4 января 1938 года первый заместитель начальника военной разведки старший майор госбезопасности Семен Григорьевич Гендин [1] направил И. В. Сталину исключительно важное донесение. Гендин, профессиональный чекист, волею судьбы назначенный в сентябре 1937 года на должность первого заместителя начальника Разведывательного управления РККА, ранее с такими сведениями никогда не сталкивался. В донесении, направленном высшим должностным лицам советского государства, Гендин сообщал о том, что в составе японской Квантунской армии выявлен специальный отряд, который занимается размножением бактерий заразных болезней— тифа, чумы и холеры.

Производство бактерий заразных болезней японцы могли осуществлять только с одной целью— использовать их в войне против СССР. Отношения Японии с СССР были обострены. Поэтому опасность тайного применения бактерий заразных болезней против войск Красной армии могла стать опасной реальностью.

Получение сведений о наличии в составе Квантунской армии специальных отрядов, предназначенных для ведения бактериологической войны, представляло исключительную важность еще и потому, что в случае возникновения военного конфликта между СССР и Японией японцы могли использовать эту заразу и против гражданского населения советского Дальнего Востока и Сибири. Применение бактерий этих болезней могло осуществляться японскими диверсантами и тайно, в порядке подготовки к войне.

Разведчики — не волшебники. В их деятельности чудес не бывает. Бывают успехи и поражения. Получение сведений о создании японцами бактериологических отрядов специального назначения было крупным успехом сотрудников военной разведки, которые действовали в Маньчжурии. Успех этот был неслучаен. Гендин знал, что такой результат в работе разведки— итог длительного напряжения сил, воли и ума тех, кому было многое доверено, на кого надеялись и с кого много спрашивали.

Одним из первых успешно работавших в Японии разведчиков был человек, который имел оперативный псевдоним «Черный монах»…

По Корабельной улице Владивостока, оккупированного японскими войсками, шел человек. Вряд ли кто обратил бы на него внимание. Темное пальто, черная шляпа, в левой руке — темный портфель. Со стороны он выглядел местным, который 1 сентября 1921 года устало возвращался домой.

Вечерело. Под ногами запоздалого пешехода метались первые желтые листья. Других прохожих почти не было.

Человек медленно шел по нечетной стороне улицы. Казалось, что его ничто не беспокоит. Но это было не так. Незнакомец, а это был «Аркадий», начальник подпольного Осведомительного (разведывательного) отдела Народно־революционной армии Дальневосточной республики, старался убедиться, нет ли за ним «хвоста». Час назад, находясь в центре города, он уже принял решение — за ним никто не наблюдает, а это означало, что его прибытие во

Владивосток никем не замечено. «Аркадий» опасался агентов японской контрразведки. Он хорошо знал, что японцы, которые продолжали оккупацию Дальнего Востока, жестко контролировали обстановку и организовывали слежку за всеми, кто появлялся в городе. Для этого они держали под особым контролем все пути прибытия во Владивосток: железнодорожный вокзал, порт и шоссейные дороги, по которым, впрочем, главным образом передвигались военные автомобили. В тот день он шел на встречу с ценным агентом. Безопасность этого человека подвергалась серьезному испытанию.

«Аркадий» прибыл в город, минуя контрольно-пропускные пункты. Делал он это не в первый раз. В тот сентябрьский вечер он, как всегда, старался убедиться: не еледуют ли за ним подозрительные личности. Филеров он умел выявлять безошибочно. Делать это было непросто. В прошлом году агенты контрразведки засекли встречу «Аркадия», за которым давно охотились, с одним из его агентов и попытались захватить обоих. Агент успел скрыться. Спас его «Аркадий», который отвлек внимание жандармов. Была стрельба. «Аркадий» был ранен в правое плечо, но тоже смог уйти от преследования.

Перед тем как японцы покинули Владивосток, «Аркадий» провел еще несколько встреч с «Японцем». Каждая из них проходила с соблюдением всех мер предосторожности и конспиративно. «Аркадий» очень бережно относился к тем, кто работал на нелегальном положении, выполняя его задания.

