Есть такое место, где лифты грохочут, двери хлопают, тарелки бьются, а каждое окно — как материн рот, что велит улице: а ну не орать; катайтесь на своих роликах где-нибудь еще; немедленно домой! Мой голос громче всех. Там моя мама еще живехонька, и бакалейщик решается дать ей совет.

— Миссис Абрамович, — говорит он, — главное — своих детей не бояться.

— Ах, мистер Бялик, — отвечает мама, — что ей, что ее отцу скажешь — потише, мол, а они: «Потише в могиле будет».

— С Кони-Айленда на кладбище, — говорит папа. — На той же подземке, за те же деньги.

Рано я встану, поздно — неважно, день все равно ускользает. Лето, зима, под сенью деревьев или среди их теней — рисовые хлопья раньше полудня поесть не получается.

Честолюбия мне не занимать, однако прицел у меня дальний. Я имею тайные виды на одну звезду, но еще есть полжизни до нее добраться. А пока что держу ушки на макушке и стараюсь одеваться получше.

Психиатру на армейском медосмотре я сказал: да, девушки мне нравятся. Они мне и правда нравятся. Не моя сестра — мечта прыщавого подростка. А девицы стройные и нежные или полногрудые, с темными, успевшими расплыться пятнами сосков. Только не моя мама — она пусть останется при Фрейде. C чувством юмора у меня все в порядке.

Последняя моя девушка была еврейка, они такие пылкие, заботятся о приеме пищи и трудоспособности. Поначалу волнуются, как бы ты не перетрудился, а уж как тебя зацепят — все, паши, сволочь, до седьмого пота.