Цикады?

Да.

Почему цикады?

Они стрекочут, как птички.

Иногда кажется, что они плачут, иногда — что смеются.

Закатное солнце, красное, как огонь, смотрело с другого края в овраг, но не видело там больше ни живой души, хотя тот, живой-здоровый, стоял возле длинного неровного рва, огибавшего карьер, а его приятели толпились все в куче, разбирая вещи и одежду, оставленные расстрелянными.

С тем же оскалом, такими же стеклянными глазами, как мгновение назад, когда сделал последний выстрел, он осмотрел беспорядочно сваленные во рву голые тела. Вслед за его взглядом, только теперь бесшумно, повторило круг черное око ствола автомата. Железный приклад все еще жестко упирался в плечо.

Он знал, что это все, что больше уже сегодня не будет, но все еще не хотел отпустить, крепко сжимал железо, которое в его руках умело убивать.

Упершись взглядом в красное солнце, зависшее сбоку, он невольно прищурился, потом широко раскрыл глаза, всматриваясь в компанию, стоявшую вокруг груды вещей. Взгляд останавливался на каждом в отдельности. О вещах он в тот момент вовсе забыл, видел только живое. Глаза его блестели стеклянным блеском, ему хотелось снова нажимать на курок и стрелять, снова стрелять, хоть бы и в этих. Указательный палец правой руки как бы сам собою согнулся и наполовину нажал на курок…

— Пустить бы пару очередей — я и этих всех уложил бы, ни одного бы не осталось, — подумал он и довольно рассмеялся. — Ни одного не осталось бы, всех бы пострелял.