Очередная встреча состоялась в конце ноября. «Аркадий» посетил бюро переводов, единственным сотрудником которого был его старый знакомый «Японец». Ветреча была радостной, но продолжалась недолго. После традиционных приветствий «Аркадий» сказал:

Интервенты собираются убраться восвояси. А это, как я понимаю, сократит заказы на переводы японских текстов. Не так ли?

Прогноз правильный. На ближайший месяц заказов уже нет. Это говорит о том, что японцы скоро покинут Владивосток, — сказал «Японец» и, подумав, спросил: — Что вы предлагаете делать?

«Аркадий» внимательно посмотрел на собеседника и неожиданно заявил:

Любое серьезное дело, в котором в начале XX века принимала участие советская военная разведка, начиналось с подписания, условно говоря, секретного соглашения. В тех удивительных по содержанию секретных документах определялись строгие обязательства того, кто давал согласие сотрудничать с разведкой и выполнять ее задания. Такие документы назывался по-разному. Тот, который подписал «Д. Д.», назывался «Подписка на агента».

Что же было в «Подписке на агента» «Д. Д.»?

Можно сказать, что документ этот по своему содержанию чем-то напоминает присягу, которая была разработана для военнослужащих частей Красной армии в 1918 году. Возможно, в документе Сибирского военного округа 1922 года была какая-то своя специфика. Обратимся к тексту документа

[2]

. В нем было сказано следующее:

«Я, нижеподписавшийся, Василий Сергеевич Ощепков, поступивший в Отдел агентурной разведки 5-й Армии, даю постоянную подписку в том, что:

Все возложенные ею на меня обязанности я обязуюсь точно и скоро выполнять.

Опекуны бывают добрые и злые, открытые и тайные. В 1907 году в качестве тайного опекуна выступил разведывательный отдел Заамурского военного округа. Случилось это в связи с особыми обстоятельствами. Они произошли в разных городах, отделенных друг от друга тысянами километров: в Петербурге, российской столице, и в Александровске, который располагался на краю Российской империи, а точнее — в северной части острова Сахалин, где находился военный гарнизон, а также коротали жизнь ссыльные и каторжники.

Разведчик «Д. Д.», который отправился в Александровск для выполнения задания разведывательного отдела штаба Сибирского военного округа, на встрече во Владивостоке сказал «Аркадию», что он родился на Сахалине. Это было действительно так. Псевдоним «Д. Д.» был присвоен Василию Ощепкову. Судя по записи в метрической книге Александровской Покровской церкви, Василий родился 25 декабря 1892 года в городе Александровске на Сахалине.

Сохранилась и запись, сделанная в метрической книге накануне нового 1893 года. В тот предпраздничный день священник Александр У пинский, настоятель церкви, еделал запись, в которой утверждалось, что «31 декабря было совершено таинство крещения незаконнорожденного Василия. Мать ребенка — каторжная Александровской тюрь мы Мария Семеновна Ощепкова, православного вероисповедания».

Фамилия отца указана не была. Однако, судя пр записи, при крещении Василия присутствовали

«старший писарь Управления войска острова Сахалин Георгий Павлович Смирнов и дочь надворного советника Якова Наумовича Иванова девица Пелагея Яковлевна

» [6] .

Перечень причастных к крещению младенца Василия лиц вызывает много вопросов. В частности, что заставило собраться вместе каторжную Марию Ощепкову, старшего писаря Управления войска острова Сахалин Георгия Смирнова, дочь надворного советника Пелагею Иванову? Что объединяло этих разных людей? Сострадание? Моральный долг? Желание оказать помощь соотечественнику? Просьба священника? Дружеские отношения? Слитком разными были эти люди по своему социальному положению. Тем не менее накануне Нового года они собрались вместе и приняли участие в таинстве крещения младенца Василия. Об это свидетельствует запись в церковной книге. И это главное.