Впервые на русском – новый роман Э.-Э. Шмитта «Ночь огня»
В двадцать восемь лет Шмитт предпринял пеший поход по пустыне Сахара. Он отправился туда будучи атеистом, а десять дней спустя вернулся глубоко верующим человеком. Вдали от привычного окружения писатель и драматург открыл для себя простую жизнь, завязал дружбу с туарегами. А потом он заблудился на просторах Ахаггара. На протяжении тридцати часов он ничего не ел и не пил, он не понимал, где оказался и сумеют ли его найти. И ночь, проведенная под звездами, открыла ему новый духовный путь. Она изменила его навсегда. Но что произошло в ту ночь? Что он слышал? Что произвело столь резкое, неизгладимое впечатление на этого философа-агностика?
В своей новой книге «Ночь огня» писатель рассказывает и о насыщенном приключениями странствии, и о пути вглубь собственного «я». Впервые Э.-Э. Шмитт приоткрывает нам свой внутренний мир, показывая, как, казалось бы, прочно сложившаяся жизнь человека и писателя, его взгляды в один миг способны резко перемениться.
1
Думаю, что я полюбил Таманрассет в тот самый миг, когда город появился за иллюминатором. Самолет покинул столицу Алжира, и мы, казалось, летели над луной, видя на многие километры лишь сухой песок, валуны и скалы с вычерченной среди них, точно штрих, нанесенный ногтем в пыли, прямой дорогой, по которой следовали джипы, грузовики и караваны. Мне уже не хватало деревьев, тучных полей, извилистых рек. Вынесу ли я двухнедельный переход через Сахару? Меня страшили пустота, каменная бескровность, воздух, лишенный цветочной пыльцы, природа, не знающая времен года. Потому ли, что я смотрел на нее сверху, земля эта казалась мне скудной. Время от времени появлялся оазис, пучок зелени, фиговые деревья и финиковые пальмы вперемешку вокруг холма; взволнованный, я шептал тогда: «Таманрассет», но мой сосед поправлял меня: то была Гардая, или Эль-Голеа, цитадель Ста плодов, или же Ин-Салах.
[1]
А потом снова все то же однообразие овладевало неподвижной равниной…
И вот после полудня наконец показался Таманрассет, о чем сообщил голос пилота. Неброская красота этого места поразила меня: городок лежал как бы в нише, две гранитные руки, согнутые, закругленные, обнимали его, одновременно показывая и защищая. Примостившиеся между уступами крошечные домики-кубики из шафранового цвета глины напомнили мне те, что я мастерил в детстве, чтобы обставить пейзаж, по которому мчался мой электрический поезд.
Стоило мне выйти из самолета, как дыхание этих мест окутало меня, погладило уши, овеяло губы, и во мне откуда-то взялась уверенность, что этим прикосновением пустыня радостно приветствует меня.
Мы отнесли вещи в отель; к счастью, плохо прибитая табличка оповещала о его назначении, ибо ничто не отличало это строение от его соседей, разве только претенциозная стойка желтого дерева в холле.
Там ждал нас Мусса, туарег, с которым мы переписывались весь предыдущий месяц. По факсу и телефону туземец предоставил нам сведения, необходимые для написания нашего сценария. Высокий, худой, хрупкий, закутанный в черную хлопчатобумажную ткань, с лицом цвета красного дерева, Мусса улыбнулся нам широкой радостной улыбкой, какую обычно приберегают для близких друзей, и пригласил поужинать у него.
