Большой двор давно покрылся жидкой грязью от крупного весеннего дождя. А дождь все лил в эту грязь, делая ее еще жиже и еще глубже. Ему не было никакого дела до того, что посреди этой грязи один маленький человек бил другого маленького человека.

И ветру тоже не было до этого никакого дела. Он помогал дождю разбрызгивать водяную пыль. Ветер совсем сошел с ума в этот вечер. Он метался между постройками, расшвыривая по двору все, что попадалось под его пьяные руки. Он хватал с крыш пучки соломы, мокрые дранки, подбрасывал их высоко вверх и хлестал клочьями дождя на все четыре стороны.

Но два человека посреди двора не обращали на него внимания. Они были слишком заняты друг другом. Один человек бил кулаком по мокрому лицу другого, державшего в руках охапку дров. А тот выл от боли, склоняя лицо к дровам и пачкая их кровью, капавшей из носа.

Ему, видимо, не хотелось выпускать дров из рук. Но когда он получил удар ногой в живот, он выпустил дрова в жидкую грязь и скорчился.

Это был жестокий удар. Он вызвал угрожающий звук из горла человека, получившего этот удар. И этот человек так решительно шагнул вперед, что другой оторопел сначала и отпрыгнул назад, но потом схватил полено и крикнул: «Убью!»

Худощавое лицо Эйно Карьямаа было окрашено густым загаром неравномерно. Кожа на лице казалась похожей на старую медь, которую накалили изнутри так сильно, что копоть и грязь большими пятнами сошли с ее жаркой поверхности. Маленький, острый нос был огненно-красным сверху, потому что он торчал прямо вперед, и солнечные лучи сожгли на нем кожу несколько раз. Волосы Эйно Карьямаа тоже были сожжены солнцем и пожелтели, как травы южных степей в середине лета.

Только глаза смотрели холодно среди этого жара и пламени. Они были бледноголубого цвета и казались какими-то посторонними светлыми пятнами на темнокрасном лице. Они смотрели на мир очень холодно.

Может быть, это и было причиной тому, что жизнь Эйно Карьямаа двигалась такими странными путями, не похожими на жизненные пути других людей.

Эйно приехал к отцу в середине лета. Отец не знал точно о дне его приезда и не выслал подводы на станцию. А от станции было двадцать пять километров до хутора отца.

Правда, Эйно мог бы нанять чужую подводу и благополучно проехать это расстояние, но он поступил иначе. Он оставил свой багаж в камере хранения, потом разделся, свернул костюм в узелок, укрепил его за плечами и в одних черных трусах пробежал весь путь за два часа.