знаем, что сегодняшние табу станут завтра предрассудками.

Пуританские правы викторианцев (эпоха была так названа по английской королеве Виктории) действовали во второй половине XIX в. по всей Европе. Когда Генрих Шлиман, раскопавший Гомерову Трою, выстроил себе в Афинах дворец, он поставил на крыше статуи античных богов - по образцу Эрмитажа (он ведь провел в Петербурге почти двадцать лет своей жизни). Прохожие останавливались посмотреть, потому что античные нравы были давно забыты и зрелище полностью обнаженного человеческого тела было непривычным в православных Афинах. Муниципалитет предъявил Шлиману требование снять неприличные статуи с крыши, так как они оскорбляют общественную нравственность. На следующее утро у дворца Шлимана собрались толпы хохочущего народа, потому что по приказу Шлимана на всех статуях были надеты кальсоны и бюстгальтеры. Королю пришлось отменить постановление муниципалитета.

Иного читателя первые же страницы могут шокировать, и он отбросит книгу с омерзением: охота же автору копаться в такой грязи! Но ведь и то, что этот читатель считает чистой любовью и невинным наслаждением, наверняка покажется кому-то другому такой же грязью. Немало найдется аскетов и пуритан, для которых вообще грешно и мерзко всё, что касается половых сношений - любых. Для них грязен весь человеческий "низ" - всё, что ниже пояса. Один сокамерник рассказывал мне, как потрясен был пожилой следователь его признанием, что в интимном общении с женщиной он разделся полностью. "Я с собственной женой сплю только в кальсонах!" - возмущался тот. Страницы, которые вам неприятны и которые захочется пропустить (да и пропустите, не беда), кто-то другой будет смаковать и найдет их самым привлекательным, что есть в книге (но ради них прочтет и остальное - значит, и они пригодились). Для "сексуально озабоченного" и анатомический атлас - порнография. Если мы хотим, чтобы понимали нас, надо научиться быть терпимым к другим, чтобы вся обстановка в обществе изменилась.

Я хочу, чтобы за средними цифрами и учеными дискуссиями ни на минуту не исчезал человек с его страстями и проблемами.

В рассказе Стефана Цвейга "Смятение чувств" два героя - профессор и его ученик, от лица которого и ведется рассказ. Профессор тщательно скрывал от ученика свою любовь к нему, в сексуальном плане безответную, хотя эта необходимость и доставляла ему тяжкие мучения. Перед расставанием он сде-лал трудное признание и распрощался с учеником навсегда.

В основе рассказа, собственно, не столько безответная любовь, сколько тер-зания человека, разрывающегося между желанием и чувством долга, между своей внутренней природой и нормами общества. Может быть, конфликт этот показан Цвейгом с некоторым преувеличением - таким, каким его хотели ви-деть либеральные слои тогдашнего пуританского общества. Возможно, что и тогда не так уж много гомосексуалов винило себя, готово было всю жизнь страдать, сдерживая свою страсть, но такие были, найдутся и сейчас. А что-то от этого конфликта переживал и переживает каждый, в ком заложена эта потребность. Потому что эта любовь - другая, не та, что у большинства. Недоуменные и насмешливые взгляды этого большинства, непонимание родных и близких заключают каждого такого человека в капсулу одиночества и отчуждения. Вначале он полон желания соответствовать ожиданиям окружающих. Лишь постепенно он убеждается в том, что его коренные качества противоречат этим ожиданиям. Не так-то легко ему понять свою особость и признать ее, утвер-диться в ней, видя, что общество этого не приемлет.

Ведь в обществе для одних страсть к людям своего пола - это извраще-ние природного порядка вещей, разврат и распущенность, злонамеренные и аморальные поиски острых ощущений, идущие от пресыщенности. Люди с такими традиционными представлениями считают, что эту мерзость надо ис-коренять силой, за нее надо наказывать. Для других гомосексуальность - это болезнь, которой можно заразиться, так что больные опасны. Надо ста-раться таких вылечить, а если болезнь зашла слишком далеко - изолировать, чтобы не заражали других. Для третьих, более образованных,- это врожден-ная или приобретенная в раннем детстве аномалия, патология, от которой ис-целения нет. Но и тут встает вопрос о здоровье нации: если это наследственное уродство, то можно ли разрешать этим людям иметь детей? Не разумнее ли стерилизовать их?

