В городской промзоне происходит чудовищное по своей жестокости и бессмысленности убийство. Воронцов, опытный опер, с неохотой берется за это дело, предчувствуя недоброе. И его предчувствуя оправдываются: в кирпичной башне, недалеко от места убийства, Воронцов обнаруживает странное логово и огромного добермана, а судмедэксперт устанавливает, что орудием убийства была столярная пила… Но Воронцов догадывается не обо всем: он не знает, что беспризорная девочка-подросток, которую он приютил у себя из жалости, как-то связана с тем, кто совершил это убийство…
Так что же произошло на окраине города? Способен ли человек совершить такое убийство, не имеющее никакого логичного объяснения? Или это был не человек?..
Воронцов возвращается в башню, а убийства повторяются снова. Теперь следующей жертвой должен стать он…
Глава 1
Собака подняла голову в темноте — и он это почувствовал. Собака открыла во тьму желтые глаза — и он это увидел. Он понюхал свои руки — они пахли медью, так было всегда перед опасностью.
За пределами стен из красного кирпича, над ржавыми балками, над драной крышей здания, торчавшего посреди заброшенной и загаженной промзоны, восходила луна, но внутри стоял глухой мрак, пронизанный беззвучным сигналом тревоги.
Он сконцентрировался во мраке и уловил движение на залитом лунным светом пространстве, загроможденном строениями с выбитыми стеклами, пустыми складами, грудами мусора и огрызками железнодорожных путей, ведущих в никуда.
Они снова пришли за ним, они приближались. Он бесшумно вскочил на ноги, собака почти беззвучно задрожала горлом рядом с ним.
Глава 2
Воронцов отдежурил сутки, отпатрулировал базар, провел нервотрепную ночь и уже вернул заслуженный стакан, собираясь идти домой, когда зазвонил телефон. и гнусный голос дежурного сообщил, что в промзоне очередное убийство. Деваться было некуда — промзона была его территорией, он злобно швырнул трубку на рогатые рычаги допотопного телефона и с папкой под мышкой угрюмо выполз из опорного пункта, вытолкнув перед собой взашей спавшую в коридоре малолетнюю прошмондовку, задержанную ночью.
После того, как он минут семь отнасиловал свою задрипанную «пятерку», пытаясь схватить искру, он уже завелся так, что когда подъехал к цеху № 11, сам был готов совершить убийство. Цех № 11 условно назывался «транспортным», на самом деле, это была развалюха, без окон и дверей, из которой последний транспорт вытащили тягачом на металлолом лет десять назад. Там уже топтались две тетки в телогрейках и теплых платках, несмотря на конец мая, — сторожихи, судя по ночной экипировке. Опергруппы еще не было, разумеется. Шавки, крутившиеся вокруг теток, визгливо залаяли, сторожихи с подозрением взглянули на его небритую физиономию, но быстро поняли, по глазам, что мент, и одновременно указали пальцами куда-то за руину.
— Там.
Когда он зашел за полуобвалившийся угол, ему стало понятно, почему женщины не пошли с ним и собак не пустили.
На земле лежала бритая голова с выпученными глазами и отчекрыженной чем-то тупым шеей. Тело сидело, привалившись к забрызганной кровью кирпичной стенке, с одной рукой, завернутой за спину, второй руки не было. Вторая рука лежала метрах в двух, он не сразу заметил ее, в довольно высокой уже траве и рядом с ней — ноги в армейских ботинках, торчащие из травы. Сонливость слетела с него, и злость ушла, сознание стало ясным, как после понюшки кокаину, он взял след и сделал осторожный шаг — все, кроме места происшествия, перестало существовать — он был прирожденным легавым и стойку на кровь делал инстинктивно.
