Эра супергероев. История мира в 5 журналах и 3 комиксах

Стогов Илья Юрьевич

Все, что пишут в книгах и газетах, есть ложь. Тем более ложь то, что показывают по ТВ. Этот мир вообще устроен немного не так, как вы привыкли думать. Но я попробую рассказать вам как.

Пролог

1

Велик и страшен был год от Рождества Христова 1992-й, от распада же СССР, — второй.

Рок-н-ролл в том году сдох окончательно, и на его костях отплясывали рейверы в оранжевых куртках. Так, наверное, в самом конце мезозойской эры на костях только что вымерших динозавров резвились первые млекопитающие. Бабульки в Апраксином дворе торговали героином, наемные убийцы рекламировали свои услуги в газетах бесплатных объявлений, в бывших музеях проводились рейвы, в бывших кинотеатрах открывались публичные дома, президент страны второй год не показывался на публике трезвым, а профессия писателя казалась более экзотичной, чем профессия оператора по ремонту космолетов или какого-нибудь зоотехника-драконоведа.

Я в том году работал репортером. Писать приходилось для всех, кто платил, хотя не платил почти никто. Газеты открывались, со скрипом дотягивали до начала следующего месяца и сразу после этого закрывались. Сегодня уже и не вспомнить, для какой из них я решил написать о самом первом негосударственном издательстве в России.

Квартировало издательство в роскошном особняке на набережной Невы. Место, где сидит их главный редактор, найти я не мог долго. Я заглядывал в кабинеты, спрашивал, как пройти, но на меня не обращали внимания. Сотрудники не таясь, прямо на рабочем месте пили коньяк, кокетничали с дамами, болтали о только-только появившихся в Петербурге галлюциногенных грибах, а в отделе фантастики я нарвался на что-то вроде спарринга по тэйквондо. Заглянув в седьмой по счету кабинет и обнаружив там то же самое, я подумал, что тоже хотел бы работать в книжном издательстве.

Потом редактор наконец отыскался. Это был полный голубоглазый мужчина с негромким голосом. Диктофона в те годы у меня не было, поэтому все его ответы я от руки записывал в блокноте.

2

А за несколько лет до того, как я пришел к этому человеку на интервью, в голодном и замерзающем Ленинграде трое приятелей сидели и думали: на чем бы им поднажить? Как бы поднапрячься и разбогатеть. Бизнесом тогда занимались все вокруг: кто-то шил поддельные американские джинсы, кто-то воровал со складов гуманитарной помощи сахарный песок или сигареты, а те, кто посмышленее, даже пробовали продать на металлолом какой-нибудь не очень приметный отечественный флот. Проблема была в том, что ленинградская троица в бизнесмены ну никак не годилась. Компания состояла из отборных стопроцентных лузеров.

Иногородний студент, выгнанный с последнего курса университета. Частный охранник с филологическим образованием. Спекулянт, торговавший возле метро прибалтийскими порногазетками. Ну, какой такой бизнес могли затеять парни вроде них? Пораскинув мозгами, ребята решили основать издательство. Более безумную затею в те годы трудно было себе представить.

В советские времена издавать книжки было почти настолько же криминальным занятием, как на дому изготавливать автоматы Калашникова. Частных лиц к печатному станку не подпускали и близко. Даже за рукописный самиздат могли посадить в тюрьму, — что говорить про книгоиздание? Впрочем, в Ленинграде нравы всегда были куда либеральнее московских. Не стоит забывать: именно в моем городе был открыт первый в стране джаз-клуб, а потом и первый рок-клуб, а в конце концов и самый первый найт-клаб. В общем, когда дело дошло до регистрации первого в стране частного издательства, вопрос тоже как-то решили.

— С чего бы начать? — мучались приятели. Начать решили с выпуска сборника стихов Иосифа Бродского. А чего? Поэт только-только получил Нобелевскую премию. Плюс он считался антисоветским, а все антисоветское продавалось в СССР очень здорово. В общем, идея могла сработать. Бродскому позвонили в Америку и в лоб задали вопрос: а можно мы напечатаем в России ваши стихи? Поэт расхохотался и сказал, что желает жуликам удачи.

Услуги типографии стоили в те годы копейки. Приятели скинулись: один выпросил немного денег у тещи, двое других чего-то продали… Погрузив на тележку пятидесятитысячный тираж своего Бродского, они доперли пачки с книжками до здания университета и там разложили товар на ящиках. Первые полчаса никто не подходил даже глянуть, чем ребята торгуют. Компаньоны хмурились и понемногу понимали: затея, похоже, провалилась. Потом кто-то один все-таки купил их книжку. Кто-то еще остановился полистать. Еще через час очередь вытянулась через весь Васильевский остров. Люди, никогда прежде о Бродском даже не слышавшие, брали по четыре-пять книжек сразу. К вечеру тираж был продан.