Ну, а для кого-то это их жизнь. Эти считают, что они поступают соответ-ственно своей природе. Что раз они такими созданы, то их склонности - в пределах нормы. Может быть, даже чем-то полезны для всего человечества. Что гомосексуалы - как бесполые рабочие пчелы, созданы эволюцией, что-бы целиком отдаться работе и достичь особенных результатов. Это особый мир. Они организуются в сообщества, борются за свои гражданские и человечес-кие права, собирают конгрессы и фестивали, на Западе уже выходят на де-монстрации.

Окружающие рассматривают это как необычайное нахальство, как откро-венную пропаганду нездорового образа жизни. Другим всё это просто смеш-но и забавно. Но мало кто хорошо представляет себе, о чем, собственно, речь.

Не раз эта любовь губила судьбы и сокрушала авторитеты. О сложности и противоречивости этой темы наилучшее представление дает судебный процесс над знаменитым английским писателем Оскаром Уайлдом, состоявшийся в самом конце прошлого века. Это был один из самых знаменитых процессов, пожалуй, процесс века. О нем и о подсудимом написано множество книг (Эллис 1910: 348-395; Парандовский 1990; Pearson 1949; Broad 1954; Hyde 1962; 1981; Croft-Cooke 1972; Ellman 1988; Knox 1994; Schmidgall 1994, и др), снят фильм.

Будучи уже немолодым (35-40 лет), писатель водился с весьма молодыми людьми всякого сорта. Подружился он и с очень миловидным молодым поэтом Элфредом Дугласом, студентом Оксфордского университета. Этот весьма заурядный поэт и нерадивый студент был лордом, младшим сыном маркиза Куинсбери. Маркиз публично обвинил писателя в том, что тот соблазнил его сына на противоестественные отношения. Оскар Уайлд подал на маркиза в суд присяжных за оскорбление и маркиз был арестован. Но суд вскоре выяснил такие вещи, что писатель из истца превратился в обвиняемого. Симпатии присяжных и публики были на стороне маркиза. Ведь это был отец и он ратовал за спасение юного сына, затянутого в вихрь противоестественных страстей развратного писателя. Такова внешняя фабула. Но за ней скрывается не столь простая раскладка добра и зла.

Оскар Уайлд, так же, как и другой знаменитый писатель, его сверстник Бернард Шоу, был ирландцем, уроженцем Дублина. Он родился в семье известного врача, женой которого была поэтесса, воспевавшая ирландскую национальную гордость. Мать, уже родившая одного сына, хотела дочь и в раннем детстве одевала Оскара в девичьи платьица. Сын вымахал в высоченного верзилу, но приятели отмечали в его манерах нечто женственное. И выделялся он длинными волосами, когда все носили короткие. Гордость Уайлда была уязвлена с юности: его отец был обвинен в изнасиловании пациентки под наркозом и, хотя присужден он был к символическому штрафу в одно пенни, но репутация была погублена.

Оскар блестяще окончил Оксфордский университет. Как многие студенты того времени, он преуспевал не только в университете, но и в веселых заведениях и получил от проститутки (известной среди студентов под кличкой "Старая Yes") сифилис. Два года его лечили ртутными препаратами и от этого почернели его зубы - всю жизнь он, разговаривая, прикрывал рот рукой. Медики, признав его вылеченным, разрешили жениться и иметь детей, но биографы подозревают, что болезнь была вылечена не до конца (ведь спирохета была открыта только в 1905 г.), а сказалась осложнениями позже. Кого-то другого эта беда могла бы обратить к сожалению о беспутной молодости и к раскаянию, но в Оскаре, с его мятежной душой, унаследованной от матери, это породило лишь раздражение против благонравия и ханжества общества, ожесточение против самого провидения: когда все падки до грешных наслаждений, почему именно ему досталась эта напасть? На всю жизнь в его душе поселились сознание своей исключительности и горькая ирония.

