Молодой человек, вошедший в кафе «У Марны» в четверть пятого вечера пятнадцатого октября две тысячи седьмого года, выглядел несколько необычно. В чем заключалась эта необычность, вот так сразу сказать было сложно. Весьма скромная, но вполне добротная и аккуратная одежда, вообще — аккуратность от заправленной в джинсы фланелевой рубашки до идеально начищенных ботинок. Довольно приятная внешность — приличный рост, спортивное сложение, русоволос… Если что и смущало, так это некоторые неровность, неуверенность и осторожность движений молодого человека, чем-то навевающие ассоциации с первыми шагами ребенка, да белая трость, рукоять которой он сжимал с судорожностью утопающего. Потом уже обращала на себя внимание тяжелая неподвижность взгляда. Молодого человека завали Джозефом Рагеньским, ему было двадцать пять лет, а на такие его неуверенность и трость были основания, и веские. Вот уже почти год Джозеф был слеп. К этому своему миру, миру темных пятен и провалов он привык, однако с пространством полностью освоиться пока не удавалось.

Джозеф осторожно закрыл за собой дверь и нерешительно замер на пороге, напряженно прислушиваясь. В кафе было целых пятнадцать столиков, и порой разобрать, который из них свободен, бывало сложновато.

— Здравствуйте, Джозеф. Пятый столик, — послышалось от стойки слева.

Это Клариса, официантка. Она работает «У Марны», по её словам, уже лет пять, и Джозеф до сих пор помнил, как она выглядит: полная, невысокая, крепко сбитая блондиночка лет под тридцать. Или сейчас уже за тридцать? В любом случае, женщина приятная, обаятельная, хоть и не красавица.

— Спасибо, Клариса. И вам — здравствуйте.

Джош завел собаку. Огромного лабрадора по кличке Гай Юлий Цезарь. Такое длинное имя — исключительно дань породистости пса, в обиходе все равно окликаемого коротко — Цезарем. В питомник выбирать его ездил с Мэвой — неосторожно заикнулся о том, что подумывал завести собаку-поводыря, только не знал, каким боком за это дело взяться. Мэва ухватилась за идею обеими руками, куда-то звонила, к кому-то ходила, хоть Джош и отнекивался, отговаривал и ругался беспардонности некоторых. Скорей для вида, разумеется.

Однако уже на следующий день (вот это скорость…) после работы Джозеф, крепко удерживаемый напарницей под локоть, ехал в автобусе по откуда-то выисканному женщиной адресу — с совершенно детским ощущением праздника и ожидания подарка. Довольно странное ощущение, признаться… В автобусе народу было, как семечек в подсолнухе, но Джош с Мэвой стояли на свободном пятаке — пассажиры опасливо обходили слепого стороной. Затем многоголосо галдели птицы, галки или вороны, и Джош сообразил, что они с напарницей где-то за городом. Пахло дождем и отчего-то известью. Через пять минут спокойного шага Мэва остановилась, постучала о металлическое, трудно заскрипели тяжелые ворота, и Джош понял, что они на месте. По натужному скрипу в воображении нарисовались ковано-литые ворота — в тяжеловесном плетении растительного орнамента, огромные и обязательно выкрашенные в черный цвет.

От ворот Джозефа с Мэвой встречала хозяйка питомника, производившая впечатление ходячего сорочьего гнезда — трещала без умолку, только-только позволяя своим потенциальным клиентам вставить пару слов, тут же тонущих в вольном разливе хозяйкиной болтовни. Мэва, кажется, находила такую болтливость довольно милой, Джоша же она напрягала — вкупе с веселым собачьим лаем воспитанников заведения она окончательно сбивала с толку, мешая ориентироваться в пространстве. А еще — чем ближе к цели поездки, тем больше он сомневался, а нужна ли ему вообще собака?

Но отказываться все равно поздно — хозяйка, пани Турянская, с придыханием восторга сообщила:

— Нам вчера позвонили… Наш питомник как раз готов предложить молодому человеку сразу три варианта. Сейчас поглядим, в смысле…, - замялась, сообразив, что молодой человек глядеть не особо сейчас способен, именно поэтому и нуждается в «вариантах». — В общем, у нас есть отлично выдрессированные лабрадоры — все породистые, разумеется, с хорошей родословной. Они у нас сейчас как раз на прогулке в вольере. Вот, мы уже пришли.