3

Цену бизнесмены назначили по рублю за экземпляр. То есть выручка всего одного дня составила пятьдесят тысяч полновесных позднесоветских рублей. Сумма была фантастической. На эти деньги тогда можно было купить целый таксопарк. Приятели боялись верить своему счастью. Обмыть удачу они решили у общего знакомого, которого звали Борис Гребенщиков.

На тот момент монстр рок-н-ролла уже записывал какие-то альбомы в Великобритании, но официально все еще числился ночным уборщиком в бане. То есть от компании книгоиздателей по своему статусу отличался не очень сильно.

Открыв дверь, он поинтересовался:

— Как дела?

— Ничего. Мы решили заняться бизнесом.

4

Вскоре к бизнесу подключилась целая куча народу. Анонимные прибалты наладили выпуск книжек о человекообезьяне Тарзане и французской красотке Анжелике, маркизе ангелов. Москвичи торпедировали рынок детективами Джеймса Хэдли Чейза, а когда написанные им романы кончились, стали гнать под его фамилией всё подряд, и в результате собрание сочинений Чейза (вообще-то написавшего в течение жизни всего двадцать семь романов) состояло из восьмидесяти с чем-то томов, в каждом по три-четыре произведения.

К началу 1990-х в продаже стали появляться и отечественные авторы. Здесь первыми протоптали тропинку опять-таки петербуржцы. Самым первым хитом стал «Русский транзит», написанный охранником в ресторане, а самым вторым — романы никому не известного мента, скрывшегося под псевдонимом Кивинов. Читатели аж постанывали от восторга, и вскоре этого добра на рынке стало не просто много, а так много, что сегодня уже и не представить.

Сперва детективы, а потом вообще все что угодно. Доморощенное фэнтези, слезоточивые женские романы, детективы, боевики и черт знает что еще… Качество этой продукции год от года становилось все выше, а общее поголовье литераторов все обширнее. К концу десятилетия индустрия вполне себе сложилась. На место «Слепой стреляет без промаха» пришли эстетские романы Акунина, а слово «фантастика» после появления Пелевина и Алексея Иванова перестало восприниматься как совсем уж матюг. Полукустарные издательские кооперативы превратились в медиаимперии. Призовой фонд премии «Большая книга» составляет почти 100 тысяч долларов. Глянцевые журналы стали ставить писателей на обложки, — совсем как сиськастых телеведущих. В общем, все вроде устаканилось.

Казалось бы, ну чего непонятного может быть в такой скучной области, как литература? Какие такие секреты может таить этот, в общем-то, совсем не сложный бизнес? Но знаете, на самом деле непонятного здесь куда больше, чем понятного. Ошибочных стереотипов — чем твердо установленных фактов. Литература — это ведь и до сих пор нарисованный на холсте у Папы Карло камин. Красивая картинка, за которой на самом деле скрывается что-то совсем другое.

На интервью к толстому и голубоглазому редактору самого первого отечественного частного издательства я пришел почти двадцать лет назад. Все последующие годы я внимательно следил за тем, как же, черт возьми, устроен этот бизнес. И думаю, сегодня уже вполне в состоянии сказать как. В состоянии объяснить вам, в чем именно здесь заключена ловкость рук. Правда, начать мне придется немного издалека, но вы не переживайте: к заключительным страницам книжки, которую вы держите в руках, я все-таки объясню, почему двадцать лет назад редактор сказал, что не знает бизнеса прибыльнее, чем издавать книжки. И еще — почему он так настойчиво просил меня никому об этом не говорить.

Глава I

Журнал Argosy и первые медиаимперии

1

Фрэнк Мэнси превратился в американскую легенду задолго до смерти. Хотя сперва ничто не предвещало такого поворота. Карьеру он начал всего лишь с должности продавца в универсальном магазине. Проработал там меньше полугода, не сошелся характером с начальством и был уволен. Тогда Фрэнк освоил искусство телеграфиста и поступил работать в небольшое почтовое отделение. Телеграфистам, кстати, и платили больше, чем продавцам. А уж сама-то работа была куда интереснее, чем стоять за прилавком.

Новости Фрэнк теперь узнавал первым в своем городке. Каждый день он приходил на работу и видел: именно от того, какие сообщения примет его телеграфный аппарат, зависит то, как пойдет день. Одно неправильное слово, и кто-то застрелится, одно правильное — и кто-то наживет состояние. Вывод из всего увиденного Фрэнк делал правильный: новости — это страшное оружие. Куда более страшное, чем только-только изобретенный в те годы динамит.