Он быстро прославился своими остроумными и вызывающими эссе об искусстве, а затем пьесами, которые шли с огромным успехом в театрах Англии и других стран, а также романами, из которых самый известный - "Портрет Дориана Грея", об ангельски красивом юноше, дьявольские страсти которого изменяют и старят не его, а его портрет. Вечная молодость - мечта всякого голубого.

"Без черемухи" - так называлась знаменитая в свое время повесть 20-х годов, в которой впервые представал новый подход к половому вопросу - без всяких там романтических букетов. Повесть канула в лету вместе с революционными упрощениями, любовь осталась. Но это у обычных людей, ориентированных на противоположный пол.

Голубых же часто обвиняют в том, что никакой любви у них на самом деле вообще нет, что всё ограничивается голым сексом. Что у них-то и сейчас всё именно "без черемухи". Да, часто это так. Вот ведь и доктор Рейбен на чем-то же основывал свои анекдотические картины. Но присмотримся к более подробным и, что главное, явно более компетентным описаниям таких сцен "без черемухи".

В самом деле, трудно назвать любовью то, что пережил герой романа Эдуарда Лимонова (1990) "Это я, Эдичка", темной ночью в Нью-Йорке где-то под оградой и помостом. Повествование от первого лица. Автобиографичность хотя и не декларируется, но подразумевается благодаря личности и биографии персонажа (русский писатель в Америке) и подчеркивается его именем.

Эдичка спрыгнул с какого-то помоста вниз в песок и увидел молодого здоровенного негра, который явно не желал общаться. Злой, с широкими ноздрями. Когда Эдичка надоел ему своими приставаниями, тот набросился на него, моментально скрутил, поджал под себя и собирался придушить.

"Пахло сырым песком, шаркали подошвы за оградой, это по улице проходили одинокие ночные прохожие. Внезапно я высвободил свои руки и обхватил ими его спину. "Я хочу тебя, - сказал я ему, - давай делать любовь". Я не навязывался ему, неправда, все произошло само собой. Я был невиновен, у меня встал член от этой возни и от тяжести его тела. ... Я ему сказал: "Давай делать любовь", но он и сам, наверное, понял, что я его хочу, - мой член наверняка воткнулся в его живот, он не мог не почувствовать. Он улыбнулся.

Но однополая любовь - это ненавидимый род любви. Его ненавидят и презирают массы обычных людей, преследуют и карают власти в ряде стран, еще не так давно - ив нашей. Известный американский активист движения голубых против СП ИД а Ларри Крамер в книге "Репортаж из всеобщей катастрофы" (Kramer 1990: 232) пишет:

"Удивляюсь, почему так много голубых требуют, чтобы наша жизнь и деяния показывались непременно "положительно", когда на деле мы прошли через такой ужас. Евреи требуют от себя и от мира постоянно помнить об их мучительной истории. Гомосексуалов ненавидели религия, государство, страна, мир, история, родители, семья и товарищи. (Это страшная уникальность ситуации геев: могут ли евреи вообразить, чтобы их ненавидели собственные родители только за то, что они евреи?)"

Порою ненавистна эта любовь и самим "голубым". "Покажите мне счастливого гомосексуалиста, и я покажу вам веселого покойника", - повторил за одним писателем тот "голубой" витеблянин, письмо которого в журнал я цитировал в предисловии (Голубая гостиная 1992: 18). "Семейство однополых невозможно, - с горечью констатировал Евгений Харитонов. - Почему плохо одному. Нет никого рядом и не о ком позаботиться. Холодно жить на одного себя... я живу один зачерствел перестал понимать простые жизненные заботы людей, потому что у меня их не было" (Харитонов 1993: 200, 203, 204).

