Авторы воспоминаний близко знали Владимира Ильича, работали под его руководством. Сквозь десятилетия их воспоминания доносят до нас голоса далекой эпохи, воссоздают атмосферу тех лет и. главное, воскрешают живые, неповторимые черты Ленина, который был, по словам А. В. Луначарского, «прообразом того, чем должен быть и будет социалистический человек».

1919–1920 годы… Время тягчайших испытаний для Советского государства. Россия истерзана гражданской войной, разорена армиями интервентов. Замершие заводы, фабрики, шахты… Всеобщая разруха… Голод… С небывалой энергией Владимир Ильич занимается организацией обороны страны, решением политических, экономических и культурных задач строительства первого в мире социалистического государства.

Ленин теоретически разрабатывает и в своей ежедневной практической деятельности проводит в жизнь боевую программу мобилизации сил партии и народа на разгром врага. Главнокомандующий вооруженными силами Республики С. С. Каменев в своих воспоминаниях отмечал, что в Ленине поражали умение тонко разбираться в военно-оперативных вопросах, масштабы его деятельности по организации борьбы страны, «в которой действия Красной Армии были только частью остальных мер борьбы».

Все силы, все средства были брошены на защиту Республики: установлен строжайший режим в продовольственном деле, на транспорте, в промышленности, принимались неотложные меры для укрепления Красной Армии.

В сложные, подчас трагические моменты, когда решалась судьба революции, Ленин разрабатывал план экономических преобразований Советского государства, составной частью которого стала электрификация страны. На страницах книги Г. М. Кржижановский рассказывает, с каким вниманием относился Владимир Ильич к проекту строительства электростанций, работавших на торфе и других дешевых видах горючего. «Поддержка, неусыпная внимательность, непрерывный дружеский совет и подбадривание Владимира Ильича, — писал он, — обеспечивали работы Государственной комиссии по электрификации, которой удалось в 9-месячный срок и с общим расходом самых ничтожных средств… составить для VIII съезда Советов известный доклад об электрификации РСФСР».

Я бы хотел сказать еще о Ленине как о товарище и человеке, сказать о том, что вполне правильно так интересует каждого члена нашей партии и каждого рабочего вообще. Надежда Константиновна верно сказала, что Ленин умел не только говорить с рабочими, но умел и слушать их. Это великое искусство слушать других, которым далеко не все обладают. Гораздо больше на свете таких людей, которые умеют говорить, чем тех, которые умеют по-настоящему слушать. Владимир Ильич принадлежал к последним. Именно поэтому он, как никто другой, сумел как губка впитать в себя все то, что есть здорового и реального в жизни рабочего класса. Он умел это делать во всех положениях: и в 1905 г., во время первого Санкт-Петербургского Совета рабочих депутатов, когда он, сидя на хорах Вольного экономического общества, прислушивался к словам рабочих и работниц, впитывал в себя каждое их слово. Он умел это делать и на массовых собраниях, сидя на ступеньках среди рабочих, разговаривая с ними и прислушиваясь к каждому их слову. Он умел из нескольких слов составить себе целую картину. И в моменты, когда на нас улюлюкали и подготовляли погром в редакции «Правды», а он был принужден прятаться на случайных квартирах, он умел, поговорив со случайно встреченной пожилой работницей или кухаркой, уяснить себе, как у нее преломляется буржуазная травля и что ее отталкивает от большевизма. Он умел в недели своих скитаний, в июльские дни около Сестрорецка, прячась в шалаше, у стога сена, выспрашивать у приютившей его рабочей семьи и составить себе ясное понятие о Том, как живет рабочая семья.

У тов. Емельянова, у которого мы тогда скрывались в шалаше, был сын лет 16, который в то время считал себя левее товарища Ленина: он был анархистом. Надо было видеть, товарищи, сколько часов потратил Владимир Ильич на беседы с этим юношей, стараясь выяснить, каким образом он пришел к анархизму, и переубедить его, доказав, что мы правы. В каком бы положении Владимир Ильич ни был, он умел использовать каждую возможность, чтобы войти в соприкосновение с живым рабочим. Он любил рабочий класс не абстрактно, не как отвлеченную категорию, как зачастую любят рабочий класс кающиеся интеллигенты; нет, у него была настоящая, живая, действительная любовь к каждому данному труженику — к конкретному маляру, который красил дом в Горках, к сапожнику, который шил ему сапоги, к кухарке-латышке, готовившей ему обед, к каждому встреченному на пути труженику — со всеми его сильными и слабыми сторонами. Как правильно и великолепно сказала Надежда Константиновна, сердце его горячо билось для каждого труженика. Владимир Ильич мог показаться неприступным, он не любил, чтобы его считали сентиментальным, хотя сентиментальность в лучшем смысле слова (т. е. настоящая человечность) у него была. Всякий чувствовал, что в его сердце горит жгучий огонь, высшая любовь именно к каждому конкретному труженику. Я не скажу, чтобы Владимир Ильич не знал себе цены. Он знал себе цену. Владимир Ильич был человек рабочей артели, человек коллектива. Никакого эгоцентризма в нем не было. Он не говорил «я считаю нужным», но «партия считает нужным», «партия требует». Но свое историческое призвание он знал. Это выходило как-то очень просто, естественно: всякий понимал, что Ленин говорит от имени миллионов, что он для этого призван историей. В этом смысле Владимир Ильич часто ощущал себя так: «я и вся крестьянская Россия», «я, Ленин, и весь рабочий класс», «я, Ленин, и все буржуазные государства» и даже еще больше — «я, Ленин — вождь русского народа, и вся остальная вселенная». Без трескучих фраз, без малейшего преувеличения своей роли Владимир Ильич понимал, что ему выпало на долю возглавлять великую революцию. Он понимал свое великое историческое призвание, но вместе с тем он был человеком большой человечности, редкой простоты, замечательной теплоты. Он как бы воплощал в себе коллективную волю, энергию, любовь и мужество всего рабочего класса. На него устремлялась вся любовь угнетенных и вся ненависть угнетающих.

