В своем подходе к творчеству Пастернака Наталья А. Фатеева полностью отказалась от выделения в качестве единиц анализа отдельных текстов писателя — его «произведений». Она разбирает те ассоциативно-выразительные комплексы, которым Пастернак был верен всю жизнь и которые выступают конституентами его художественного мира как целостности. Лежащие в основе этих комплексов переносы значений подвергались Пастернаком — по ходу его литературной эволюции — внутренним преобразованиям, оказываясь тем самым субституированием во 2-й и n-й степени. Наталья А. Фатеева изучает поэтому не пастернаковские тропы (чему положил начало P. O. Якобсон), а то, что она именует «метатропами», и уходит из сферы классической риторики (а также новейших ее филиаций) в ту методологическую область, которую я бы назвал постриторической, пост-де-мановской.

Главное в постриторике не формально-логическое различение тропов (создающее предзаданную текстам систему правил), но добываемое априорным путем определение границ, в которых некое значение допускает все новые и новые замещения, совершающиеся под эгидой одного и того же общего смысла, вписанные в один и тот же большой интенсионал. При таком взгляде какое-либо поле гомологических значений предстает как всегдашняя возможность нашего сознания, как вечный способ концептуального покорения реальности человеком, как интенсиональный отсек интеллекта. Постриторика упирается в теорию архетипов (не обязательно юнгианского пошиба). Прослеживая пастернаковские «метатропы», Наталья А. Фатеева с необходимостью понимает их в качестве мифопоэтического ансамбля — архаичного по происхождению, индивидуального по манифестации, общечеловеческого по использованию достояния.

В той мере, в какой мы делаем центром исследовательского внимания литературные «произведения» (пусть даже преподносимые в виде интертекстов), мы сохраняем связь с читательским (наивным) восприятием словесного искусства, усваивающим себе лишь кванты творчества и, таким образом, принципиально отдифференцированным от него как от ноумена, как от единосущностной — вопреки разным феноменальным обличьям — креативной работы. Задача, которую поставила себе Наталья А. Фатеева, заключалась в том, чтобы в трудоемком усилии быть заодно не с читателями, а с автором. В научном синтезе-через-анализ исследовательница совмещает в единый предмет рассмотрения прозу и поэзию Пастернака, а вместе с ними его эпистолярное наследие, его критические статьи и его биографию. Преодоление жанровых и жизненно-литературных «перегородок» приводит метаязык в соответствие с языком-объектом, ибо магистральным намерением Пастернака было

Вернусь к «Поэту и прозе». Исходная позиция Натальи А. Фатеевой — лингвистическая. Эксплицированная цель книги — реконструировать «языковую личность» Пастернака, его «идиолект», его не только «эпизодическую» и «семантическую», но и «вербальную» память. Менее всего, однако, Наталья А. Фатеева замыкается в русле одной дисциплины. Лингвопоэтика выходит из берегов, сливается с прочими научными дискурсами (например, с фольклористикой или богословием) и в конечном счете втекает в философию — туда, где берет исток искусство Пастернака.

Смысл можно дефинировать по-разному. Но, как бы мы ни моделировали его, он не тождественен с явлением, которое само по себе лишь физично. Смысл лежит по ту сторону феномена, составляет телос последнего, он есть тот горизонт частей, который они находят в образуемом ими мире, и тот горизонт самого мира, который обретается им в инобытии (религиозном либо историческом). Пастернак, как, может быть, никто другой из русских писателей XX в., за исключением разве что Андрея Белого, отдавал себе отчет в имманентности смысла явлению. Он был неназойливым метафизиком в каждой строчке стихов и прозы. Его тексты устойчиво, но без нажима сопряжены с философскими претекстами. Когда Пастернак рисует, скажем, Петра Великого, закладывающего северную столицу, в виде чертежника, он подразумевает ту апологию геометрии, в которой результировалась эйдологическая редукция Гуссерля. Epoché Гуссерля перекликается здесь с возведением города на пустом месте и с creatio ex nihilo. Переходы рубежа между поэзией и прозой были для Пастернака путями, на которых он контролировал и рефлексировал смысл своего творчества.

К настоящему моменту существует достаточное количество работ, посвященных жизни и творчеству Б. Пастернака. Творчество Пастернака становилось также организующей темой многих научных конференций и сопутствующих им сборников. Все, что уже сделано и написано, можно суммировать следующим образом. Во-первых, достаточно подробно описана биография поэта, которую принято называть «литературной» [Barnes 1989, Флейшман 1981, 1984; Пастернак Е. Б. 1997]. Второй круг работ посвящен описанию поэтической системы Пастернака, причем эти описания даются с большей или меньшей полнотой [Жолковский 1974, Смирнов 1985, Баевский 1993] или сквозь призму определенных произведений, прежде всего стихотворной книги «Сестра моя — жизнь» [O’Connor 1988; Гардзонио 1999, Жолковский 1999а] и романа «Доктор Живаго» (ср. [Bodin 1976, Юнггрен 1982, Смирнов 1996; Фарыно 1990, 1991, 1992 а, б; Гаспаров Б. 1990, Witt 2000]). При этом исследователи рассматривают в своих работах как доминирующие разные аспекты пастернаковского наследия: 1) философские и эстетические основы творчества [Хан 1988, 1991] Пастернака; 2) комплекс первоначальных тем и установок [Лотман 1969; Юнггрен 1984; Горелик 2000а], заданных в ранней прозе и поэзии Пастернака и проходящих через все его творчество; 3) систему инвариантов поэта и ее развертывание в конкретных текстах [Жолковский 1974]; 4) мифологическую основу творчества Пастернака, позволяющую через одно-два произведения вскрыть архепоэтические корни всей его художественной системы [Баевский 1980; Фарыно 1989а, 1990, 1991, 1992а, б; 1993; Маймескулов 1992, 1994] и ее коды [Фарыно 1978]; 5) творчество Пастернака сквозь призму интертекстуальных и культурно-исторических параллелей [Жолковский 1976, Смирнов 1985, 1996], 6) Пастернака как художника слова в христианской традиции [Bodin 1976, Бертнес 1994, Бетеа 1993]; 7) отдельные мотивы и темы Пастернака [Жолковский 1978, 1995; Иванов 1994, 1998; Кац 1991, Окутюрье 1998, Юнггрен 1989; Maróti 1991]; 8) некоторые особенности строения художественных, прежде всего стихотворных, текстов — звуковая организация, рифма, синтаксическая и грамматическая структура; система образов, организация художественного времени [Арутюнова Б. 1989, Гаспаров 1990 а, б; Даль 1978; Ковтунова 1995, Жолковский 2001, Йенсен 1995, 2000; Тарановский 2000; Гаспаров, Подгаецкая 2000; Björling 1976; Feinberg 1973, Plank 1966; Jensen 1987). Одним из постоянных аспектов исследования является также определение типа «лирического субъекта» и «лирического героя», характерного для прозы и поэзии Пастернака [Aucouturier 1978, Užarević 1990, Weststeijn 1988; Куликова 1998].

Что касается сравнительного изучения индивидуального стиля Пастернака, то абсолютное большинство работ посвящено сопоставлению поэтики Пастернака и Мандельштама (ср. [Берковский 1930, Аверинцев 1990, Лотман М. 1996, Кузина 1997); другие же современники поэта по Серебряному веку в исследованиях соотносятся с ним больше в биографическом аспекте, чем в лигвопоэтическом (ср. [Раевская-Хьюз 1989, Hughes 1989]). Однако есть и приятные исключения — например, очерк М. Л. Гаспарова [1995] об индивидуальном стиле В. Маяковского, в котором проводится частотный сопоставительный анализ метафор и метонимий в творчестве Пастернака и Маяковского и опровергается тезис Якобсона о доминировании «метонимического принципа» у Пастернака.

В нашей книге мы попытались синтезировать все выше названные аспекты исследования, однако «оптическим фокусом» анализа выбрали такой аспект творчества Пастернака, который ранее был освещен недостаточно, но несомненно является для него определяющим: сосуществование в одной творческой системе двух форм словесного выражения — поэзии и прозы (Р. Якобсон в статье «Заметки о прозе поэта Пастернака» (1935) [Якобсон 1987] назвал данное явление литературным «билингвизмом»). Преломление «Поэт и проза» позволило нам выделить новый тип инвариантных единиц пастернаковской системы, которые а) имеют неодномерную структуру, б) рождаются и строятся как функциональные соотношения, в) не являются раз и навсегда данными, а эволюционируют. В работе также вводится целостная система новых лингвопоэтических понятий, позволяющая описать эволюционное развитие как отдельной поэтической личности Пастернака (во всем многообразии ее проявлений), так и основных тенденций развития самого поэтического языка XX в., и показать взаимообусловленность этих процессов. При такой постановке вопроса проблема индивидуальной языковой креативности обнаруживает в себе два аспекта: 1) внутренней цельности и вариативности; 2) внешней проницаемости. Однако именно совокупность данных аспектов позволяет показать, какое содержательное и формальное разрешение получает проблема креативности в индивидуальной системе такого выдающегося художника слова, как Б. Пастернак.

В первой главе — «Проблема литературного „билингвизма“ и ее разрешение в художественной системе Бориса Пастернака» — при помощи целостной системы новых лингвопоэтических понятий идиостиль Пастернака представляется как многомерная сеть содержательных и формальных «автопереводов» с языка поэзии на язык прозы и обратно. Одновременно на основании параллельного анализа поэтических и прозаических текстов доказывается, что при вариативности форм вербального выражения единство языковой личности поэта-прозаика сохраняется. Вторая глава книги, носящая заглавие «Картина мира и эволюция поэтического идиостиля Бориса Пастернака (поэзия и проза)», посвящена вопросам развития творческой языковой личности, осмысляющей свой литературный опыт. В ней впервые дается полное описание идиостиля Пастернака с учетом всего корпуса стихотворных и прозаических текстов. Поскольку в художественной системе поэта доминирует «природное начало», истоки которого заложены в самой его «растительной» фамилии Пастернак, второй главе сопутствует специальное приложение «„Дремучее царство растений“ и „могучее царство зверей“», в котором представлены результаты статистических подсчетов встречаемости каждого вида растений и животных сначала отдельно в прозе и поэзии Пастернака, а затем в совокупности.

Глава третья построена по пастернаковскому композиционному принципу «тем и вариаций», поэтому в ней основные мотивы и концепты поэта даны в динамическом развитии и в соприкосновении музыкального (звукового) и поэтического начал. Здесь рассматривается целостная для прозы и поэзии система заглавий и имен собственных в произведениях Пастернака, а также одно из доминантных семантических полей поэта — «Болезнь», которое также имеет заглавный статус. Вопросы грамматики стихотворного текста осмысляются в данной главе с точки зрения ее включенности в единую преобразовательную систему поэта-прозаика; в разделе о поэтике художественного пространства определяются основные координаты его развертывания во времени. В связи с разносторонней художественной одаренностью Пастернака (унаследованной им от родителей) в главе большое внимание уделяется и процессам интермедиального «автоперевода», т. е. прослеживается, как язык музыки, красок и живописи облекается в вербальную форму.