Плюнув на стабильную зарплату в своем провинциальном городке, он подался в Нью-Йорк. С собой у него было меньше 500 долларов, но этого хватило, чтобы попробовать начать собственное дело: Фрэнк Мэнси решил стать издателем журналов. Вместе со знакомым, который перебрался в Нью-Йорк немного раньше, и одним местным простофилей, поверившим, будто издательский бизнес принесет ему золотые горы, всего через два месяца он выпустил на рынок первый номер журнала

Golden Argosy

. Себе в этом журнале Фрэнк отвел роль самого-самого главного редактора.

Книги в то время вовсе не были так же популярны, как сегодня. Стоили они целое состояние, а написаны были таким языком, что мозг сломаешь. Поэтому книжки в золоченых переплетах читали только богатеи да всякие очкарики из университетов. А простой американский народ читал занимательные истории в журналах.

На тот момент средняя цена журнала для чтения в Штатах составляла приблизительно тридцать центов. Треть доллара — большие деньги в те времена, когда рабочий на фабрике редко зарабатывал больше шести долларов в неделю, а комнату в Нью-Йорке можно было снять за четыре доллара. Тот, кто хотел преуспеть, должен был снижать цену. За два года до приезда Мэнси некий Сэмюэл МакКлюр запустил журнал, продававшийся по пятнадцать центов. Еще через полгода на прилавках появился

2

Считается, что первые газеты появились аж четыреста лет тому назад. Где-то в Германии, то ли в 1609-м, то ли в 1612-м. При этом само слово «газета» — итальянского происхождения и означает мелкую монетку, за которую можно было прикупить себе листок с новостями.

Идея печатать на бумаге всякие интересности и потом за деньги продавать их желающим выглядела неплохо уже тогда. Правда, для этого необходимы были несколько условий. И прежде всего стоило подумать, кто именно станет твоим покупателем? Пытаться втереть прессу людям, которые не умеют читать, — затея бессмысленная. Именно по этой причине до начала XX века в России количество печатных изданий было каким-то совсем уж стыдным. Да и в куда более грамотных протестантских странах Европы тех, кто готов был тратить деньги на журналы или книжки, поначалу было немного.

Впрочем, постепенно все наладилось. Лет через сто собственная газета, а то и журнал имелись уже в каждом худо-бедно приличном городке Европы, включая Петербург. Зажиточные граждане привыкли, что почитать чего-нибудь этакое после обеда — такой же непременный элемент приличной жизни, как и сам обед. А уж там, где появился спрос, как было не появиться предложению?

Тогдашняя пресса мало напоминала то, что под этим словом подразумевается сегодня. В наше время газеты публикуют в основном последние известия: то, о чем вчера говорили по телевизору. Но в позапрошлом столетии даже из Берлина в Париж почта шла больше двух недель. Так что ни о каких свежих новостях речь идти не могла: пресса публиковала просто всяческие интересные истории. Отчеты о публичных казнях с присовокуплением рассказа о том, за что казненному снесли голову. Леденящие кровь рассказы о дальних странах и шокирующих обычаях туземцев. Критику новейших философических доктрин. Просто выдуманные байки. Главное, чтобы читателю было над чем скоротать вечерок.

Первые шаги журналистики здорово напоминали первые шаги Интернета. Сперва это тоже было смешное развлечение для кучки чудаков, которое тоже быстро превратилось в очень серьезный бизнес. В Англии одним из первых издателей стал Даниель Дефо. Он основал журнал, который назывался «Еженедельное Ревю», и в погоне за читателями чего только там не публиковал. В каждом номере можно было найти интересные версии реально приключившихся историй: то рассказ о знаменитой лондонской проститутке Молли Флендерс, то байку о моряке, который несколько лет провел один на необитаемом острове. Для самого Дефо эти репортажи были не более, чем смешным и необременительным способом заработать на жизнь. Ну и развлечь читателя. И только со временем выяснилось, что «Молль Флендерс» и «Робинзон Крузо» — самая что ни на есть классика английской литературы.

3

Самым известным издателем журналов того времени стал француз, которого звали Эмиль де Жирарден. Он родился в 1806-м. Папа Эмиля был аристократом и генералом, а мама всего лишь прачкой. Брак их зарегистрирован не был. К судьбе незаконного сына папа-генерал не проявлял ни малейшего интереса. Эмиль вырос в нищете и с самого детства усвоил правило: бей первым и так, чтобы соперник точно не смог подняться. А если будешь миндальничать, то соперник ударит уже тебя и подняться не сможешь уже ты.