Не было человека более простого, более ясного, более человечного, чем товарищ Ленин. Всюду и везде он был одинаков. Например, в тюрьме. Я знаю из очень хороших источников, что, сидя первый раз в тюрьме в нашем городе, Владимир Ильич сразу повел оттуда кипучую работу: он посылал из тюрьмы на волю листки, писал там и стал душой всего своего тюремного коридора. Он умел в одно и то же время часами выстукивать своему соседу: «Крепко закрывай форточку тряпкой, чтобы у тебя не слишком тянуло сквозняком» — и в то же время тут же излагал теорию гегемонии пролетариата и разъяснял своему соседу ошибки народников. Я видел товарища Ленина в тюрьме в Галиции. В начале войны товарищ Ленин был арестован в Галиции австрийским правительством по обвинению ни больше ни меньше как в шпионстве. Его сочли военным шпионом и посадили в тюрьму в деревне Новый Тарг, недалеко от Кракова. Он сидел в тюрьме несколько дней, и мы его там посещали. Он сразу стал душой общества в этой тюрьме. Там сидело некоторое количество крестьян за недоимки, несколько уголовных и т. п. Все они сошлись на том, что сделали тов. Ленина чем-то вроде старосты, и он с величайшей готовностью отправлялся под конвоем начальства покупать махорку для всей этой компании. В то же время он разъяснял арестованным галицийские законы, которые он изучал по книжкам, чтобы помочь галицийским крестьянам выбраться из этой долговой ямы. Его галицийские мужики сразу полюбили за бодрость духа, за силу воли, за готовность помочь, за ласку к простому человеку. В галицийской тюрьме, в самом смешанном обществе, с людьми, с которыми он с трудом мог объясняться на ломаном польском языке, он сразу становился душой общества. И так было всюду, куда попадал Владимир Ильич.

Сила воли у него была необычайная. Она не оставляла его и во время болезни до самых последних дней. Ряд эпизодов свидетельствует об этом. Рассказать о них не настало еще время… Он продолжал шутить, смеяться, напевать в такие трагические минуты, когда каждый другой на его месте способен был бы только плакать… И чем больше была сила его воли, тем меньше сам он это замечал. Он не сознавал, насколько он силен во всем том, что сделало его не только гигантом мысли, но гигантом воли, не только великим теоретиком, но и настоящим вождем. Как будто собранные воедино воли всех одиночек рабочего класса, все упрямство освобождающегося класса, идущего к власти, угнетаемого десятилетиями, вся сила его таланта, все упрямство русского мужика, вся настойчивость многомиллионной массы, весь тот талант, которым отличается наша страна, все леса, долины, реки, покрывающие нашу страну, все моральные силы великой страны как будто собрались в одном его мозгу, в одном его сердце, в его одной воле. Это делало тов. Ильича не только великим учителем, но и человеком прежде всего. Каждый, кто имел с ним хотя бы самое маленькое, мимолетное соприкосновение, уносил с собой самое светлое воспоминание о нем.

Почитайте, товарищи, отзывы врагов. Какую дань уважения, изумления сумел исторгнуть у своих врагов Владимир Ильич. Люди, которые его никогда не видели, как будто чувствовали его электрический ток через океаны. Одни с радостью вбирали в себя этот электрический ток, другие понимали, что эта волна смоет буржуазию. Но все понимали, что это величайшая фигура, которую когда-либо знал мир. Как государственного деятеля, как теоретика, как вождя Владимира Ильича, конечно, знал и знает весь мир. Как человека его знало меньшее количество людей. Но кто знал его, тот никогда не забудет этого образа настоящего великого человека. Владимир Ильич любил природу во всех ее видах и проявлениях. Этот величайший мыслитель умел резвиться, как хороший комсомолец. Он был первый запевала на любой прогулке, первый конькобежец в нашей компании, лучший велосипедист, прекрасный турист, лучше всех лазал на снежные горы, любил охоту, был первый подстрекатель купаться в ледяных горных речках Галиции, умел смеяться с заражающим весельем, насвистывать, петь.