Оригинальный петербургский режиссер и писатель-концептуалист Евг. Харитонов, живший в советское время и при жизни не могший опубликовать ничего (всё печатается посмертно), отличался двумя особенностями - нескрываемым гомосексуализмом и идейным антисемитизмом, с этаким патриотическим и почвенническим уклоном. Впрочем, антисемитизм его был странным: он не только признавал за евреями силу (это для антисемитов равносильно сигналу об опасности), но и признавался, что с детства водился именно с евреями, потому что и сам был по воспитанию, по интеллигентности, по удаленности от среды как бы евреем (Харитонов 1993: 208-209). Националистам заранее отвечаю: да нет, у него чисто русское лицо.

Он вообще уподоблял "голубых" евреям (Харитонов 1993: 248): та же повсеместность и та же отчужденность. Как и евреи, "гомики"- часто на виду, они - пища для анекдотов, предмет зависти и ненависти толпы (там юдофобия - тут гомофобия). Впрочем, до него и до Крамера эту идею подробно развивал Марсель Пруст (1993а: 27-30): педерасты избегают друг друга, ищут общества людей, которые были бы им во всем противоположны и которые не желают с ними общаться, вместе с тем они окружают себя такими же, как они, потому что их преследуют, потому что их срамят, даже в истории им доставляет удовольствие напомнить, что и Платон был таким же, в чем они опять-таки уподобляются евреям, которые аналогично напоминают о еврействе Христа...

В "Заметке о гомофобии" А. Зосимов (1995) толкует это понятие несколько расширительно и относит к гомофобам, скажем, Шахиджаняна - автора книги "1001 вопрос про это". На каком основании? Дело в том, что Шахиджанян считает гетеросексуальное поведение нормальным, а гомосексуальное - патологией и наивно советует гомосексуалам начать увлекаться женщинами, потому что "это гораздо лучше". Гомофобию Зосимов усматривает даже у изданий, смакующих гомосексуальные истории, но лишь у звезд шоу-бизнеса, как причуды богемы, и не допускающих мысли о чем-то подобном у обычного человека. "Обычному же человеку эти причуды не положены, гомосексуальность для него, как haute couture, как молочные ванны, как уик-энд на Гавайях или Канарах..."

Вряд ли стоит всё это квалифицировать как гомофобию. Это обычный гетероцентризм, гетеросексизм, отсутствие широты взгляда, характерное для человека толпы. Господствующая в его среде ориентация - для него единственно возможная, даже если он сам не способен ее придерживаться.

Здесь полная аналогия с отношением к иностранцам, иноплеменникам, инородцам, иноверцам. Для массового сознания необразованной толпы характерен этноцентризм - уверенность: всё, что присуще "нам", - нормально и хорошо, а то, чем "они" отличаются от "нас" - никчемное, скверное, смешное и глупое. Ну, чукчи. И чурки. И "звери". Ну, звезды шоу-бизнеса - им положены, как говорят в Белоруссии, "выбрыки". Этноцентризм выражается в иронии и неспособности понять. Он реализуется в анекдотах и кличках. Впрочем, то и другое - тоже вещи отнюдь не безобидные. Этноцентризм - конечно, основа для ксенофобии, но еще не сама ксенофобия. Ксенофобия - это страх перед всеми чужаками и ненависть к ним. Это бурные эмоции, активное неприятие, это охота за ведьмами и тяга к погромам. Гомофобия, несомненно, родственна ксенофобии, если не ее разновидность.

В ненависти к гомосексуалам и страхе перед ними объединялись религиозные фанатики с революционерами. Когда Маркс прислал Энгельсу книгу Карла Ульрихса, одного из первых борцов против дискриминации сексуальных меньшинств, Энгельс написал Марксу (Энгельс 1964: 260):

"Книга ..., которую ты мне прислал, - верх курьеза. Это в высшей степени противоестественные разоблачения. Педерасты начинают считать свои ряды и полагают, что они составляют силу в государстве. Им не хватало только организации, но, судя по этим данным, она, по-видимому, уже тайно существует. И так как они насчитывают у себя .. таких выдающихся людей, то победа их неминуема. Guerre aux cons, paix aux trous-de-cul