Последние дни наше посольство в Москве напоминало штаб оккупационной армии, спешно развернутый в захваченной столице неожиданно капитулировавшего противника. Хотя все десятилетия, прошедшие со дня окончания второй мировой войны и начала войны холодной, мы готовились именно к этому, события, как и водится, застали нас полностью врасплох.

Огромная, вооруженная до зубов Советская империя, загнанная в экономический тупик и раздираемая внутренними проблемами, рухнула и развалилась так быстро и внезапно, что даже предсказывавшие это событие аналитики из ЦРУ и Госдепа не могли прийти в себя от изумления и ужаса. Группа международных гангстеров, именуемая КПСС, исчезла с мировой сцены со стремительностью сказочного кота, за которым гнались призраки съеденных им мышей, оставив на поверхности одну только грязную накипь из явных психопатов и уголовников, прихватив, естественно, с собой весь золотой и валютный запас погибшей империи.

Осколки империи, подобно кольцам Сатурна, закружились в водовороте экономического и политического хаоса, пока еще локальных вооруженных конфликтов и межнациональной резни. Наш посол не спал сутками, проводя большую часть своего времени в Кремле, составляя вместе с Президентом списки правительства, инструктируя и консультируя новые банковские и коммерческие структуры, часами ведя переговоры с госсекретарем и Президентом, выписывая из Штатов целую армию советников и бизнесменов, организуя продовольственную и прочую гуманитарную помощь, чтобы как-то облегчить то отчаянное положение, в которое (какой уже раз!) попало несчастное население России.

Цены на обломках империи, само собой разумеется, подскочили в среднем в тысячу раз, рубль превратился в ничто, а за доллары можно было купить всех оптом и в розницу. Это было время небывалого триумфа нашей страны — Соединенных Штатов Америки. Наш главный потенциальный противник рухнул и, лежа в грязи среди руин собственных несбывшихся амбиций, взывал к нам о помощи и милосердии.

К сожалению, у нас не было времени почувствовать себя триумфаторами. Если посол не спал сутками, то мы, небольшая группа сотрудников резидентуры ЦРУ в бывшем Советском Союзе, тоже, мягко говоря, не сидели без дела, хотя нам приходилось заниматься вопросами, которые никогда даже и не предполагались в качестве вопросов нашей компетенции, когда нас направляли работать в Москву. Мы обеспечивали безопасность новых демократических лидеров России, отслеживали подпольные политические и коммерческие структуры, наводили милицию на наиболее одиозные мафиозные группировки и кланы, работая в полном и открытом контакте с КГБ. Прежде всего мы потребовали предоставить нам схему подслушивающих устройств, которую они некогда вмонтировали в стены нашего посольского здания. КГБ безропотно подчинился. И тогда мы поверили, что Третья мировая война выиграна и действительно наступила новая эпоха, в которой единственной сверхдержавой стала наша великая страна.

Зал, в котором проходил экологический симпозиум, был заполнен почти до отказа, но я готов был поклясться, что большую часть аудитории составляли люди Беркесова. Они легко распознаются по лучезарным улыбкам при пустых или озабоченных взглядах. Глаза у них никогда не смеются. То ли так и задумано, то ли это серьезный прокол в подготовке.

Выдает их также и манера носить галстуки. Сразу видно, что галстук носится по приказу. Они вечно вертят головами, как кавалерийские кони, на которых надели хомут, — то подтягивают узелки галстуков, то их ослабляют. Сам Беркесов сидел, как и водится, в президиуме с озабоченным лицом, но в шикарном ярком галстуке французской фирмы Готье, купленном в спецраспределителе при бывшем обкоме КПСС, который, несмотря на все заверения нынешних властей, продолжал работать как ни в чем не бывало.

Он сидел в президиуме и, видимо, известными только ему методами, дирижировал своими людьми в зале. В фойе нагнали столько милиционеров в форме, что создавалось впечатление, что это не научный симпозиум, а по меньшей мере митинг какой-нибудь экстремистской группы, способный перерасти в уличные беспорядки или еврейский погром.

Симпозиум открыл мэр города длинной приветственной речью, в которой много говорилось о новой свободной России и глобальных экологических задачах, уже частично решенных, благодаря крушению коммунизма и введению многопартийной демократической системы.

Полковник Беркесов слушал мэра с выражением скуки на лице, подавая глазами команды в зал, как флагманский линкор прожектором. Повинуясь этим командам, его люди то вскакивали с мест и выбегали из зала, то становились у дверей, то просто вставали, ожидая команды сесть.

