Это была страшная ночь… Боль заставила Бетти закричать. Тело горело и разрывалось на части. Когда же он остановится? Вряд ли это происходит наяву. Должно быть, кошмарный сон. Когда Бетти проснется, ей дадут теплое питье, убаюкают, пусть заснет снова… Наконец потянуло легким сквозняком; кажется, она уже проснулась. Теперь все будет хорошо… Похоже, ее опускают в ванну. Тепло окутало Бетти. Но почему вода красная? Это кровь. Ее кровь. Боль все еще терзала тело, голова раскалывалась… «Т-с-с, Куколка Бетти», — голос доносился откуда-то сверху… Нет, не может быть, ей показалось. Не хотелось поднимать глаза. Она казалась себе сломанной куклой-балериной, лежащей в красной воде. Нет! Нет! Это всего лишь кошмар, дурной сон. Но тут послышалось снова: «Куколка Бетти, т-с-с».

Каких-нибудь пятнадцать минут назад я бросила свой багаж к ногам швейцара «Отель Колон» и побежала по площади, пробираясь сквозь толпу и забывая о том, кто я. Свободная от всяческих уз, перепрыгивая через ступени собора, я уже не ощущала себя Элизабет. Просто была человеком, способным бежать, не оглядываясь. Меня окружали готические шпили; тени, тянувшиеся на потрескавшейся мостовой, выглядели точно так же, как в первый раз, двадцать лет назад. Казалось, это происходило в другую эпоху… я была другой женщиной… даже имя было иным; Бетти, бледная, светловолосая восемнадцатилетняя балерина, бросавшая вызов миру своими потертыми джинсами, приехала в Барселону танцевать в кордебалете «Театро дел Лисео». Она бежала по этой старинной каменной мостовой навстречу множеству любовников. Сейчас Элизабет снова повторяла этот путь, ощущая ритм походки Бетти. Спускаясь по булыжной мостовой Баррио Готико, я знала, какие улочки ведут к «Кафе де ла Опера», и шла, пока они не вывели на Лас Рамблас де лас Флорас, к многолюдным барселонским цветочным и птичьим рынкам, заполненным снующей толпой. Я нашла свое кафе на том же самом месте, где оно находилось прежде. На пыльных позолоченных стенах, как и в прошлом, висели обрамленные амурами зеркала; утренний воздух был уже насыщен ароматом европейских сигарет. Почему ничего не изменилось? Девушка с широко поставленными раскосыми глазами потягивала вино в обществе смуглого молодого человека. Послышался ее смех. Она притягивала меня тихим голосом, подчеркивавшим ее непостижимость. Юная посетительница кафе словно подсмеивалась надо мной. На ее лице блуждала моя прежняя улыбка… еще ничем не омраченная.

Я проследовала по своим невидимым следам к веранде кафе на Рамблас. «Буэнос диас», — поздоровалась маленькая цыганка и взяла недавно полученные мною песеты, посадив за боковой столик. Но я не могла сидеть неподвижно и принялась ходить возле столиков, впитывая ранние звуки и краски Рамблас, пока они не успели смешаться с тысячью других. Наконец, с изумлением поняв, что краснею, я остановилась у стола, за которым сидел мужчина лет двадцати восьми в черной футболке; его выгоревшие волосы рок-звезды падали волнами на плечи. Намек на бороду усиливал сходство с музыкантом. Казалось, он так же удивился, потом пришел в себя. Излучая пристойную вежливость, молодой человек тем не менее ощупывал глазами каждый изгиб моего тела. Он казался восхитительно богемным и мужественным. И был абсолютно в моем вкусе — конечно, давно ушедшего времени. Не нынешнего. Однако его светло-серые глаза столь притягивали, что мне никак не удавалось отвести взгляд. Несомненно, это ошибка… Вероятно, повинно возбуждение, вызванное поездкой. В глазах я увидела себя молодую. Увидела Бетти.

И заставила себя, проявив годами отшлифованную нью-йоркскую сдержанность, вернуться к своему столику. Излишне тщательно принялась размешивать сахар в чашечке кофе. Искоса поглядывая на мужчину, я наконец беззвучно рассмеялась. Причем так старалась казаться невозмутимой, что на глаза навернулись слезы. Действительно, забавно — оказавшись снова в этом кафе после всего, что я натворила и чего добилась, я краснею при появлении эффектного мужчины!

«Здравствуй, Бетти», — поприветствовала я себя. Бетти — это девушка, которой я была когда-то. Сегодня она пряталась где-то внутри, терпеливо дожидаясь своего часа, искусно маскируясь под туалетами зрелой женщины, изображая серьезность, воспитанность. Непонятно, радоваться исчезновению той девушки или оплакивать ее, но Элизабет во мне завидовала ее свободе и готовности рисковать всем ради любви, не сознавая, как быстро можно все утратить.