Ты взял в руки новую книгу, посмотрел рисунки, прочитал название. «О чем она?» — спрашиваешь ты. Иногда на такой вопрос можно ответить сразу: «Это повесть о подвиге» или «Это рассказ о веселом путешествии и увлекательных приключениях». Но бывает и по-другому. В книге рассказывается о повседневной жизни. И ты постепенно знакомишься с этой жизнью. Как будто не происходит ничего особенного, просто ты узнаешь героя книги так, как узнавал бы нового товарища. Видишь, чем он занят, о чем думает. Узнаешь и людей, которые живут вокруг него, — его родных, друзей, соседей. К таким книгам принадлежит и повесть Тамары Лихоталь «Не сказка про белых гусей». Ты познакомишься с живой и общительной Таней, от лица которой ведется повествование, войдешь в ее дружную семью. В маленьком домике рабочего поселка ты почувствуешь горячее дыхание эпохи тридцатых годов.
«Это книга о самых счастливых днях и годах», — утверждает автор. А что было потом? Как встретили герои повести жизненные испытания? Как сложились их судьбы?
Почти через четверть века Таня снова встретилась со своими товарищами. Об этом рассказывается в книге Тамары Лихоталь «Иди со мной», выпущенной издательством «Советский писатель» в 1966 году.
Художник И.А.Кононов
I
В те времена в небе не летали ни спутники, ни космические корабли, и сверкали в темной глубине одни только звезды. Правда, несколько дней назад над городом серебряной рыбой проплыл дирижабль. Он двигался медленно. И мы, задрав головы так, что даже шее стало больно, долго следили за ним. Он проплыл откуда-то из-за таких же, как и сам, легких серебристых облаков, повис над нашим двором, так что нам хорошо было видно его светлое, продолговатое брюхо с каплей гондолы внизу, и продолжал свой путь все дальше, пока не исчез в полосатом зареве заката за черными трубами «Арсенала революции», оставив в наших душах смутную тревогу и неясные желания.
Дирижабль проплыл и исчез, как видение, а звезды прочно и неизменно висели в небе.
Мы с Валюхой, укладываясь летними вечерами спать на Валиной галерейке, удивлялись, сколько их — крупных, сияющих звезд.
Мы лежали вместе — голова к голове, на нашем сене. Мы лежали и шептались до поздней ночи.
II
Говорят: прошел год. Прошел — значит, некуда было ему торопиться. Шел себе не спеша на длинных ногах дней — шаг за шагом, как тот журавль по болоту: топа-топа-топ-топ, цапу-цапу-лап-лап — триста шестьдесят пять раз.
Нет, мои годы не проходят. Они несутся. Мчатся. Летят. Мне двенадцать лет. Двенадцать лет — это очень много. В двенадцать лет уже можно что-нибудь совершить.
«Каждый человек должен совершить, если, конечно, он не зря живет на свете», — сказал Сережка Крайнов. Мы с Валей часто думаем про это.
«Все шепчутся и шепчутся, — говорит Зойка. — Что вам шептаться? Да вы и не понимаете еще ничего». — Это она любит так говорить. Выйдет к вечеру за ворота — на плечах косынка голубенькая — тетя Даша на толкучке купила. Вот на «Арсенале» затянул гудок. Сначала тоненько, с присвистом, а потом будто разошелся — ревет густым ревом. Сейчас из проходной повалит первая смена. Выльется на нашу улицу, запрудит ее до краев. Шум. Крики. Хохот. А Зойка стоит у ворот, будто ей и дела нет до того, кто там шагает в обнимку с дружками, заломив на затылок кепку, — только накручивает на палец конец своей голубенькой косынки.
Вот уже и улица опять опустела. Далеко во дворах затухает гомон. В черную трубу «Арсенала» медленно спускается пыльное солнце. Стоит Зойка на пустой улице и смотрит. Не на дорогу смотрит, по которой только что протопала первая смена, не на трубу, над которой полыхает закатное зарево, а куда-то еще дальше. А попробуй спроси ее, чего она там увидела.
