Дрожащее марево над раскаленной землей, расколотой уродливыми трещинами. Безжизненные, иссушенные кустики. Небо, пламенеющее на западе, словно степной пожар. И солнце, глядящее грозным багровым оком сквозь пыльные тучи.

Земля содрогается. Сухая плоть кустов с хрустом обращается в ничто под копытами взмыленного вороного жеребца. Взмах нагайки, еще один, еще… Искривленные в усмешке красивые губы всадника, прищур темных глаз, развевающиеся за спиной густые черные волосы. Его кожа смугла, но не обветрена. Он еще очень молод. Конь несется от горизонта к горизонту, и не видно конца этой бешеной скачке…

И вдруг в разлитой смоле раскаленного воздуха возникают полупрозрачные башенки, зубчатые стены… Нет, это не мираж: копыта звонко стучат по мосту, перекинутому с неба на землю. Стены утрачивают прозрачность, превращаясь в камень прямо на глазах.

На ступенях замка всадника встречает женщина. Она ему не жена и не невеста. И не мать: в ее чертах нет сходства с его лицом. Во всем ее облике — властность, в глазах — прожитые годы. Белая как снег кожа, неземные фиолетовые глаза и яркие красные губы. Тяжелые пряди длинных черных волос, как змеи, пригрелись на узкой спине.

Юноша спешивается и преклоняет колено:

Загородный домик расположился вдали от шоссе, в стороне от коттеджного поселка, за перелеском, кажущимся в ночи черным пятном. У ворот не переговаривались охранники, не брехали собаки, лишь цикады звенели в высокой траве по обочинам узкой грунтовой дороги, пьяновато петляющей, прежде чем добраться до шоссе.

В окне второго этажа наметилось какое-то движение. Створки распахнулись, и маленький мальчик, стараясь производить как можно меньше шума, выбрался на подоконник. Обаятельный, курносый и белобрысый, с проказливой хитринкой в глазах. На вид ему было лет шесть. Свесив ноги вниз, он принялся ими болтать.

Спать Виталику, как обычно, не хотелось. Не любил он этого. Хотя еще некоторое время назад он был не дурак поспать, дрых даже днем после обеда, но это было давно. Его очень обнадеживало папино обещание, что через сотню-другую лет он вообще перестанет нуждаться во сне. Вот это будет жизнь! Ведь ночью, особенно в этом мире, можно заниматься массой интересных вещей. Глазеть в телескоп на Луну — а здесь она совсем не такая, как в Хешширамане! Не гладкая и скучная, а рельефная, со впадинами и горками, и у нее всегда разное настроение — не угадаешь! — и разные оттенки. Плавать в темной ночной речке наперегонки с рыбами, ощущая на коже холодные струи подводных течений, пока мама не видит и не беспокоится: сама она плавать не умеет, вот и боится за сына. И совершенно напрасно. А можно еще прокрадываться в коттеджный поселок и играть в привидение, пугая охрану и жителей — без всякой цели, просто потому, что это весело и забавно. А еще… Виталик выбросил вперед указательный пальчик, и с него слетела быстрая тоненькая молния. Крохотный комариный трупик упал на крышу маминого джипа.

Гигантская голова, прикорнувшая на капоте, открыла глаза — словно засветились два пурпурных прожектора размером с колесо. Импровизированная подушка была маловата для огромного существа, которое, пожелай оно того, смогло бы проглотить джип целиком, не поморщившись. И все же змей толщиной метра полтора и возрастом в сотни тысяч лет предпочитал подложить под голову хоть что-нибудь.

Понаблюдав мудрым снисходительным взором за веером молний и поняв, что на его подушку еще долго будут сыпаться комариные останки, змей зевнул и скользнул прочь от машины. В нескольких метрах находился конец его хвоста, опоясывающего дом по периметру. Змей поудобнее устроился на нем и вновь закрыл глаза. Почему бы и не поспать, раз все спокойно?