Это было в январе 1699 г. Окрашенное черной краской одномачтовое судно проходило в виду берегов близ Бичи-Хэд (Beachy Head) с быстротой не более пяти миль в час. Оно шло под малыми парусами, так как с севера дул довольно свежий ветер. Солнце светило вовсю, но не грело. Верхи рей и стеньг и малокалиберные старые орудия, расставленные на палубе, были покрыты белым налетом инея. Человек у руля, закутанный в широкую теплую куртку и громадные безобразные шерстяные рукавицы, делавшие руки его более похожими по своим размерам на ноги или же на медвежьи лапы, казалось, застыл на месте. Сизо-красный нос, походивший на пуговицу, седые, развевавшиеся по ветру жидкие кудри и лицо, обезображенное громадною жвачкой табаку за щекой, было совершенно неподвижно, и только глаза, перебегавшие от компаса к носу корабля и обратно, показывали, что человек этот не спит. Эта невзрачная личность был старый Обадиа Кобль, старший офицер и в то же время штурман судна. Весь экипаж куттера, на котором развевался военный флаг его британского величества, короля Вилльяма III, обязанный охранять интерес его величества и препятствовать контрабандному ввозу в Англию модных товаров и люстринов, под чем разумелись тогда всякого рода модные ткани и французские изделия, находился в данный момент внизу, за завтраком, в полном своем составе, за исключением только штурмана и лейтенанта, командовавшего этим судном; последний прохаживался по палубе, засунув руки в карманы по самые локти.

Лейтенант Корнелиус Ванслиперкен, очень высокий и тощий господин, с чрезвычайно узкими плечами и маленькой головой на длинной, тонкой шее, походил на палку с толстым набалдашником, каким представлялась широкополая треугольная шляпа. Длинное, худое желтое лицо, со впалыми щеками и носом, выказывавшим сильную склонность встретиться с острым подбородком, придавало г-ну Ванслиперкену сходство с попугаем, причем и нос, и подбородок, по-видимому, ужасно скорбели о том, что между ними лежит такая пропасть, как длинная и узкая щель рта. На носу даже висела слезинка. Весь костюм командира судна был скрыт под длинным, широким прямым пальто. Единственным являлся большой рупор, торчавший у него из-под левой мышки, почти под прямым углом.

Как уже сказано выше, г. Ванслиперкен прохаживался по палубе своего судна. Шесть шагов разделяли гак-борт от носовой части куттера, и долговязый командир принужден был поворачиваться чуть не каждую минуту. Кроме мистера Ванслиперкена и его штурмана, на палубе находилось еще одно живое существо, игравшее здесь далеко не маловажную роль, так как для командира это было все на свете; это был второй Ванслиперкен, только четвероногий; он и есть главный герой этого рассказа. Это была самая скверная, самая безобразная собака, какая когда-либо существовала: грязно-желтой масти, с бельмом на одном глазу, с далеко выдвинутой вперед нижней челюстью, свидетельствовавшею о том, что бульдог принимал несомненное участие в ее происхождении на свет, этот пес, хотя и несколько больше пойнтера и крепко сложенный, смотрел тощим и тщедушным. Ни хвост, ни уши у него не были обрублены, о чем только оставалось пожалеть, так как чем больше его урезать со всех кондов, тем лучше было бы, тем более, что его уши, хотя и не обрубленные, были разорваны на клочки в многочисленных схватках с другими собаками на берегу, чем он был обязан всецело своему сварливому и трусливому нраву; хвост же, совершено лишенный благодаря какой-то накожной болезни всяких признаков шерсти, скорее походил на хвост крысы, чем собаки. Вследствие той же накожной болезни многие места на теле были также лишены шерсти и покрыты струпьями и болячками. Собака эта ходила, низко опустив голову и поджав хвост, так что казалось, будто она защемила его между ног. Одним словом, всякий посторонний человек при виде этой собаки невольно спрашивал себя, что могло заставить держать у себя подобного пса; те же, кто хоть сколько-нибудь успевал ознакомиться с внутренними достоинствами этого четвероногого чудовища, не могли надивиться, почему его давным-давно не придушили или не повесили.

Пес этот следовал шаг за шагом за своим господином и, подобно ему, как будто не замечал холода и, казалось, был так же озабочен, как его господин. Звали его Снарлейиоу.

Долго прохаживался мистер Ванслиперкен в сопровождении своей собаки молча, с мрачным, сосредоточенным видом, наконец, не выдержал:

Вскоре Костлявый явился доложить, что завтрак ожидает мистера Ванслиперкена, а так как тот давно ожидал этого, то не замедлил тотчас же спуститься вниз. Едва только он скрылся, наверху появилась новая личность, явившаяся сменить шкипера у рулевого колеса. Как только последний передал управление рулем вновь пришедшему, то стал согреваться общепринятым способом, размахивая вокруг себя руками и похлопывая себя то спереди, то сзади.

— Наш командир опять уже не в своей тарелке сегодня! — заметил Обадиа. — Я слышал, как он бормотал что-то про эту женщину в Луст-Хаузе

1

.

— Так, клянусь Богом, сегодня быть грозе! — отозвался Янсен, рослый голландец, старый и опытный моряк, казавшийся еще более громадным и громоздким от множества теплых шарфов и курток, которыми он был окутан.

Да, да, имя фрау Вандерслуш всегда вызывает бурю! Пойду-ка я да позавтракаю, а то еще засвежеет до полудня, чего доброго!

— Мейн Гот, дат ис ди тифель

2

!