Оборвалась и замерла над Севастополем канонада.

Изредка четкие пунктиры пулеметной очереди делят время на секунды, и зеленая трасса, прошивая ночь, роняет обессиленные пули в сонное море. Оно, тяжко вздыхая, лениво накатывает на темный берег невидимые волны.

Неудобный окоп на краю обрывистого берега стал уютным, теплым. Рядом со мной, положив стриженые головы на бескозырки и пилотки, спали матросы и солдаты. Неподалеку кто-то, всхрапывая, стонал, произнося во сне несвязные обрывки фраз. Мое расслабленное дремотой сознание поплыло по лунной дорожке и утонуло во сне.

Я проснулся. Из темноты донесся едва уловимый металлический лязг. Его тонкую, как комариный напев, мелодию подхватил прилетевший из далекой Крымской степи теплый, напоенный ароматом трав ветерок.

Немцы подтягивали к линии фронта технику.

Над полевым аэродромом рекой плыл зной. Я лежал на траве, истомленный ожиданием вылета. Наконец прозвучала команда: «По самолетам!»

Второй день ждал я этой минуты. Самолеты отрывались от земли, возвращались из боевых вылетов или не возвращались совсем, а я все сидел на аэродроме и ждал подходящего «рейса». Мне нужно было снять налет нашей авиации на порт Констанцу или на нефтяные базы Плоешти. Каждый такой налет был подвигом.

Весь перепачканный маслом и сажей бортмеханик помог мне взобраться в кабину скоростного бомбардировщика. Прозрачный купол накрыл кабину стрелка-радиста.

Время тянулось. От долгого ожидания бодрое настроение испарилось. Было жарко. Солнце, казалось, вот-вот воспламенит бензиновые баки.

Раздалась команда: