Американский писатель и драматург. Известен, в первую очередь, серией романов о полицейском китайского происхождения Чарли Чане. Первый роман из этой серии вышел в 1925 году, а последний «Хранитель ключей» (Keeper Of The Keys) — в 1932-м.

В то историческое лето в Лондоне царила невыносимая жара. Сейчас, если оглянуться назад, кажется, что весь этот огромный прокаленный солнцем город превратился тогда в какое-то преддверие ада, готовя своих обитателей к еще более ужасным страданиям и мукам, которые в скором времени нагрянут в виде Великой войны. Американские туристы по большей части искали облегчение у стойки с прохладительными напитками в аптеке по соседству с отелем «Сесиль», где можно было заказать напоминающие о родных краях сиропы и сливки. А в открытых окнах чайных лавок на Пиккадилли красовались англичане, которые, чтобы хоть немного остыть, литрами поглощали горячий чай. Вот в такой парадокс они свято верят.

Около девяти утра в пятницу двадцать четвертого июля незабываемого тысяча девятьсот четырнадцатого года Джеффри Уэст вышел из дома на Адельфи-Террас и направился в «Карлтон», чтобы позавтракать. Он считал, что обеденный зал в этом почтенном отеле сейчас самое прохладное место в Лондоне, а если немного повезет, то и клубника отыщется, хотя сезон уже и прошел. Прокладывая на Стрэнде путь сквозь толпу людей с честными британскими лицами, покрытыми честным британским потом, он не переставал думать о своей квартире на Вашингтон-сквер в Нью-Йорке. Потому что Уэст, несмотря на свое звучное английское имя Джеффри, был таким же американцем, как и его родной штат Канзас, и только неотложные дела удерживали его в Англии, вдалеке от страны, которая отсюда, из чужих краев, казалась особенно привлекательной.

Купив у стойки с прессой в «Карлтоне» две утренние газеты — «Таймс» для серьезного чтения и «Мейл» для просмотра на досуге, Уэст проследовал в ресторан. Завидев его, официант, рослый, с солдатской выправкой прусак с еще более светлыми, чем у самого Уэста волосами, кивнул, изобразил механическую немецкую улыбку и достал блюдо клубники, которую, как он знал, в первую очередь закажет американец. Уэст устроился за своим обычным столиком, развернул «Дейли Мейл» и стал просматривать любимую колонку. Уже прочтя первое сообщение, он довольно улыбнулся.

Любой человек, знакомый с английской прессой, тут же сообразил бы, какой раздел больше всего привлекает Уэста. На протяжении всех трех недель, проведенных в Лондоне, он с величайшим удовольствием следил за ежедневной подборкой личных объявлений, которую в обиходе называли просто «колонкой розыска». В английских газетах она занимала самое почетное место. Во времена Шерлока Холмса эта колонка процветала в «Таймс», и многие преступники попали в западню после того, как поместили там какое-нибудь таинственное и завлекательное послание. Позднее колонка перекочевала в «Телеграф». Однако с появлением дешевых изданий простонародье толпами повалило в «Мейл».

На следующий день было воскресенье, а значит, газета не вышла. День прополз, как улитка. В понедельник, в несусветную рань, Джеффри Уэст уже вышел на улицу в поисках любимой газеты. Он нашел ее, нашел колонку розыска — и больше ничего. Во вторник он снова встал ни свет ни заря, все еще преисполненный надежды. Однако надежды быстро умерла. Леди из «Карлтона» не удостоила его ответа.

Что ж, сказал он себе, значит, я проиграл. Он поставил все на этот смелый шаг — и напрасно. Вероятно, если она вообще думала о нем, то повесила на него ярлык дешевого остряка, а то и мошенника, использующего дешевые газетенки. И, честно говоря, он в полной мере заслужил ее презрение.

В среду он проспал допоздна. И заглядывать в «Дейли Мейл» не торопился: слишком горьким было его разочарование в предыдущие дни. Наконец, начиная бриться, он позвал Уолтерса, смотрителя здания, и послал его за конкретной утренней газетой.

