Находясь в подвалах Инквизиции, любое живое существо хочет только одного: смерти. Извиваясь в пыточных установках, лишённые малейшего шанса на побег, они зовут её даже тогда, когда от крика остались только сдавленные хрипы — в бессвязном мычании всё равно слышатся мольбы. Мольбы не к палачам — из их душ калёным железом выжгли жалость, стёрли память, лишили всего, что определяет человечность… не к этим монстрам в приросших к лицу масках — о, нет. А к ней, Чёрной Королеве, рано или поздно принимающей в свои объятия каждое живое существо: от муравья до человека.

И она приходила… но только тогда, когда это требовалось хладнокровным мучителям, избавляющим род человеческий от скверны, уничтожая её в Священном огне или порабощая разум. После очередной промывки мозгов, бывшая жертва сама становилась палачом, брала в руки оружие, убивая тех, с кем ещё вчера жила под одной крышей.

В одной из камер находилась совсем юная девушка, казалось, только недавно переступившая порог детства. Инквизиторам нет дела до возраста, пола и всех внешних составляющих подозреваемого — тем гнуснее выглядят их деяния: зачастую в мрачных сырых темницах, пронизанных кровью и болью, находились совсем дети.

Пальцы босых ног едва касались шероховатого каменного пола; руки раскинулись по сторонам, от запястий отходила прочная цепь, крепящаяся к стенам; рот был перетянут грязной тряпкой; на теле, скрываемом только рваным балахоном, виднелись кровоточащие росчерки ран, лишь малая часть которых зарубцевалась в шрамы. Белоснежные волосы доходили девушке до пят, но и их кара Инквизиции не обошла стороной: жжёные, окровавленные и слизкие от грязи, они утратили былую красоту. Голова жертвы была опущена в смирении перед предстоящей участью, и только редкие вздрагивания тела от безмолвного плача нарушали её неподвижность.

Стоило только девушке отключиться, впав в своего рода кому, как бдительные палачи ударяли хлыстом по спине, вызывая настолько ослепительную вспышку боли, что даже разум полумёртвого существа не мог игнорировать её. Раньше она вскрикивала и дёргалась, безуспешно пытаясь освободиться из железных колодок, сковывавших запястья, но иглы на внутренней стороне только больнее впивались в кожу.

Солидный лысый мужчина вбежал в спальню и дрожащими руками закрыл дверь, после чего сжал ключи в руке и, казалось, перестал дышать от страха.

Он вслушивался в тишину, остатками прогнившей души надеясь, что ему всё померещилось. Его заплывший тупостью, похотью и ложью разум не мог смириться с действительностью, идущей вразрез со всеми шаблонами.

Мёртвые не могут с довольной усмешкой разгуливать по квартире твоей любовницы, услужливо оставив её обезглавленный труп в ванной. Мёртвые не могут хохотать, говорить и красться за тобой, слившись с тенью и не отставая ни на шаг.

В том же, что парень именно мёртв, сомневаться не приходилось: Михаил лично видел, как гробовщики заколачивают крышку чёрного гроба гвоздями длиной с палец. Видел, как сухая кладбищенская земля приняла паренька в свои недра, видел эту насыпь и крест, торчащий из неё. И вздохнул свободно. Да, парень исправно выполнял свою работу и никогда не задавал вопросов, да, он принёс ему много прибыли, но было в нём что-то, отчего у наркобарона, устранившего не одну человеческую жизнь, пробегал холодок по спине.

Он думал, что смерть — это конец, не веря в бога, циклы перевоплощения и другую муть. Но шаги за дверью, грохотом отдающиеся в ночной тиши, убеждали его в обратном…