Мертвое тело привезли пополудни. Стол был сбит наспех, и большое тело не уместилось на выструганных местах, голые ноги лежали на шершавых сосновых колючках.

Удивительно сохранился этот бедолага Акишиев. Широкое скуластое лицо оттаивало под нежарким северным солнцем, с черных ресниц, по-девичьи длинных, слезали синие капли воды.

Стол стоял на пригорке, почти рядом с домом, где некогда жил Акишиев и откуда теперь, из окна, выглядывала его незаконная супружница бухгалтерша совхоза Клавка Сафронова.

Собственно, по ее настоянию и вырыли Сашкино тело: Клавка написала прокурору, что Акишиева, доверчивого и очень неразборчивого в житейских вопросах человека, отравила повариха Нюшка Петухова, с которой он вместе работал на заготовке дров. Акишиев-де имел с ней личную связь, и на почве ревности Нюшка и оставила ее, Клавку, сиротой вместе с малолетними детьми…

Возле трупа орудовал приезжий врач из района. Что он делал, не было видно. Лишь изредка собравшиеся — близко врач зрителей не подпускал вдруг удостоверялись: отрываясь от такой своей тяжелой работы, врач прикладывается к бутылке — она у него стоит, видно, рядом, как инструмент на верстаке. Убеждались, что он глотает из бутылки — самые высокие из зрителей. Клавке из окна дома, что был на пригорке, была видна даже бутылка на верстаке. Как только врач прикладывался к ней, она мотала недовольно головой — серьезное ведь дело править приехал, а пьет! Своих алкоголиков тут — пруд пруди…

Половина поселка высыпала уже глядеть на операцию. Большинство стояло рядом с пекарней, откуда особенно хорошо просматривалось все, что делал врач. Было видно даже то, как нервно, судорожно ходил у него кадык, когда он ловко хватал бутылку и делал несколько затяжных глотков. Со стороны строящегося нового жилого дома наблюдали за всем происходящим Клавкины дети, их было четверо: две девочки и два мальчика. Старшей было одиннадцать, младшему — три года.

У пекарни разговаривали и комментировали по очереди Иннокентий Григорьев и Николай Метляев. Лишь изредка подключался к ним Василий Вахнин. Григорьев, высокий пятидесятилетний мужчина, был вместе с Акишиевым в последний раз на лесозаготовках, где, собственно, и помер Акишиев; правда, в тот раз он, Григорьев, по случаю сильного подпитья не присутствовал на ужине, после которого занемог Акишиев, но доподлинно он знает, что Нюшка за Акишиевым бегала. Теперь он и говорил об этом.

— Бегала! — ухмыльнувшись, будто и не согласился Николай Метляев. Не бегала, а, можно сказать, на шею висла.

— Я и говорю! — обрадовался Григорьев поддержке, потому что Метляев редко соглашался с людьми — всегда противоречил. — И говорю, что бегала!.. Бывало, придем все вместе, а она ить его первого пригощает! — Это он уже рассказывал опять присутствующим.

— Чего пригощает? — снова не согласился Метляев, позабыв про свой занудистый, въедливый характер. — Не пригощает, а как короля потчует!.. Гляди, как разрядилась и теперь! — Метляев ткнул в Нюшу пальцем. — Это думает поди — теперь встанет да к ней подойдет!.. Всегда так одевалась. Как на бал… Не повар в своей кашеварне, а показчик мод из-за границы…