Уолтерс вернулся с бесценным сокровищем: в колонке розыска Уэст с белым от мыльной пены лицом радостно прочел:

Дочь политика из Техаса прочла это письмо во вторник утром в своем номере в «Карлтоне» с улыбкой, которая выдавала ее чрезвычайный интерес. Сомнений не было: первое послание ярого любителя клубники захватило и удержало ее внимание. Целый день, таская своего отца по картинным галереям, он ловила себя на том, что ждет завтрашнего утра с любопытством и нетерпением.

Однако на следующее утро Сэди Хайт, на чье имя адресовались письма, не получила ничего. Это известие расстроило дочь Техаса. В полдень она настояла на возвращении для ленча в отель, хотя ее отец резонно заметил, что они находятся слишком далеко от «Карлтона». Но это путешествие было вознаграждено. Письмо номер два уже ожидало ее. Прочтя его, она задохнулась от изумления.

Едва ли стоит говорить, что это письмо стало настоящим потрясением для получившей его молодой женщины. На протяжении следующего дня виды Лондона почти не вызывали у нее интереса. Это было так заметно, что ее вспотевший папаша уже стал с грустью вспоминать свой любимый Техас и даже с надеждой предложил пораньше вернуться домой. Холодность, с которой эта идея была встречена, ясно показала ему, что он совершил ошибку. Ему осталось лишь тяжело вздохнуть и поискать утешения в баре.

В этот вечер пара из Техаса посетила Театр Ее Величества, где ставилась последняя пьеса Бернарда Шоу. Но остроумного ирландца наверняка обидело бы то, с каким пренебрежением молодая пригожая американка из публики отнеслась к его творению и как мало внимания ему уделила. Между тем, упомянутая американка легла спать в полночь, предвкушая новую порцию утренних новостей.

И они ее не разочаровали. Утром в субботу горничная, флегматичная англичанка, появилась у ее кровати с письмом в руке. Она вручила его девушке с поднятым носом человека, который помогает, но не одобряет. Девушка тут же вскрыла конверт.

Третье письмо от корреспондента из колонки розыска усилило в душе молодой пригожей женщины напряжение и взволнованность, созданные вторым посланием. После его получения субботним утром она долго сидела, размышляя над загадочными событиями в Адельфи-Террас. Первое сообщение о том, что капитан Индийской армии Фрейзер-Фриер убит ножом в сердце, поразило ее так, словно она потеряла старого доброго друга. Она страстно желала, чтобы убийца был схвачен, и все время пыталась понять значение белых астр, булавки со скарабеем и гамбургской шляпы.

Начало этой туманной истории о пятидесяти свечах при должном терпении можно найти в архивах окружного суда в Гонолулу за 1898 год. А длилась она больше двадцати лет — от скромного помещения суда в Гонолулу до туманной и бурной ночи в Сан-Франциско. Спустя много месяцев после той окутанной непроглядным туманом ночи мне случилось побывать в гавайской столице и снять с библиотечной полки большую, напоминающую свод законов книгу в кожаном переплете такого же светло-желтого цвета, как и туфли слуги-филиппинца в ту субботнюю ночь в другом городе. То, что я искал, нашлось под заголовком «По делу Чанга Си».

Китайцы, по общему мнению, мастера недомолвок, они любят говорить одно, а подразумевать другое и всегда идут к цели окольными, путаными тропами. Надо бы разрешить китайцам заново создать и усовершенствовать нашу судебную систему… Впрочем, боюсь, что это могут назвать lèse majesté, оскорблением суда или как-то в этом же духе. Однако не вызывает сомнений, что решение высокого суда по делу Чанга Си, зафиксированное в большой желтой книге, выглядит путаным и озадачивающим из-за множества непонятных и скучных слов. Чтобы получить об этом представление, можете посмотреть, скажем, второй раздел труда У. С. Черча о понимании термина «хабеас корпус» (второе издание) или, еще лучше, «дело Келли против Джонсона», а также многие судебные протоколы того же характера.