Первое, что он сделал, повзрослев, это написал роман, основанный на реальных событиях его биографии. Сюжет прост: прекрасный юноша страдает от невнимания к нему со стороны бездушного генерала-отца. После чего, прихватив один экземплярчик, Эмиль пришел в гости к папаше и задал вопрос в лоб: хочет ли тот, чтобы в сиквеле публика узнала подлинное имя этого мерзкого эгоиста? Он ведь может написать такое, что Жирардену-старшему никто после этого и руки не подаст.

Побледневший генерал сдался и выполнил все условия: признал Эмиля как своего сына, дал ему разрешение носить свою фамилию и даже согласился выплатить кое-какие алименты. Хлопнув дверью и не попрощавшись, Эмиль, получивший право носить фамилию Жирарден, ушел и дальше всю жизнь использовал тот же самый трюк. Тот, кто не желал читать о себе неприятное, должен был платить.

Первым его издательским проектом в 1836-м стал журнал мод. Назывался он незамысловато: «Ля Мод». Это было первое чисто «женское» издание в мире, и успех был оглушительным. Жирарден первым придумал публиковать в журнале не только картинки с модными силуэтами, но и разбавлять все это светской хроникой. Идея состояла в том, что, купив «Ля Мод», любая Золушка сможет на полчасика ощутить себя принцессой. «Бабки» сыпались в кассу, будто золотой дождь.

Разобравшись с женщинами, Эмиль стал прикидывать, как бы похожим образом прибрать к рукам и их мужей. Через четыре года после «Ля Мод» он основал мужское издание «Журнал полезных сведений». Подписка на издание стоила четыре франка в год. Это было не очень дорого, и вскоре Жирарден получил переводы от ста тридцати тысяч подписчиков.

4

Схему, разработанную Жирарденом, тут же освоили в других странах. В Британии появилась газета

Times

, а в Австрии прохиндей по фамилии Цанг принялся выпускать полный клон жирарденовской газеты

La Presse

, который назывался

Die Presse

. Но самых больших успехов на этом пути добились издатели-американцы.

Первое время особыми успехами американские издания похвастаться не могли. Грамотных в Штатах было немного, тех, кто способен заплатить за газету, — еще меньше. Так что средний тираж газеты составлял тысячу-две экземпляров. Издатели занимались этим бизнесом просто ради престижа. На получение хотя бы копеечной прибыли никто из них не рассчитывал.

Первым поменять ситуацию попытался нью-йоркер Бенджамин Дей. В 1833 году он запустил газету

The Sun

(«Солнце»). Слоганом издания были слова «Солнце светит для всех», а основная идея состояла в том, чтобы развлекать не богатых и состоятельных, а тысячи людей попроще.

The Sun

была первой в мире «желтой» газетой. Даже само выражение «желтая пресса» появилось потому, что это издание выпускалось на очень дешевой, некачественной (желтой) бумаге. В порядке вещей там были передовицы, типа такой, что, мол, английские астрономы недавно сумели разглядеть в телескоп обитателей Луны. Они похожи на людей, только пониже ростом, все покрыты рыжей шерстью и между пальцами у них перепонки, как у жаб. Пораженные янки лезли в карман за мелочью. Тираж газеты всего за полгода вырос до пятнадцати тысяч.

Издатель потирал ладони. Какой толк издавать газету для кучки миллионеров, если можно собрать по десять центов с десяти миллионов простых американских ребят и сумма получится куда большей? Конкуренты поглядывали на

The Sun

с завистью. Все понимали: будущее именно за этим сегментом рынка, за не очень грамотными, не очень разбирающимися в высоких материях, но имеющими в кармане десять центов и готовыми потратить их на интересное чтение американцами. Тот, кто хочет получить главный приз, должен ориентироваться именно на их вкус.

5

В 1898-м «Нью-Йорк Джорнал» вышел с обложкой, на которой полураздетая перепуганная белокурая леди была окружена похотливыми уродцами в испанской военной форме. Крупный заголовок вопрошал: «Защитит ли звездно-полосатый флаг честь наших женщин? Испанские животные срывают одежду с беззащитной американки!»

«Джорнал» принадлежал еще одному медиамагнату Уильяму Херсту. Для повышения тиражей Херст нуждался в сенсации. По каким-то своим каналам он узнал, что в скором времени на Кубе, возможно, начнется восстание, и тут же отправил туда своего самого дорогого художника Фредерика Ремингтона. За командировку было заплачено, место для сенсации приготовлено, — а восстания не случилось.

Художник отправил медиамагнату телеграмму: «Все тихо. Войны не будет. Планирую возвращаться».

Херст ответил: «Пожалуйста, оставайтесь. Вышлите мне рисунки, а уж войну я обеспечу».

Обычный таможенный досмотр американского корабля в своем журнале Херст превратил в безнравственное злодеяние. Эту тему он раздувал до тех пор, пока под нажимом возмущенной общественности президент не объявил, что черт с ним, он вступает в войну.