Когда улетают журавли

Плетнев Александр Никитич

Александр Никитич Плетнев родился в 1933 году в сибирской деревне Трудовая Новосибирской области тринадцатым в семье. До призыва в армию был рабочим совхоза в деревне Межозерье. После демобилизации остался в Приморье и двадцать лет проработал на шахте «Дальневосточная» в городе Артеме. Там же окончил вечернюю школу.

Произведения А. Плетнева начали печататься в 1968 году. В 1973 году во Владивостоке вышла его первая книга — «Чтоб жил и помнил». По рекомендации В. Астафьева, Е. Носова и В. Распутина его приняли в Союз писателей СССР, а в 1975 году направили учиться на Высшие литературные курсы при Литературном институте имени А. М. Горького, которые он успешно окончил. А. Плетнев был участником VI Всесоюзного совещания молодых писателей, где его произведения получили высокую оценку. Он лауреат Всесоюзных премий имени Н. Островского и ВЦСПС.

От издательства

На XXV съезде партии Генеральный секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев сказал: «Мы рады, что все увереннее входит в жизнь молодое поколение нашей творческой интеллигенции. Настоящий талант встречается редко. Талантливое произведение литературы или искусства — это национальное достояние». Не упустить настоящий талант — этой целью продиктовано и принятое в октябре 1976 года постановление ЦК КПСС «О работе с творческой молодежью».

В последние годы более заметной стала и работа молодых писателей Дальнего Востока. И это, разумеется, не потому только, что в наши дни необыкновенно возрос интерес к Дальнему Востоку с его стройкой века — Байкало-Амурской магистралью, со многими другими стройками, героическими деяниями. Это, прежде всего, свидетельство художественной зрелости молодых писателей. Без преувеличения можно сказать, что на Дальнем Востоке сейчас выросли значительные литературные силы. В советской литературе и ранее было немало произведений, посвященных людям дальневосточного края, его прошлому и настоящему. Это книги А. Фадеева, В. Арсеньева, Т. Борисова, В. Кетлинской, В. Ажаева, Н. Задорнова, Д. Нагишкина. Можно также назвать ряд имен писателей, пришедших в литературу позже и успешно работающих в ней сегодня.

Уверенно заявило о себе и новое поколение дальневосточных писателей. Это люди с хорошим знанием жизни, с гражданской зрелостью, глубокой заинтересованностью в общественно значимых проблемах, с самобытным словом. Безусловно, им предстоит еще много трудиться, овладевать традициями, учась у мастеров прошлого и настоящего, но таланты уже нанесены на карту Литературы, таланты замечены! «Чтобы почувствовать, какие свежие талантливые потоки вливаются в литературу, — говорил на VI съезде писателей Георгий Марков, — достаточно прочитать сборник повестей «Великие версты», изданный «Роман-газетой», или роман геолога О. Куваева «Территория», или повесть шахтера А. Плетнева «Дивное дело». Удачных книг молодых писателей много, и это радует».

Удачные книги молодых прозаиков Дальнего Востока… Они по замыслу Дальневосточного книжного издательства и должны составить серию «Молодая проза Дальнего Востока». Среди них повести и рассказы Вячеслава Сукачева, Бориса Машука, Виктора Лескова, Юрия Манухина, Бориса Агеева, Владимира Коренева.

…Итак, дорогой читатель, ты открываешь первую книгу библиотеки «Молодая проза Дальнего Востока». Это сборник произведений приморца Александра Плетнева «Когда улетают журавли». Впереди новые книги и новые имена. Впереди добрые всходы молодых дарований.

Дивное дело

Повесть

1

В конце мая мой отец пригнал из района трактор ЧТЗ. Мы, ребятишки, ждали трактор с утра, после обеда заволновались взрослые.

— Серьг, у тебя уши вострые — ну-к послушай, не гудит? — просил управляющий дядя Максим.

Я слушал не дыша. Дядя Максим, склонив голову по-петушиному, прикладывал к уху ладонь, широкую и толстую, как разбитое копыто кобылы Рыжухи.

— Не слыхать?

— Нет.

2

…Я не любил и боялся мрачных людей, таких, как дед Попов, а злого Кольку Кроликова ненавидел и жалел.

Дед Попов, по кличке Верхогляд, всегда ходил заложив руки за спину, в низком, надвинутом на глаза картузе. Поэтому голову он задирал высоко, глядел вприщур ку поверх земли и людей, будто на земле он оказался нечаянно. Его плотная острая борода была похожа на клюв хищной птицы. Он ни с кем никогда не разговаривал. Да и ладно бы, молчи ты, ляд с тобой, но ведь мастеровой он был. Вот на чем репка-то росла. Выделывал овчины и кожи, шил полушубки и шапки да еще столярничал у себя в предбаннике. К нему все шли. Правда, не отказывал. Кивнет клювом-бородой, мерку снимет, как с покойника. И то ладно, да ведь цены не назначал; то ли мало дашь, то ли много, потом не спи ночь, думай, не то его обидел, не то себя ободрал?

— Клади цену-то, богомол, распроязви тя, — разрывается какая-нибудь бабенка, — или у меня тыщи-милиены в иркутском банке, чтоб счету деньгам не знать?!

Молчком вытолкает горлопанку вместе с готовой шубенкой или шкафчиком и платы не возьмет.

Правда, мало-помалу миром установили, сколько за что платить.

3

С Иваном Раздолинским мы были друзьями, во всяком случае, я самонадеянно считал так.

Бывало, чаще всего на закате, он звал меня «послушать бога». Мы выходили на пологий угорчик, с которого хорошо виднелись окрестности, садились в прохладное разнотравье и молчали. Готовились ко сну насекомые: их свиристенье и стрекот становились глухими, незвучными.

— Чего они хлехочат?..

— Роса, — отвечал Раздолинский. — Барабанчики с дудочками у них отсырели.

Выкатывалась из трав луна, розовая, испещренная редкой метелкой донника. Далеко бледно плясало пламя костерка, и оттуда обрывками доносились смех и песни.

4

В прошлую зиму нас учил Николай Иваныч Рыбин. Зайдет, бывало, в школу, борода и усы в сосульках, погреется у печки, выведет на доске слова, какие проходили по букварю, скажет:

— Ну, ребятки, поучитесь пока без меня, а я пойду дровишки дорублю.

Вскоре заглянет в дверь.

— Петь, там тебя обедать кликали — иди перекуси. А ты, Серьг, пойди управься по хозяйству — мать-то хворает. Ко второму уроку возвращайтесь.

Мы успевали и домой сбегать, и поучиться, и, набесившись, посдвигать все парты. Но заходил Николай Иваныч, и мы притихали, рассаживались, а он долго тер озябшие пальцы, разматывал шарф, попутно заглядывая в наши тетради.