В подобных документах вы часто встретите фразы, которые имеют какой-то смысл только для юристов. Но если пробиться через все эти хитросплетения, то вы почувствуете за ними присутствие человеческого существа из плоти и крови, борющегося за свою свободу, а нередко и жизнь. Сложите эти фразы вместе и, может быть, сумеете реконструировать то, что происходило в помещении окружного суда в тот день 1898 года, когда худенький бесстрастный китаец лет тридцати в одиночку противостоял великому американскому народу. Иными словами, слушалось дело «Чанг Си против С. Ш.».

Я написал «в одиночку», но, разумеется, у него был защитник. «Гарри Чайлдс со стороны истца», как написано в желтой книге. Бедный Гарри Чайлдс, уже тогда он начинал сходить с ума. Когда он прибыл на острова, голова у него работала отлично, но жаркое солнце и ледяные напитки… Увы, в тот день в суде он был в легком подпитии. Он умер уже давным-давно — просто выбился из сил и умер от передозировки «тихоокеанского эдема» — так что если я скажу, что толку от его помощи клиенту, Чангу Си, было мало, это уже не оскорбит его профессионального достоинства.

Чанг Си обратился с иском к Соединенным Штатам об издании судебного приказа, предписывающего инспектору службы иммиграции порта Гонолулу освободить его из-под стражи. Истец прибыл в этот порт из Китая примерно два месяца назад, имея при себе свидетельство о рождении, недавно полученное и присланное ему друзьями из Гонолулу. В свидетельстве удостоверялось, что Чанг Си родился в Гонолулу от китайских родителей и что он впервые увидел свет в один из декабрьских дней тридцать лет назад в доме, расположенном на побережье Уайкики, неподалеку от дворца королевы Эммы. Когда ему исполнилось четыре года, пожилые родители увезли его с собой в Китай, в свою родную деревню Сан Чин.

Двадцать лет спустя, в конце 1918 года, я сошел по трапу китайского судна и впервые в жизни оказался в Сан-Франциско. Если вы всегда считали, что Сан-Франциско — это доброжелательный и веселый город, город светлых сердец, советую не попадать в него впервые, когда его окутывает мрачный туман. Вас ждет тогда такое же горькое разочарование, какое испытал я в тот сумрачный декабрьский вечер.

Между тем, туман не туман, но в тот день я должен был бы чувствовать себя счастливым, потому что вернулся, наконец, в родную страну после четырех беспросветных лет, проведенных в Китае. Как выражаются китайцы, птицы должны были бы петь на самых верхних ветвях моего сердца, и я бы должен был бодро шагать с ликующим видом. Вместо этого, волоча свои видавшие виды сумки, я понуро двигался по тускло освещенной крытой пристани, где над головой робко горели желтые фонари. Сердце мне тяготила несправедливость нашего мира. Потому что я был молод, и ко мне отнеслись пристрастно. Четыре года назад, окончив инженерный факультет крупного технического института на Востоке страны, я отплыл из Ванкувера в Китай, чтобы возглавить там рудник, принадлежащий Генри Дрю. С этим пожилым миллионером из Сан-Франциско я встретился в Шанхае. Это был желтолицый мужчина с острыми черными глазами и длинными тонкими руками, которые, должно быть, еще в колыбели начали тянуться, хватать и присваивать.

Он откровенно признался мне, что пока что рудник мало чего стоит и что его будущее зависит от меня. Передо мною, по его словам, стояло множество препятствий: несовершенное насосное оборудование, вымогающие взятки чиновники, суеверные рабочие, опасающиеся, что углубление штрека потревожит подземного дракона. Если я сумею справиться со всем этим, совершить чудо и сделать рудник прибыльным, то в дополнение к своему окладу получу в собственность треть ее стоимости. Думаю, тогда Генри Дрю действительно собирался так поступить. Тем более что он повторял это неоднократно. Я был очень молод и безоглядно доверчив. Я не позаботился о заключении письменного договора.

