«Из обезболивающих — в лучшем случае укол новокаина. И грозный рык врача: — Чего орёшь? Поменьше надо было перед мужиком ноги раздвигать! Помогает стопроцентно: вопли из абортария мигом утихают. В самом деле, у врача нервы не железные: с утра до вечера слушать вопли, как в гестапо. Но самая лучшая анестезия: крупная тёплая рука стоящей в изголовье медсестры. В наиболее невыносимые, мучительные моменты сжимаешь эту спасительную руку сильно-сильно. Медсестра потом не то хвастается, не то жалуется, разглядывая синяки и ранки от впивавшихся ногтей: „Оторвёте ведь когда-нибудь руку-то. Аж онемела. За день двадцать раз как в тисках побываешь…“. Ей бы на ставку штатного анестезиолога».
Молчание девчат
Есть старый добрый (в смысле «добротный») триллер. Николь Кидман в роли убитой горем молодой женщины. На операционном столе она потеряла не только будущего малыша, но и счастье стать матерью.
За врачебную ошибку страховая компания выплачивает ей 20 миллионов долларов. Стол переговоров, адвокаты, скорбно опустивший лицо хирург. Николь в трауре, с неподвижным от страдания, негодования и презрения лицом…
Пачкаться о какие-то паршивые 20 миллионов, когда такая трагедия… Ну, там дальше сюжет резко закручивает в другую сторону.
А буквально на следующий день по телевизору передача о смерти трёх близняшек в перинатальном центре — не киношной смерти, а настоящей. Как они умирали один за другим. Как врачи скрывали от матери причину смерти.
— А-а-а! — вскрикивает от ужаса аудитория.
Сюрпризики
У меня есть знакомая, назовём её Маруся: прекрасная женщина, красавица, душа компании, заводила, хохотушка. Хлебосольная, мастерица на все руки, а песни поёт… Коня на скаку, в горящую избу, и так далее.
Я беру её с собой на рынок — вернее, она сама напрашивается, хлебом не корми. У неё, например, талант сторговать хорошее мясо или рыбу, а то мне вечно подсовывают дрянь. Или в магазине — если предстоит выяснение отношений при возврате некачественной вещи. У Маруси прямо глаз загорается в предвкушении борьбы за справедливость и за права потребителей.
Она никогда не ругается, не скандалит, не повышает голоса. Вздохнёт — и тщательно, вдумчиво, многозначительно, не спеша начинает поддёргивать и закатывать рукава.
Делает это как перед трудоёмкой, но необходимой работой — чтобы не запачкаться. Этого достаточно, чтобы чирикающие продавцы сбились в кучку и притихли. Они сразу чувствуют в Марусе достойного соперника.
Видимо, в процессе борьбы за справедливость она подпитывает себя энергией. Румянеет, хорошеет, молодеет, расцветает на глазах. Помните, в фильме «Вокзал для двоих»: «Ну, наглая, а? В магазине тебя оскорбляют, придёшь на рынок отдохнуть…»?
