Прозрение Аполлона

Кораблинов Владимир Александрович

«… Вторые сутки Аполлоновой жизни в угольном подвале зачинались скорбным напоминанием о смерти. Милиционер Капустин небрежно прикрыл Степаныча, и старик неотрывно глядел на профессора. Взгляд мертвого человека всегда неприятен, загадочен, полон какого-то скрытого значения, словно ушедший из жизни хочет напоследок сказать оставшимся в живых нечто важное, открыть какую-то роковую тайну, без знания которой им будет трудно и, может быть, даже невозможно существовать. Взгляд же Степаныча был особенно неприятен из-за того, что один глаз его спокойно смотрел сквозь щелку полуопущенного века, а другой таращился, и создавалось впечатление, что старик подмигивает, хочет намекнуть легкомысленным людям на их непрочность, что, дескать, живы-то вы, граждане, конечно, живы, а вот надолго ли?

Аполлон Алексеич всегда был самого лестного мнения о крепости и неуязвимости своих нервов (демоны вспыльчивости в счет не шли), он при случае любил похвастать слоновьей своей нечувствительностью ко всяким там раздражителям, говорил, будто ему все ништо, хоть стреляй за спиной, хоть ледяной водой окати – не вздрогнет. А вот тут как будто и ничего особенного – недвижный, стеклянный, чуть мутноватый взгляд, а коробило, уязвляло, беспокоило.

Впрочем, беспокоиться и в самом деле было из-за чего: его словно позабыли. Сунули в этот грязный каменный мешок и потеряли к нему всякий интерес. Это, конечно, было свинство, это ожесточало, развязывало демонам руки, но… помалкивали демоны, понимали, стало быть, что нет им тут разворота. Не биться же головой о кирпичную, полуторааршинной толщины стену… »

В последующих изданиях роман выходил в сильно сокращенном виде под названием «За это готов умереть».

1

Крылатые кони Велесова табуна с тяжким грохотом скакали высоко над холмами, над черной водою озера, над капищем. Кресали копытами о клубящиеся сизые тучи, о белогривые облака, высекали небесный огонь. Червонно-золотыми копьями разлетались в небе вырубленные конскими копытами искры и отражались, изломанные, в глубокой черноте озера.

Гром от конского скока сотрясал землю. И старый волхв слышал грозные голоса. Видел обезумевших коней бога. Тысячи огненных копий, летящих с клокочущих небес.

Телига – звали старого волхва.

В ограде капища, окруженный богами, он созерцал битву свирепых облаков. Чуял древнею плотью трясение земли и смятенный трепет древесных корней. Отсветы небесного огня вспыхивали на деревянных ликах молчаливых богов. Они – суровые, надменные – стояли по колена в земле, кру́гом: Велес с турьими рогами – пастух зверей; Стрибог – володетель ветров; Сварог – кузнец; Даждьбог – пахарь: Ярило – солнце, свет, любовная утеха.

Страшны, зверовидны были их грубые лики, раскрашенные красным, коричневым, черным и золотым. Но страшней, зверовидней всех возвышался Перун. Он был дубовый пень в два обхвата, стоял в пупе капища, над всеми. Обмазанный козлиной кровью утренней жертвы, непомерный алчный рот алел во мраке. Вислые позлащенные усы мерцали, лоснились, как бараний жир на толстых губах скотам подобных, неопрятных кочевников. И очи пустые, слепые пялились жадно и яростно.

2

Часы старинные, громоздкие, неуклюжие, назывались

кутафьей.

Кашляя и шипя, они пробили восемь.

– Вот тебе раз! – удивился гость. – Как же это я? Да еще и без пропуска… Нет, нет, Денис Денисыч, не уговаривай, пошел… Будь здоров!

– И как ты только пойдешь в этакую темень да в мокрядь, – заохала Матвевнушка-няня. – Ведь это страсть куда переть-то! Ахти, головка горькая…

– Ну, что скажешь? – робко спросил хозяин. Как всякий впервые читающий автор, он мучительно стыдился своего писания.

– А ей-богу, ничего, интересно, – сказал гость. Он всю переднюю занял своей громоздкой фигурой; надевая шубу, ворочался в тесной комнатушке, как медведь в берлоге. – Ведь такая тема… Конечно, странно немного, что в этакое нынешнее время… ну, беспокойное, что ли, взялся ты черт знает какие древности подымать. А впрочем…