Четыре кошмарных года я работал на Генри Дрю в Юньнане, провинции на пасмурном Юге. Препятствия одно за другим были преодолены, и на руднике началась добыча меди. Время от времени до меня доходили тревожные слухи о безобразном и бесчестном поведении старика Дрю, но я решительно отмахивался от них.

Если я стану рассказывать в деталях о результатах своей работы, меня могут обвинить в хвастовстве. Достаточно упомянуть, что я добился успеха. Мы снова встретились с Генри Дрю в Шанхае, и он сказал, что гордится мною. Я рискнул напомнить ему об обещании выделить долю в собственности. Он ответил, что это мне, наверно, приснилось. Он не помнил такого обещания. Я пришел в ужас. Возможно ли это? Сердито и многословно я высказал ему все, что думаю о нем. Он слушал молча.

За пару минут до семи я спустился вниз, в ярко освещенный вестибюль гостиницы. Там сидел, развалившись в кресле, Паркер, судовой врач, с которым мы с Дрю делили каюту на пароходе. Он встал и подошел ко мне, привлекательный дьявол в вечернем костюме. Несомненно, привлекательный и, несомненно, дьявол.

— Что это вы разодеты в пух и прах? — поинтересовался он.

— Собираюсь на вечеринку по случаю дня рождения, — пояснил я.

— Ушам своим не верю! Неужто вас пригласили на гулянку старика Дрю?

— А почему бы и нет? — спросил я.

Я стоял над телом мертвого Генри Дрю, на столе колыхались язычки дурацких свечей. Часы в коридоре пробили половину часа — и тут вдруг на лестнице раздались торопливые шаги. Первоначальное ошеломление прошло, мой мозг заработал с необычной ясностью… Значит, Генри Дрю все-таки получил свое! Но кто это сделал? Мой взгляд снова упал на открытое французское окно. Подойдя к нему, я выглянул наружу. Сердце у меня замерло: во тьме и тумане я различил чью-то чернеющую фигуру, которая исчезла из виду в мгновение ока.

Я стремительно выскочил из комнаты. Свет, падающий из окна у меня за спиной, освещал только несколько футов узкой веранды, откуда, как я решил, ступеньки вели в сад. Для меня это был неведомый край, тьма стояла кромешная, но я все же ступил на мокрую траву, доходящую мне почти до колен.

Камышовый туман с радостью принял меня обратно. Его холодные пальцы гладили мои лодыжки, его капли падали мне на непокрытую голову с голых ветвей деревьев. Я сделал несколько шагов вправо и неожиданно наткнулся на какую-то пристройку. Я остановился, не зная, куда идти, и тут что-то скользнуло у меня по лицу — что-то жесткое, таинственное, У меня по спине пробежали мурашки. Я стал отчаянно махать руками по сторонам, но не обнаружил ничего, кроме пустоты и тумана.

Продолжая махать руками и спотыкаясь о клумбы, я напрасно искал дорожку, продолжая в то же время вести поиски. Мои ноги запутались в сплетении каких-то стеблей, и я чуть не растянулся на мокрой траве. С трудом сохранив равновесие, я остановился и огляделся. Света из покинутой мною комнаты уже не было видно. Я заблудился в джунглях, которые находились на задворках дома Генри Дрю. Я стоял тихо и настороженно. Не могу сказать почему, но я знал, что здесь есть кто-то еще. Где-то на расстоянии чуть ли не вытянутой руки, сдерживая дыхание, таился еще один человек, осторожный и решительный. Я ничего не видел, я ничего не слышал — я просто чувствовал его. Внезапно я рванулся в ту сторону, где, как мне казалось, он находился, — и моя интуиция не подвела. Я услышал, как кто-то отшатнулся, а потом послышался хруст тяжелых шагов на гравии дорожки.

Он показал мне верный путь, и за это я ему благодарен. Изо всех сил торопясь за ним, я добежал до ворот в высокой стене за садом. Они были распахнуты настежь. Через них, несомненно, убийца и скрылся. Я вышел наружу, но никого не увидел. Вокруг стояла полная тишина. Потом я вздрогнул и чуть не заорал — но это был всего лишь уличный кот, который потерся о мои ноги.