Речь Роджера Ингрэма плавно лилась под сводами обеденного зала:

— Он и ему подобные сродни великим завоевателям, великим ученым, великим поэтам — все они бросали вызов неизвестности: «Тьму вечную я встречу, как невесту, и заключу в объятья».

[1]

Выступающий раскланялся и сел под аплодисменты, адресованные не столько ему, сколько предмету его выступления.

Географический факультет Лондонского университета давал обед в честь знаменитого исследователя, только что вернувшегося из Южной Америки. Поначалу предполагалось, что декан факультета провозгласит тост за его здоровье, а профессор географии тропиков его поддержит. К несчастью, профессор в этот день слег с гриппом и его пришлось спешно заменить Роджером Ингрэмом. Правда, в наличии имелись и другие профессора географии, даже более подходящие с профессиональной точки зрения… если бы не излишняя академичность вкупе со слабостью голосовых связок, мало подходящие для публичных речей. Декан не решился подвергать своих именитых гостей, включая и самого виновника торжества, необходимости выслушивать их назидательный шепот. Да, Роджер Ингрэм не был географом, зато он с блеском произносил речи и имел непосредственное отношение к университету, поскольку числился профессором прикладной литературы. Кафедра прикладной литературы возникла недавно благодаря субсидиям одного богатого канадца, пожелавшего облагодетельствовать Родину и одновременно вернуть ее с окольных путей чистого искусства на торную дорогу искусства, которое можно было приставить к делу. Роджера пригласили из Северного университета возглавить эту кафедру, главным образом, под впечатлением от его последней книги «Убедительные змии: исследования английской критики». Книгу с восторгом прочитали двадцать семь, а с полным непониманием — четыреста восемьдесят два человека. Основная идея автора сводилась к тому, что большинство английских критиков во все времена были полностью и совершенно неправы в своих методах и целях и что критика является практически неисследованным искусством, этаким гармоническим эталоном, полученным удалением из литературы всего чужеродного, еще присутствующего в большей части прозы и поэзии. Жалованье профессора кафедры прикладной литературы убедило Роджера подать личный пример и принять предложение.

Когда тост был поднят, жена тихо одобрила его выступление: «Прекрасно, Роджер, ему это понравилось», а сэр Бернард Трэверс пробормотал вопросительно-скептически:

На следующее утро Филипп спустился вниз раньше отца и крестного, ему не терпелось просмотреть газеты. Беспорядки в Африке могли повлиять не только на государственные и политические дела, но и на его собственные. Конечно, Африка велика и, насколько он понял, христианские миссии располагались где-то в ее центре, так что он не слишком о них беспокоился. А вот слова отца о «давлении на Египет» — совсем другое дело. Филипп был инженером и недавно заключил соглашение с компанией, известной как «Синдикат по развитию североафриканских рек». Теперь по контракту он собирался ехать помощником инженера-конструктора на те самые североафриканские реки, которые предстояло развивать. Его начальник, человек по фамилии Мунро, уже находился где-то в Нигерии, и через пару месяцев Филипп должен был к нему присоединиться. Пока же он проводил время в лондонской конторе синдиката, управляемой двумя братьями по фамилии Стювесант. Но хотя официально возглавляли компанию они, в Сити знали, что настоящей движущей силой компании был гораздо более богатый человек, некий Саймон Розенберг, который, имея интерес к железным дорогам и прессе, рыболовству и красильному делу, южноафриканским алмазам, персидской нефти и китайским шелкам, текстильному и мукомольному делу, лекарствам, каучуку, кофе и шерсти, помимо этого обратил свой алчный взор на африканские реки. Филипп не очень интересовался подробностями, а сэра Бернарда вполне устраивала надежность компании. Он полагал, что пара лет работы здесь не помешает карьере Филиппа. Затем он мог бы, если все пойдет хорошо, вернуться домой, жениться на своей Розамунде и подыскать какую-нибудь работу на родине. Мунро был достаточно большим человеком, и если Мунро ему пообещал…

Вполне понятно, что он испытал настоящий шок, когда с газетной полосы в глаза ему бросились два огромных заголовка. Три колонки слева были озаглавлены: «Мультимиллионер найден мертвым», «Розенберг застрелен», «Ужасная находка в библиотеке богача». Справа такое же пространство занимали заголовки «Африканцы наступают», «Полчища в долине Нила», «Слухи о беспорядках в Южной Африке», «Поражение французов в Танжере». Филипп вытаращился на жирный шрифт и машинально попытался прочесть обе статьи сразу. За этим занятием его и застали вошедшие почти одновременно Кейтнесс и сэр Бернард.

— Вот это да! — воскликнул Филипп. — Розенберг застрелился.

— Розенберг! — поразился сэр Бернард. — С чего бы?

— Тут не сказано, — ответил Филипп. — Прошлой ночью его обнаружил в кабинете дворецкий, которому показалось, что он услышал шум. Он пошел проверить… ну и…