Тот, кто долго имел дело с КГБ, знает, что эта организация, как бы она не переименовывалась, живет и действует по известным только ей законам мистического ордена. Каждый отдельный член этого ордена может иметь свои достоинства и недостатки, декларировать свою любовь или нелюбовь к демократии, разоблачать какие-то дела, как свои собственные, так и своих коллег, делать вид, что он давно порвал с этой организацией и с головой ушел в бизнес, но он всегда будет оставаться членом своего ордена, давно вставшего в России над всеми властями и проникшего во все поры общества. Освободить Россию от этого ордена также невозможно, как черепаху от панциря. Братья ордена, условно именуемого КГБ, составляют как бы коллективный разум и сила ордена в том, что никто вне его не может понять, чего он хочет.

Внутренние законы ордена непостижимы для окружающего мира, а равно непостижимы и для его отдельных членов. Это своего рода коллективный инстинкт самосохранения в качестве надгосударственного монстра. А потому никто никогда не знает, какой следующий шаг придет КГБ в голову. Да и КГБ не знает. Когда-то монстру казалось, что ему хочется, чтобы его глава был и главой государства. Были пролиты океаны крови, но когда этого удалось достичь, монстр понял, что ему это совсем не нужно и сам съел своего шефа.

К счастью для нас, монстр меньше всего на свете интересовался безопасностью того государства, на территории которого он возник и жил. Но у него была одна особенность: он питался человеческой кровью, предпочитая главным образом кровь населения той страны, на которой он существовал. Для этого он постоянно подставлял свою страну под внезапные удары соседей, организовывал голод и эпидемии, а когда все это было невозможно, пожирал партию, чьим боевым отрядом он номинально считался, а то и самого себя. Но государство, как таковое, монстра совершенно не интересовало, как будто в гены ему была вложена ленинская идея о неизбежном отмирании государства путем его постоянного усиления.

Когда рухнул Советский Союз, монстр даже ухом не повел. Он проголодался, а афганской войны ему было явно мало, чтобы чувствовать себя удовлетворенным. Он надеялся, что крушение империи даст ему возможность наконец наесться до отвала, чего монстр, в силу ряда причин, не мог себе позволить с середины пятидесятых годов.

Однако наесться как следует и на этот раз не удалось. Кровь, которая лилась в конфликтах на периферии бывшего СССР, его явно не устраивала. И у нас были все основания считать, что монстр задумал расчленить и саму Россию. В данный момент это было совсем несложно. Достаточно было привести к власти кого-нибудь из таких милейших людей, как генерал Макашов или Владимир Жириновский, и Россия раскололась бы автоматически. А оба этих деятеля, как вам было хорошо известно, существовали именно на деньги монстра. Пикантность ситуации заключалась именно в том, что спроси я, скажем, Беркесова или Климова, хотят ли они развала России, как СССР, они твердо и честно ответили бы мне "нет". Потому что они тоже не знают, чего хочет монстр. А захочет монстр, и они сделают все, что от них потребуют для развала собственной страны.

Утром, когда я ехал в консульство из нашего жилого дома на Петроградской стороне, в машине у меня затрещал телефон. Я думал, что это Крамп, но услышал голос Беркесова, хотя номера машинных телефонов у нас считались секретными.

— Макинтайр, — спросил полковник, — где вы находитесь?

— Переезжаю мост, — подавив удивление, ответил я. — Доброе утро, полковник.

— Вы не могли бы заехать ко мне? Тут дело приняло интересный оборот, — и не дожидаясь ответа, добавил, — запаркуйте машину на Захарьевской, это бывшая Каляева, вы должны знать. Там у нас стоянка. И проходите в приемную КГБ. Вас там будут ждать.

Меня встретил один из молодцев Беркесова и снова повел в какой-то лифт, провел коридором мимо стенда "Рисунки наших детей" (детки рисовали, в основном, овчарок и пистолеты) и ввел в какой-то кабинет раза в два меньше беркесовского, где я был накануне.

На открытие выставки собралась масса народу. Присутствовал и мэр города Александр Топчак. В элегантном костюме с ослепительной улыбкой он напоминал владельца преуспевающего казино где-нибудь в Лос-Вегасе или Монте-Карло. Свой город он. видимо, и рассматривал как дающее доход казино, поскольку снег с улиц перестали убирать даже около Эрмитажа. И на этой самой яркой жемчужине бывшей столицы Российской империи, на прекрасном творении Растрелли, ясно виднелись следы общей разрухи и запустения. Потеки воды, грязные стекла, обвалившаяся штукатурка, полусгнившая электропроводка.

