На свете существует два вида людей: те, кто считает Библию антологией, и те, кто считает ее собранием сочинений. Восходит ли Священное Писание ко многим умам или его диктовал единственный Автор? С приближением 2001 года это противоречие становится все острее и острее. Может отложиться Второе пришествие, Иисус может пренебречь своими обещаниями и не сойти в мир, Судный день может не состояться, но единственное, что мы знаем, — наступление нового тысячелетия несет с собой милленаризм. Несет пророчества, предсказания и игры с властью тем, для кого Библия — это «слово Божие». В то же время те, кто предпочитает считать Библию антологией, возможно, испытают сильное желание спрятаться в кусты. Лично я, однако, намерен закатать рукава, включить компьютер и продолжить переписывать Священное Писание так губительно, как только могу.

Четыре рассказа, представленные в настоящем издании, являются открытым критическим анализом известных библейских историй: деконструкция легенды о Потопе, продолжение басни о Вавилонской башне, альтернативная кульминация теофании Моисея на Синае и дальнейшие напасти Иова. Иудеохристианское мировоззрение также передается в «Дочери Земля», где изложена история беспрецедентного рождения; Бога не из тех кубиков» — это моя попытка перевернуть с ног на голову так называемый креационизм; «Дневник безумного божества» содержит объяснение, почему Яхве обладает авторитарной индивидуальностью, которую он так часто проявляет в Торе.

Монотеизм — всего лишь один из мифов, среди которых мы живем, а Яхве — всего лишь одно из божеств, населяющих эти истории. Движущая сила сюжета «Известен лишь Богу и Уилбуру Хайнсу» — темный бог национализма. В «Признаниях Эбенезера Скруджа» использована диккенсовская притча, и с ее помощью задается вопрос: может лишь милосердие изгнать демонов, правящих монополистическим капитализмом? «Война и женщина» рассматривает «Илиаду» как трактат, воспевающий культ организованной войны.

Впрочем, меня занимают не только эсхатологические темы. «Сборка Кристины» использует приемы, свойственные историям о привидениях, направляя их на тайны сознания; в рассказе «Эйб Линкольн в „Макдоналдсе“» высказано мнение, что современная Америка «среднего класса» приспособилась бы к рабам как к движимому имуществу с гораздо меньшим трудом, чем это обычно предполагают; на страницах всех этих произведений встречаются мотивы рождения, воспитания, феминизма и эпистемологии. Однако религия остается навязчивой идеей, которую я чаще всего вынужден защищать. Каждый раз, когда в журнале появляется моя пародия на священный текст, мне следует ожидать письма от прихожанина, где меня информируют, что я пропустил что-либо в том библейском пассаже, который я беспощадно критиковал. Тем временем мои друзья из лагеря неоязычников обвиняют меня в странности: раз библейские пугала фальшивы, так о чем беспокоиться? (В этом смысле мои усилия сводятся к тому, что П. Дж. О’Рурк называет «охотой на молочных коров с мощной винтовкой с оптическим прицелом».) Я отвечаю, что эти пугала, с рвением предаваемые огню, могут быть весьма опасны и что пропасть между ньюэйджистским иррационализмом и христианским фундаментализмом совсем не так широка, как нам хотелось бы верить.

К моей огромной радости, Харкурт Брэйс принял решение выпустить в свет «Библейские истории для взрослых» в тандеме с переизданием моего романа 1990 года «Единородная дочь» — исследования неизвестной ветви генеалогического древа Иисуса. Оба эти тома, вместе взятые, можно считать научно-фантастическим ответом сатирика Ветхому и Новому Заветам соответственно. В то время как трактовки рассказов и «Единородной дочери» могут быть неоднозначными, их источник — насколько я могу судить — нет. Насколько мне известно, все дело в том же одиноком изумленном паломнике с одурманенными мозгами.

Зачерпните воды из Каспийского моря и попробуйте. Не всегда она была соленой. Устроенное Яхве массовое утопление, быть может, и очистило землю, но изрядно подпортило моря, превратив их в мерзкий на вкус насыщенный раствор из соленой крови язычников и горьких слез грешных сирот.

Шейла и ее соплеменники прекрасно знают про надвигающийся потоп. Яхве говорит к ним их грехами. Вор прорезает кошелек, и позвякивающие шекели взывают к покаянию. Священник преклоняет колена перед идолом Дагона, и кумир раздвигает мраморные челюсти, изрекая не собственные оракулы, а предостережения Яхве. Блудница пронзает себя колючей лозой, соскребая нежеланную плоть, и разодранный зародыш вопиет божественным голосом. «Растленное племя, омерзительное в глазах моих, — говорит Яхве. — Мои дожди очистят от вас землю».

Яхве держит слово. Разражается гроза. Ручьи разливаются реками, реки обрушиваются водопадами. Озера вскипают гневными морскими волнами.

О да! Шейла совершенно погрязла в беспутстве — красивый, но гнилой плод, а свиток грехов ее длиною в Араке. Чревоугодница и неряха, она торгует своим телом. Сделала одиннадцать абортов. «Надо было сделать и двенадцатый», — понимает она в день, когда начался потоп. Но слишком поздно, сделанного не воротишь, все давным-давно позади — между прочим, роды оказались намного мучительнее любого аборта, и еще после них грудь утратила форму и обмякла, — мальчику вот-вот исполнилось бы семь, был он умен, хорошо сложен и белолиц, но сегодня проворные ноги запутались в корнях оливкового дерева, умелые руки стали неподвижны, светлое лицо погрузилось в воду.

Все вокруг твердили, что мать должна стать челноком для своего ребенка, держать его на плаву в неудержимом потоке, пронести сквозь бури и грозы, но все наоборот — не она спасает Самуила, а он ее. Когда она приподнимает мертвое тело ребенка в надежде, что смерть вытечет из его легких, мимо вдруг проплывает небольшая лодка. Выдолбленное бревно — любимая Самуилова игрушка. Ему нравилось плавать в нем по Араксу и ловить черепах в болоте.