Держась за шершавые поручни, я спустился по железной скрипучей лестнице в раздевалку. Раскаленный бетонный пол не успел остыть за душную южную ночь. Здесь, в этом слабо освещенном светом тусклых неоновых ламп помещении было ещё жарче, чем на улице. Открыв ключиком свой железный шкафчик, я быстро переоделся в рабочую форму — в легкие спортивные бриджи и белую рубашку, с грубо пришитыми к ней широкими нейлоновыми наплечниками.

Несмотря на ранний час — утренняя смена начиналась в 8 — солнце пекло вовсю. Ни ветерка. К платформе уже подали три пустых коричневых вагона, которые нам предстояло забить 50–килограммовыми мешками с селитрой.

— Привет, — на платформу легко запрыгнул Рустам и протянул мне руку.

— Здорово, — пожал я его узкую жесткую ладонь.

— Тагир еще не пришел?

День опять выдался жарким и безветренным. На синем небе неподвижно застыли большие ватные облака. Мы с Рустамом отдыхали, а Тагир добивал «середку», он быстро втянулся в обычный ритм. Это был третий вагон, и кажется, на сегодня последний.

К нам подошел бригадир грузчиков второй смены — селитра с комбината отгружалась круглосуточно днем и ночью с трех линий. Мы работали на первой.

— Братишки, подмена нужна, — обратился к нам за помощью светловолосый высокий эстонец Сява, чисто выговаривая русские слова — долгая разлука с исторической Родиной почти выветрила из его речи тягучий прибалтийский акцент.

Вообще — то, настоящее имя эстонца было Сильво, но все называли его Сявой. Выяснилось, что один из членов его бригады, недавно «откинувшийся» Гога, снова попал в ментовку. Скорее всего, Гогу опять прихватили с анашей. Хотя Сева темнил и втирал нам, что произошла какая — та непонятка, менты, мол, разберутся и Гогу завтра выпустят. А пока его нужно было подменить. Сява не хотел обращаться к мастеру — тогда им дали бы дежурного рабочего, но на бригаду могли наложить штрафные санкции. Поэтому грузчики предпочитали в таких случаях договариваться между собой.

Сява присел возле нас на корточки и выложил на пол три мятые денежные купюры: