Она хранила свои вязальные спицы в кожаных футлярах — деревянные палочки одного размера лежали попарно бок о бок, похожие на тонкие косточки запястья, обтянутые сухой старой плотью. Дерево и кожа. Предметы, передающиеся из поколения в поколение, безобидные приветы предков, безвредные, как детские книжки или деревянные статуэтки, умудрившиеся пережить восстание и чистку. Каждая пара словно бы служила свидетельством существования мира, отличного от её собственного, мира, в котором здания стояли на поверхности земли, как те руины, что виднелись за серыми безжизненными холмами.

После долгих колебаний мэр Дженс выбрала подходящую пару спиц. Она всегда подходила к этой задаче очень ответственно, зная, что правильный выбор имеет огромное значение. Выберешь слишком тонкие — вязать будет трудно и свитер получится чересчур плотным, тесным. Выберешь слишком толстые — и вязаное полотно будет рыхлым, с большими дырками, станет просвечивать насквозь.

Выбор сделан, деревянные косточки вынуты из их кожаного запястья. Дженс потянулась за большим клубком хлопчатобумажной пряжи. Трудновато поверить, что из этого мотка кручёных волокон её руки могут сделать нечто упорядоченное, нечто полезное. Она поискала конец пряжи, размышляя, что же из всего этого выйдет. Сейчас её будущий свитер существовал лишь в виде замысла да мотка пряжи. А до этого он был светлыми волокнами хлопка, цветущего на подземных фермах; их вытянули, очистили и спряли в длинные нити. Если проследить ещё дальше, то сама сущность хлопка — это порождение тех душ и тел, что упокоились в почве и питают корни собственной плотью под ярким светом мощных оранжерейных ламп.

Дженс покачала головой: вечно она думает о всяких мрачных вещах! Чем она старше, тем чаще ум её обращается к смерти. О чём бы ни раздумывала, в конце — всегда смерть.

Она ловко, отточенным движением обернула конец пряжи вокруг спиц, а пальцами натянула нить так, что она образовала треугольник. Острия спиц то и дело ныряли в этот треугольник, набрасывая петли будущего полотна. Это она любила больше всего — набирать петли. Ей всегда нравилось

Когда трость Дженс опускалась на очередную металлическую ступень, раздавался громкий, отчётливый звон. Он, словно удары метронома, отмерял время их спуска в глубину, придавал ритм музыке лестничного колодца, вибрировавшего от избытка энергии. Это была энергия толпы, празднующей очистку. Всё движение по лестнице, кроме их двоих, разумеется, шло в обратном направлении — наверх. Дженс и её спутник пробивались против течения; их толкали, задевали локтями; люди приветствовали её: «Здравствуйте, мэр!» — и кивали Марнсу. Дженс читала на их лицах, что они едва удерживались, чтобы не называть его шерифом — из уважения к ужасной причине его предполагаемого повышения.

— Сколько этажей вы намерены пройти сегодня? — спросил Марнс.

— Что, уже устали? — Дженс через плечо послала ему лукавую усмешку и увидела, как его усы встопорщились в ответной улыбке.

— Вниз — не проблема. Обратно, наверх — вот где придётся помучиться.

Их руки нечаянно столкнулись на закруглённых перилах винтовой лестницы, когда рука Дженс чуть задержалась позади, а Марнс уже передвинул свою. Женщина хотела было сказать, что она бодра и может ещё идти и идти, как вдруг почувствовала неожиданную усталость — скорее душевную, чем физическую. Она чисто по-детски вообразила себе чудесную картину: вот они оба — намного моложе, и Марнс подхватывает её на руки и несёт вниз по ступеням в своих объятиях. Как это было бы прекрасно — отдаться на волю другого, переложить на него свой груз ответственности, перестать притворяться сильной... Эта картина не была воспоминанием о прошлом, она была видéнием возможного будущего, которое так и не наступило. Дженс почувствовала себя виноватой уже за то, что вообразила себе его. Она остро чувствовала близкое присутствие своего мужа — призрака, вынырнувшего из сумбура её мыслей...