В какой-то апатии все ждали, что одной прекрасной ночью Эрмитаж сгорит, как сгорела недавно Библиотека Академии наук, дав возможность списать тысячи похищенных книг. По нашим сведениям, поток хищений из Эрмитажа, начавшийся сразу после большевистского переворота, никогда не прекращался, принимая лишь различные формы. Сейчас, в эпоху полного безвластия и беспредела, существовала единственная надежда, что американские совладельцы Эрмитажа примут меры, чтобы не допустить его окончательного разграбления. Или, напротив, разворуют его окончательно. Современная школа подделок, основанная на голографии и лазерной технике, могла надуть любую экспертизу.

Мэр обменялся со мной рукопожатием, заявив, что очень рад меня снова видеть и что с моей стороны было очень любезно приехать в Петербург, чтобы лично открыть выставку. Я отвечал по-английски через переводчицу, говоря, что для меня всегда большим удовольствием является пребывание в этом прекрасном городе, судьба которого вверена в столь прекрасные руки, как руки господина Топчака. На пост мэра Топчака выпихнул все тот же КГБ прямо с профессорской кафедры юридического факультета ЛГУ — кузницы кадров все для того же КГБ.

После так называемого "путча" благодарный Топчак быстро превратил мэрию в филиал КГБ, рассовав по различным отделам и комитетам мэрии наиболее одиозных деятелей бывшей коммунистической тайной полиции. После этого, если верить отчетам Крампа, город был поставлен на поток и разграбление. Сколько они за последние полтора года заработали денег, не знал никто — ни в России, ни за границей. Государственный рэкет, рэкет с рэкета, произвольная налоговая политика, приватизация по законам большой дороги, создание никому не понятных коммерческих и банковских структур, субструктур и субсубструктур для отмывания партийного и уголовного золота, которые слившись в общий поток, элегантно утекали в западные банки, все более погружая один из самых красивых городов мира в трясину нищеты и запустения. Со свойственной ему легкой элегантностью, мэр и его команда, составленная из бывших офицеров КГБ и партийных функционеров, приватизировали многомиллионный город, не очень заботясь при этом — вымрет или нет население от непомерных цен на продовольствие, лекарства и жилье.

Впрочем, Петербург вовсе не был каким-то особым исключением. В Москве творились вещи и похлеще. Разница состояла в том, что Москва как непререкаемый центр слабела, а региональные мегаполисы становились с каждым днем сильнее и очень вяло реагировали на окрики из Москвы, если те и раздавались.

В течение многих лет мне довелось работать в СССР, а затем в России в качестве разведчика правительства Соединенных Штатов. В начале нашей задачей являлось сокрушение и развал Советского Союза, а позднее — сохранение России как федеративного государства. Как мы справились с этими задачами — пусть оценит история. Возможно, не нужно было делать ни того, ни другого. Но такова судьба нашей страны, я бы даже сказал — задача, возложенная на нее Всевышним, служить в нашем неспокойном мире то полицейским патрулем, то пожарной командой, то каретой скорой помощи с полевой кухней на буксире. А то и всем этим вместе взятым одновременно. Видимо, так и задумал Господь, создавая нас в конце XVIII века и дав нам имя — Новый Свет. А Бог — это Свет.

Я прекрасно знаю русский язык. Многие русские, с которыми мне приходилось общаться, не верили, что мои предки жили в Америке еще до создания США, принимая меня то за потомка первой эмиграции, то за вернувшегося в Россию представителя третьей эмиграции. Мне казалось, что я превосходно ориентируюсь в русской жизни, ее политике с византийским привкусом и во всем ее евроазиатском хаотическом калейдоскопе.

Увы, я ошибался. Как и всякий иностранец, я не знал России, не понимал динамики и мотивов многих происходящих там процессов, настолько идущих вразрез со здравым смыслом и общечеловеческой логикой, что их было просто невозможно осмыслить. Все наши ошибки вытекали из неверного анализе обстановки в России. В каждой стране историческое время четко делится на мирное и военное. Такова уж наша земная история.

В России этого разделения не существует и. что самое главное, никогда не существовало. Там всегда, ежедневно, ежечасно, ежеминутно бушевала война всех против всех. Эта война пронизывала русское общество во всех направлениях: по горизонтали, по вертикали и даже, если так можно выразиться, по диагонали. Эта была война, повторяю, всех против всех. Пик ее всегда приходился на мирное время. Эта война затихала (ноне прекращалась!) во время внешних войн, которых поэтому так много и было в русской истории, поскольку правители России видели во внешних войнах способ прекращения войн внутренних. Л их они боялись гораздо больше.

И что самое печальное — в России никогда не было авторитета Власти. Власть постоянно вынуждена была отстаивать свой авторитет с "оружием в руках", чтобы сохранить государство и предотвратить его развал и полный хаос кровавых междоусобиц. Этого удавалось достичь только путем создания жестких тоталитарных систем правления, часто переходящих в деспотию.

