Михаил Симонов лежал на полоске заснеженной земли, окруженной белесыми валунами, на западном участке того, что когда-то являлось Печорским ущельем, расположенным на Среднем Урале. Он рассматривал в ноктовизор серебрящееся ровное дно ущелья — площадь примерно в два акра. В неверном лунном свете поверхность эту нетрудно было принять за лед, однако Симонов знал, что это не ледник и не замерзшее озеро. Это был металлический монолит длиной в четыре сотни футов и шириной почти в две сотни. Неровные боковые стороны монолита, плавно вписывавшиеся в каменные стены ущелья, и его оконечности, упиравшиеся в массивные бетонные стены, были “всего” шестидюймовой толщины, однако в середине этой массы толщина ее слоя достигала двадцати четырех дюймов. Так, во всяком случае, следовало из разведданных американских спутников, они же сообщали, что сооружение это является крупнейшей в мире рукотворной конструкцией из свинца.

"Все равно, что смотреть на гигантскую полузарытую бутыль, запечатанную свинцом, — подумал Симонов. — Этакий волшебный сосуд — только в данном случае пробка уже вылетела и джинн оказался на свободе”. Агенту как раз и предстояло выяснить природу этого самого беглеца.

Он тихонько фыркнул, отбросил метафоры и вновь сосредоточил внимание на происходящем внизу.

Дно ущелья в свое время по несколько раз в году затоплялось водами разливавшейся реки. Теперь верхний бьеф перекрывался бетонной дамбой, образовывая искусственное озеро, поверхность которого тоже была покрыта свинцом — но только поверхность. Под ней вода направлялась в четыре подземных канала и появлялась вновь в виде четырех мощных потоков, извергавшихся из отверстий нижней плотины. От воды поднимался пар, летели брызги, и все это оседало в виде инея и льда на скалы, окружавшие древнее русло реки. Под свинцовым щитом располагались четыре бездействовавшие гидротурбины — водные потоки следовали мимо них по обводным каналам. Бездействовали они около двух лет — с того момента, когда русские в первый и последний раз испытали свое новое оружие.

Несмотря на предпринятые меры по технической дезинформации, испытания эти тоже были своевременно обнаружены американскими разведспутниками. Что именно они заметили, так и осталось информацией, предназначенной лишь для очень узкого круга высокопоставленных лиц, однако полученных сведений хватило для того, чтобы концепция “Звездных войн” воплотилась в реальные действия.

Расследование, хотя и было продолжительным, велось очень мягко — не в холодной клинической атмосфере, которой ожидал Симмонс от такого рода мероприятия. Естественно, в сложившихся обстоятельствах должны были применяться только такие методы, поскольку к тому моменту, когда друзья сумели тайно вывезти его из СССР, он был близок к смерти. Это произошло несколько недель назад, — так ему, во всяком случае, сказали, — однако до сих пор он не вполне пришел в себя.

Да, методы были мягкими, но они иногда раздражали. В особенности то, что офицер-следователь постоянно называл его “Майк”, хотя должен был бы знать, что Симмонс всегда откликался лишь на “Майкл” или “Джаз”, а в России, естественно, на “Михаил”. Но это, конечно, было мелочью по сравнению с тем, что он остался жив и находился на свободе.

О своем пребывании в заключении он помнил очень немногое, практически ничего. Служба внутренней безопасности полагала, что над ним провели операцию по промыванию мозгов — приказали обо всем позабыть, — но в любом случае не придавала этому эпизоду особого внимания. Самым важным была его работа, а тем более — ее результаты. Возможно, поначалу русские собирались держать его у себя долго, возможно; перепрограммировать, сделав двойным агентом. Потом, однако, они передумали и, накачав его наркотиками, сбросили в воду ниже водосброса плотины. Его выудили из воды пятью милями ниже по течению, плывшего беспомощно на спине в направлении порогов, где он, несомненно, погиб бы. Если бы это произошло, то... ничего особенного в этом не было бы: лесозаготовитель, изредка промышляющий незаконным старательством, некий Михаил Симонов упал в ледяную воду и погиб от холода и истощения. Несчастный случай, который может случиться с любым — не он первый, не он последний. Запад мог бы ломать голову по поводу истинных причин случившегося — если бы вообще узнал что-то о случившемся.

Симмонс, однако, не утонул. “Люди добрые” искали его повсюду с тех пор, как он не вернулся к назначенному часу в лагерь лесорубов. Они нашли его, выходили, а затем передали в руки агентов, сумевших вывезти его по заранее разработанному и надежному аварийному маршруту. Сам Джаз помнил все это отрывочно — лишь какие-то смутные воспоминания о кратких периодах, когда он приходил в сознание. Счастливчик. Действительно, ему очень повезло.

В период восстановления дни его тянулись однообразно. Неприятно, но однообразно. Просыпаясь, он начинал ощущать медленно усиливающуюся боль — боль, которая, казалось, струилась прямо из его жил, да и из всех органов, которые он мог опознать. Нижняя часть его тела была, похоже, в гипсе и, как он подозревал, на вытяжке; левая рука была заключена в лубок и обильно перебинтована; еще толще был слой бинтов на голове. Так что, просыпаясь, он как бы переходил из какого-то мрачного сюрреалистического мира в столь же загадочный мир двигавшихся вокруг серых теней и неясных звуков.