В юности я мечтал стать журналистом. Но судьба распорядилась иначе. После окончания школы и службы в армии, я поступил на юридический факультет Ленинградского Университета, окончив который, стал следователем прокуратуры. С помощью своих друзей, закончивших ЛГУ раньше меня, и по рекомендации горкома комсомола, я в 1975-ом был принят в КГБ, где был сначала оперативным работником, а затем стал следователем.

Следователь тогдашнего КГБ был фигурой весьма своеобразной. Он, конечно, как и следователи МВД и прокуратуры, обязан был руководствоваться в своей работе Уголовным и Уголовно-процессуальным кодексами, но главным образом он вынужден был руководствоваться политической конъюктурой данного момента, которая определялась многочисленными подзаконными инструкциями и директивами.

Фактически у следователя не было никаких особых забот. Задолго до открытия какого-либо очередного уголовного дела по составу политического преступления, определялись обвиняемые и круг свидетелей. Принималось решение, по какой статье того или иного обвиняемого проводить, какой срок ему определить и тому подобное. Принимались решения и по свидетелям. Этого после "дела” уволить с работы, а на этого параллельно или после завести отдельное "дело" с таким-то сроком. Люди еще гуляли на свободе, не подозревая, что их судьба уже решена на наших совещаниях. Так что роль следователя КГБ сводилась только к оформлению дел, заранее предрешенных. А с помощью оперативных служб, с которыми следователи КГБ взаимодействовали как никто и нигде, недостатка в делах никогда не было.

Были даже секретные списки кого и когда посадить. Что-то вроде графика посадок. Не сажали всех сразу, главным образом потому, что не хватало следователей для юридического оформления дел. Я с удивлением узнал, что на весь КГБ такой огромной страны как СССР всего около пятисот следователей. Поговаривали, что это число специально ограничено, чтобы избежать массового, неконтролируемого террора, чего наверху побаивались, главным образом из страха за свою личную безопасность и благополучие.

Там-то хорошо знали и помнили, как быстро массовый террор выходит из-под контроля, пожирая своих вдохновителей и организаторов. Я не буду утверждать, что так оно и было, но уверен, что будь нас, следователей КГБ, не 500, а, скажем, хотя бы 10 тысяч человек, так бы все и произошло. Всю работу, которую нам распределили на год, мы бы сделали за неделю и пошли бы дальше.

Утром следующего дня я прибыл в знаменитую следственную тюрьму Лефортово, известную в простонародье под названием "Матросская Тишина" по названию улицы, на которой этот изолятор находится. На входе дежурный попросил меня сдать оружие.

— Я никогда не ношу с собой пистолет, — заверил я его.

— И напрасно, — вздохнул дежурный. — Вскоре вы в этом убедитесь.

Я не стал спорить, а быстро оформив все предписания и постановления, выданные мне на Лубянке, приказал привести в следственную камеру осужденного Бондаренко. Бондаренко привели в наручниках. Он был пострижен наголо и одет в полосатую робу смертника и в такую же полосатую шапочку. Несмотря на подобный наряд, бледность и запавшие глаза, столь естественные для человека, живущего под Дамокловым мечом смертного приговора, бывший подполковник выглядел еще очень внушительно. Высокий, широкоплечий, с исключительно правильными (и не запоминающимися) чертами лица. Контролер усадил его на вделанный в цементный пол табурет.

— Наручники снять? — спросил он меня.

Интересно отметить, что генерал Беркесов, хотя и писал эту книгу без всякой надежды ее когда-нибудь опубликовать, тем не менее не мог избавиться от самоцензуры, столь свойственной каждому, кто жил при советской системе, и особенно людям его профессии. Все было не совсем так, как он описывает в этих двух главах. Видно явное желание прикрыть некоторых людей из тогдашнего руководства КГБ, которые до конца оставались прямыми и непосредственными начальниками Беркесова.

В частности, полковник Климов никак не мог в тот момент находиться в Дуброво, поскольку (а мне это известно доподлинно) срочно вылетел в Берн на совещание, на котором присутствовал и я.

Отчет времени я веду по делу священника Николая Гудко, которое общеизвестно.

Общеизвестно также, что священник выступил с телевизионным покаянием, а подполковнику Сергею Бондаренко Верховный суд СССР заменил расстрел 15-ю годами заключения. Он вышел на свободу, кажется, после августовского путча. Добиться отмены смертного приговора было очень нелегко, и, поскольку я чувствовал себя морально ответственным за судьбу этого человека, то помог ему перебраться на Запад. В настоящее время Бондаренко живет в Мюнхене. Он предложил ряду европейских издательств свою книгу под интригующим названием "КГБ уничтожил Советский Союз". Я эту книгу не читал, хотя, судя по журнальной аннотации, она будет очень эмоциональна, но интересна.